— Нет, — мотнул головой Городецкий. — Я рискую в этом случае остаться без глаз: наша экзальтированная подруга запросто может их выцарапать. Она поревнивее тебя будет, я уж знаю.

Побродив по улицам поселка, застроенными преимущественно виллами и отелями и полюбовавшись на просторы нижележащей лесистой Штирии, Максим вышел к западному устью железнодорожного тоннеля (пройденного под поселком) и двинулся вдоль железной дороги по грунтовому шоссе в сторону деревни Штайнхаус. Не доходя ее, он увидел справа, за железной дорогой, несколько полян шириной до 500 м, полого вздымающихся в гору. "Вот и полигон для парапланирования" — удовлетворенно решил попаданец. К тому же он приметил грунтовую дорогу, проложенную от Штайнхауса в гору и ныряющую под железнодорожное полотно — значит, проблем с подъездом к полигону не будет. Тут начался давно собиравшийся дождь, но Макс был при зонте и вернулся в отель почти не вымокнув.

Ужинать Агата решила в их ресторане. За ней увязались и Адольф с Изольдой, сиявшие как новенькие серебряные кроны и по любому поводу ухватывающие друг друга за руки. Говорила, в основном, новообращенная автомобилистка, с лица которой не сходила улыбка.

— Представляешь, Макс, — частила она, — я сама проехала под вечер всю трассу: от Брайтенштайна до Земмеринга! Конечно, со скоростью черепахи и пару раз на поворотах "глохла", но Саша почти ни разу не хватался за руль! Подтверди, "графинчик"!

— Да, княжна необыкновенно способная ученица, — солидным баском сказал Саша. — При езде в гору нужно ловко манипулировать переключением скоростей, и она с этим справилась почти на "отлично". А уж с горы мчалась как норовистая кобылица! Вот тут мне пришлось несколько раз вмешаться....

— Оказывается, с горы ехать значительно труднее, — смущенно подтвердила Агата. — Эти деревья так и лезут под колеса! Но Саша меня отлично подстраховывал. Он вообще лучший учитель на свете: терпеливый как слон и ругается исключительно интеллигентно!

Меж тем ужин продвигался вперед, а поскольку аппетит все молодые люди нагуляли отменный, поданные кушанья были вскоре сметены. Расставаться никому не хотелось, но заняться в ресторане, лишенном музыкантов, было вроде бы нечем. Впрочем, Макс это обстоятельство предвидел и успел подготовиться (сделав заказ в Париж еще в Млада Болеславе).

— Кельнер! — позвал он. — Поставьте на граммофон вот эту пластинку....

— Что за пластинка? — мигом спросила Агата.

— Это аргентинское танго "Ла мороча", которое сейчас в Париже активно учатся танцевать все круги общества.

— Танго? Впервые слышу. А что означают слова "ла мороча"?

— По-испански это "брюнетка". Но давайте послушаем его.

И вот под сводами отеля "Бельведер" зазвучала экзотическая аргентинская музыка в исполнении скрипки и аккордеона. После первой, инструментальной части взбудораженная Агата зашептала на ухо Максиму:

— Какой чудный рваный ритм! Его же задает аккордеон?

Но тут в мелодию влился чарующий голос певицы и Агата вновь зашептала:

— О чем она поет? Вы знаете? Вы же переводчик....

— Я списал и перевел ее слова на немецкий, — шепнул в ответ Городецкий. — Возьмите листок и читайте....

(Вот этот текст, господа: — Это я — брюнетка

Очень грациозна

— И очень известна

В нашенском квартале

Я своим соседям

Очень рано утром

Предложу душевно

Горький симаррон (чай матэ)

Сладко и умильно

На пороге хижины

Пою очень стильно.

Ну а мой владыка

Выводит на тротуар

Рысистого коня

Я — аргентинская брюнетка, та, что не чувствует сожалений

И проводит жизнь весело со своими песнями

Я — нежная подруга благородного портового гаучо

И лелею жизнь своего владыки.

Это я — брюнетка

Ищу горящим взором

Того, кто чувствует в душе

Огонь любви.

Я лишь креолито

Благородных и храбрых

Люблю со всем пылом

Моей души.

В моем любимом ранчо

Серебристой ночью

Пою на ветер с чувством

Про милую страну

И мою верную любовь.

Я — аргентинская брюнетка, та, что не чувствует сожалений

И проводит жизнь весело со своими песнями

Я — нежная подруга благородного портового гаучо

И лелею жизнь своего владыки)

— Вы, конечно, умеете танцевать это танго? — спросила Макса княжна Ауэршперг после остановки пластинки. — Я хочу сейчас же его разучить!

— Если господа и дамы, ужинающие в ресторане, будут не против, я могу его показать, — громко произнес Максим.

— Просим, — сказал после небольшой паузы седовласый господин, сидящий в компании с благородного вида дамой такого же возраста.

Через минуту Максим с Агатой стояли на небольшом пятачке возле граммофона. Он показал ей танговую четырехходовку (два шага на партнершу с левой ноги, раскачка назад-вперед-назад, шаг назад правой, шаг в сторону левой и приставление к ней правой ноги), после чего пластинка вновь закрутилась и Городецкий, слегка притянув к себе Агату за талию, пошел с ней в танцевальное путешествие. Почти сразу оно стало эротическим: пространства у них было мало, пришлось часто делать повороты, во время которых тела внятно соприкасались, что порождало в них волны сладострастия — все более и более сильные. Максим ожидал, что Агата все же отстранится и прекратит искушение своего целомудрия — но дева вцепилась в его плечо и длань и продолжала трепетать. Положение спасла краткость записи (менее 3 минут). Они расцепили объятье, поклонились друг другу, пытаясь этой условностью согнать с лиц предательскую красноту — и вдруг услышали аплодисменты публики. Повернувшись к залу, танцоры сделали общий поклон и пошли к своему столу.

— Вы как будто давно это танго вместе танцуете, — простодушно удивилась Изольда.

— Ловко у вас получилось, — подтвердил Адольф.

— Я уверен, что Ваш отец, Агата, этот танец бы не одобрил, — мрачно сказал Коловрат, покрасневший не меньше танцоров.

— Это было восхитительно, — возразила княжна вполголоса и против обыкновения ничего не прибавила.

Глава девятнадцатая. Развлечения у Траутмансдорфов

Дождь шел и на следующий день, но к обеду стал стихать. Неугомонные Агата и Саша продолжили терзать рычаги и педали автомобиля, а Городецкого припахали Изольда и Адольф, пожелавшие изучить танго. При этом Изольда норовила повиснуть на своем учителе, а также совершала провокационные движения бедрами — так что Максу стоило немалых усилий удержаться от вульгарных обжиманцев. Адольф же в танго себя совершенно не стеснял, продуцируя в партнерше довольные смешки и даже повизгивания. Ученья эти проходили в гостиной Траутмансдорфа, где тоже стоял граммофон, куда через некоторое время подошли и князь со своей 27-летней женой. Изольда и Адольф были вынуждены угомониться, а Карл и Мари тоже стали разучивать танго.

Мари в первом подходе танцевала механически, стараясь выдерживать предписанные фигуры танца и строго держа дистанцию. Потом она танцевала дважды со своим мужем, раз с Адольфом и вновь попала в объятья Городецкого. То ли она к этому времени понагляделась, то ли раскрепостилась с Адольфом, но сейчас с Максом танцевала другая женщина: решительная, ловкая, отзывчивая на предлагаемые партнером эксперименты и по ходу танца все более страстная. Дистанцию они по-прежнему соблюдали, но она диктовалась не отчуждением танцоров, а предохранением от излишнего накала чувств. Страстно сжав напоследок руки друг друга, они развернулись и пошли каждый в свою сторону: она к мужу, а он — к пустому креслу. Глядючи из него в сторону Траутмансдорфов, Максим заметил, как муж, только что танцевавший с Изольдой, что-то сказал жене с улыбкой, она ответила легким смешком, и они дружно покинули гостиную. Адольф с Изольдой тоже засмеялись и с прежним азартом вернулись к своим танцевальным обжиманцам. Наконец им наскучило слушать "ла морочу", и они разместились в одном кресле, в два этажа, то есть Изольда на коленях у своего обожателя. Макс встал, вышел на кольцевую веранду и начал по ней очень медленно прогуливаться. Здесь его и нашла служанка с приглашением на обед.

Хозяева выглядели за столом довольными жизнью и друг другом. Их довольства хватило и на гостей, которых они стали вовлекать в разговоры — банальные преимущественно, вроде "ждать ли Агату к ужину" или "готов ли Коловрат к состязаниям". Но вот Мари поймала взгляд Городецкого и сказала неожиданное:

— Вы знаете, Максим, что мы с Элизабет Кински состоим в переписке? Так вот большую часть последнего письма она посвятила Вам. Оказывается, Вы написали пьесу, которая ее поразила, восхитила и пленила. На днях она примчится в Вену, чтобы показать ее директору Бургтеатра, с которым коротко знакома. Единственное ее сожаление что действие происходит в Англии и герои тоже англичане....

— Это легко устранимое препятствие, — сказал с улыбкой новоиспеченный драматург. — Побережье Корнуэлла можно заменить Далмацией, а мистера Смитсона, кандидата в баронеты, превратить в племянника австрийского барона фон Фрайберг, например.

— О чем эта пьеса? — заинтересовался Карл.

— Вкратце о выборе образованного человека между обеспеченным ничегонеделаньем и умеренно оплачиваемым творчеством, — суховато пояснил Городецкий. — Параллельный выбор: жизнь со светской львицей или с женщиной нового типа, отвергающей диктат мужчин и узы брака.

— Ого! Где Вы видели таких женщин? — спросил с искренним удивлением князь. — Если не спускаться в многочисленные притоны?

— Пока их очень мало, — согласился Макс. — Впрочем, у моей героини был реальный прототип — Люси Браун, ставшая моделью для художника-прерафаэлита Росетти. Они жили счастливо вместе, хотя не были официально женаты. Кроме того, вы ведь слышали про суффражисток?

— Пишут о каких-то сумасшедших дамах в Англии, — признал Траутмансдорф. — Ради права голосовать на выборах они прибегли к голодовке — но чем там дело кончилось, не помню.

— Парламент дал женщинам право голосовать на выборах местных органов власти, — сообщил сильно начитанный Городецкий. — Еще раньше, во времена французской революции, Олимпия де Гуж составила "Декларацию прав женщины и гражданки", аналогичную знаменитой "Декларации прав человека и гражданина", в которой требовалось признать полное социальное и политическое равноправие женщин. Но революционеры дружно затопали ногами и отправили ее под гильотину.

— Якобинцы были ужасными негодяями, — передернула плечами княгиня. — А эта Олимпия напоминает мне нашу знаменитую писательницу Берту фон Зуттнер, урожденную Кински, которая выступила против милитаризма мужчин и получила за это Нобелевскую премию. Она, вроде бы, поехала сейчас в Гаагу, на международную конференцию — не так ли, Карл?

— Это так, — важно подтвердил супруг. — Единственная женщина среди всех ее участников. Правда, собрались они не для запрета войн, а для их ведения цивильными способами. Например, уже приняты декларации о запрете бомбардировок с воздушных шаров и пушечных снарядов с ядовитыми газами.

— То есть как только они ограничат правила войны, то сразу где-нибудь их опробуют — например, на Балканах, против Османской империи, — с кривой улыбкой спрогнозировал Городецкий.

— Балканский вопрос стоит остро и для Австро-Венгрии, — согласился князь. — Болгары желают сотрудничества с дойчами, а эти выскочки сербы, пользуясь поддержкой вашего царя, нагло упираются. Типичные шавки под защитой псовой своры. Надеюсь, Вы не в претензии на меня, Максим, из-за такой оценки роли России?

— Я ведь не дипломатический представитель своей страны, — широко улыбнулся Макс. — а всего лишь плейбой, желающий жить свободно и счастливо.

— Плейбой? — вывела на лоб морщинку Мари. — Играющий мальчик по-английски?

— Немецким аналогом может быть "лебеманн", хотя не вполне, — пояснил Макс. — Сейчас в Америке жизненная философия "потребления удовольствий" становится популярной.

— Вы разве успели пожить в Америке? — спросил Карл.

— Просто читаю много газет и журналов, в том числе из Верайнихте Штаатен.

Внезапно в гостиную вошла служанка и обратилась к Мари:

— Ваше сиятельство! Наш Йозеф, кажется, подвернул ножку....

Мари моментально вышла из-за стола, извинилась перед гостями и стремительно покинула столовую. Разговор тотчас прекратился, и Городецкий счел за благо откланяться.

День катился к вечеру. По небу вяло ползли многочисленные облака, в разрывах меж которыми ярко сияло солнце. "Пожалуй, завтра погода будет", — удовлетворенно решил Максим и засмеялся, вспомнив известную поговорку своего времени "Погоды севодня не буде, а если буде, то буде пасмурна". Дополнительно вспомнив о Берте фон Зуттнер, он дошел до книжного магазина (дачники Земмеринга позволили себе его завести) спросил какую-нибудь книгу этой дамы и ему дали "Долой оружие!" (Die Waffen nieder!). С ней он и просидел в кресле до вечера, проникаясь пафосом молодой баронессы, пережившей ужасы и последствия четырех внутриевропейских войн 1859-1870 годов. Заключительные главы он дочитать не успел: в номер ввалились Саша и Агата.

— Ну! — опередил он их словоизвержения. — Предъявите шишки, ссадины и переломы!

— А вот и нет! — торжественно произнесла княжна. — Я сегодня вела авто филигранно — это по выражению Саши — и даже смогла припарковаться к вашему отелю!

— Не может быть! — категорически заявил Максим. — Меж двух стоящих у отеля машин даже я побоялся бы втиснуться....

— Ну, я встала в стороне от них, — заюлила Агата.

— То есть прямо за ними, — безжалостно констатировал Городецкий и тут же смягчился: — Главное было не задеть их радиаторы. Не задели?

— Отстань от девушки, — вмешался Коловрат. — Мы вообще-то зашли за тобой. Пойдем сегодня ужинать к Траутмансдорфу.

— Увы, — развел руками Макс. — Часто шастать к аристократам вредно. Я сегодня у них обедал.

— Ну и что? — вернулась в разговор княжна. — Поучите их танцевать танго.

— Уже научил, днем, — информировал попаданец и добавил: — У меня есть книжка интересная, так что скука мне не грозит....

— Вы пожалеете об этом, герр Городецкий, — пообещала А. Ауэршперг и вышла вон.

Глава двадцатая. Сумасшедшая Агата

Утро выдалось чудесным. Макс встал раньше любившего поспать Саши, с удовольствием размялся, потом стал плескаться у бочки с водой, стоявшей под водостоком с крыши отеля, и здесь был застигнут рано поднявшейся Агатой, одетой в знаменитый комбинезон и сапожки.

— Ого! — воскликнула она. — Какие у Вас, Максим, широкие дельтовидные мышцы!

— Странно это слышать от Вас, контесса, — без тени смущения сказал Городецкий, обтираясь полотенцем. — Ведь Вы уже видели их в июне на мосту через Дунай....

— Я тогда не знала, что они дельтовидные, — скопировала княжна бесстрастный стиль собеседника. — Я недавно изучила медицинский атлас.

— Это замечательно, — улыбнулся ей Макс. — Если мы сегодня с Вами получим травмы, то Вы подскажете мне, как правильно Вас и себя бинтовать.

— Вас я сама забинтую, не сомневайтесь, — ответно улыбнулась Агата. — Но смею Вам заметить: Саша вчера меня такими историями не пугал. Где он кстати? Неужели спит?