Злодеями не рождаются

— Я знаю, что это тяжело, — вновь заговорил ванн Роттенхерц. — Невыносимо, больно и унизительно. Ты стал заложником зла, Карл. Оно стремится навсегда завладеть твоей душой. Телом. Мыслями. Всем. Но ты не должен сдаваться. Борись, парень! Я столько времени пытался спасти тебя, кажется целую вечность. Но я ничего не смогу без твоей помощи. Без твоей силы.

— Невыносимо, — хрипит младший де Люмино и тянет цепь, собирая последнюю волю в кулак, — У меня не получится. Это слишком.

Тьма наполняется металлическим звоном, скрежетом цепи о камень. Рука мертвеца держит крепко.

— Не сдавайся парень. Ты уже столько пережил. Неужели ты позволишь злу победить? Ты не такой. — голос Иоганна стал уверенней, борьба "пациента" вдохновила его, — Каждый из нас делает выбор в жизни. Каждый идет своим путем — кто-то сдается и позволяет судьбе нести его бурными волнами жизни в пустоту. А кто-то борется. Сам выбирает тропу и идет по ней, преодолевая страхи и лишения. Не позволяй никому решать за себя, парень, ты де Люмино! Сын благородного человека. Потомок великого воина. Не сдавайся. Ты сможешь победить тьму, что застилает тебе путь.

— Да! — шепчет ребенок и начинает тянуть цепь все сильнее.

— В каждом из нас есть зло Луи. Но злодеями не рождаются. Ими становятся. Делают выбор. Из-за слабости. Из принуждения. Из неумения побороть пороки внутри себя. Но ты не такой. Я не вижу зла в тебе. Я не вижу зла вокруг тебя. Ты сильный Луи. Твои дела говорят сами за себя. Парень ты совершил немало хорошего. Ты уже выбрал свой путь. Вспомни. Там, за завесой тьмы есть те, кто ждут тебя. Вспомни брата, который любит тебя, которого ты спас! Вспомни деда, мать, отца — все они надеются на тебя. Вспомни все, что дает тебе силы. Все, чем ты на самом деле являешься!

— Я помню, — рычит Луи и рвется из мертвых когтей.

— Тебе есть ради кого жить. Там, в мире живых тебя ждет твой кот — верный друг и соратник. Знак твоей доброты и милосердия. Тебя ждет твоя цель — путь воина и героя, который ты постигал на тренировочном поле и в библиотеке, когда корпел над пыльными фолиантами. Тебя ждет твоя любовь, наконец. Девушка, которую ты оставил, не по своей воле. Та, что каждый день плачет о человеке бесконечно добром и дорогом для нее. Есть, за что побороться, парень!

— Я буду, будут бороться, — стонет мальчишка и цепь начинает поддаваться.

— Вырвись! И ты обретешь все, что заслужил. Своими поступками, — голос Иоганна гремит под темными сводами кошмара, — Делами и стремлениями. Старый, грязный негодяй и его темные уловки загнали тебя сюда. Он решил сделать выбор вместо тебя, Луи. Лишить тебя права на собственный путь. Заставить стать тем, кем ты быть не желаешь. Борись де Люмино! Борись с ним.

Раздался скрежет металла и свист освобожденной цепи. Взметнувшись в воздух освобожденные оковы Луи описали круг и ударили ванн Роттенхерца в грудь. Охотник тяжело повалился на пол. За спиной освобожденного ребенка возник еще один осколок зеркала памяти. Там был узник кошмаров и его возлюбленная.

Колонии приносили немало благ шваркарасской аристократии — табак, перец, чай, лекарственные травы, экзотических животных, наркотики. И конечно — рабов. Служанка Мирта — юная и миловидная относилась к последней категории. Ее мать была человеком-лисицей из Экваториального архипелага, а отец — садовником одной из городских резиденций семьи де Люмино. От родителя ей досталось приятное личико со вздернутом носом, глубокие карие глаза, прямой и тонкий нос, от матери пушистый хвост, лисьи уши, рыжеватый пушок, имитирующий шерсть по телу. Когда Гиттемшпиц нашел ее, Мирта убирала трофейный зал.

Со стен скалились мертвые головы убитых ради забавы животных, воздух полнился запахом пыли и тлена, тяжелые шторы на окнах были закрыты. Разговор шел уже некоторое время.

— Я не знаю всех деталей, месье хальст, но, в общем, все выглядело почти так, он заставлял меня покрывать их встречи, и угрожал, что в случае неповиновения — найдет способ сослать меня на плантации, а ее в маркитантки, — голос девушки дрожал, она выглядела печальной и потерянной, будто страдала от неразделенного горя, все время пока Иоганн лечил Луи, Мирта выглядела именно так, но что-то подсказывало, что эта приятная и добродушная служанка не всегда была такой, — Я могу по-разному назвать это, но точно не любовь. Есть другое слово — извращение.

— Но как же слова Вероники? — Гиттемшпиц покачал головой, — Она же все видела своими глазами, и говорила очень убедительно.

— Издалека, — кивнула лисица, — Как-то раз я и правда упустила ее из виду. К счастью ничего плохого девочка не успела рассмотреть. У него было хорошее настроение. Он и Миа... Они просто гуляли.

— Она говорила о нескольких случаях. — хальст был удивлен и раздосадован. Сбывались худшие его подозрения. Это все равно, что устроить пикник и к концу трапезы обнаружить, что сидел ты на недельном собачьем трупе, прикрытом соломой. Что-то воняло.

— Дальше я стала за ней приглядывать. Она же маленькая госпожа — не запретишь. Еще она требовала деталей. Ну, я хороший рассказчик. А что? — в глазах служанки вспыхнул огонь — Лучше было, чтоб она знала правду? Рассказать ребенку, как он пытал Мию, бил, издевался? Нет, уж лучше пусть верит в любовь и книжные романы. Все остальные знали — никому от этого не легче. А Вероника — в ней еще осталось что-то правильное.

— А как же ты? Ты не могла что-то сделать? — хальст начинал закипать.

— А что я, — вспышка гнева сменилась громким всхлипом, — Говорила с ним, пригрозил сделать меня следующей. Говорила с ней, просила уехать. Просила ее родителей услать. Испугались. Говорила со стариком — сказал "Пусть играет", и с молодым — "Все пройдет, это временное — мальчик взрослеет". А я тоже боюсь. Мне моя шкура дорога.

— Ясно. — Кивнул Гиттемшпиц, затем погладил Мирту по руке, — Все будет хорошо! Где она живет?

Напарник ванн Роттенхерца не был убежден. Ему хотелось знать все из первых рук. Он должен был поговорить с Мией — мнимой возлюбленной Карла Луи де Люмино. Девушкой, которую он мучил уже полгода. "Кошачий ужас", дневники чернокнижников, колодец. Все выглядело в совершенно другом свете для слуги, чем это было представлено хозяину. Иоганна надо удержать от ошибки. Но хальсты — педантичный народ. Он хотел увидеть всю картину.

— Ты прав, — раздался сильный, гулкий голос Карла Луи, — Я должен был бороться. Это было тяжело. Невыносимо. Все новые и новые мучения приносило мне мое проклятье.

Иоганн с трудом поднимался. Удар цепи сломал несколько ребер.

— Я думал — все будет легко и быстро, но пришел он, — руки ребенка больше не дрожали, он указал на тело кругоносца покоящееся на троне, — Он долго ждал такой возможности. И твой папаша ее предоставил. Этот древний, замшелый гад хотел меня сожрать! Он терзал мою душу, хотел захватить тело. Я бы с ним справился.

Картинка в зеркальном осколке памяти на заднем плане прояснилась. Там был Луи, и симпатичная девушка лет 13-ти, он грубо целовал ее, хватал за волосы, кусал в шею. Губы шептали "Повинуйся". Девушка плакала, тряслась от страха и повиновалась.

— Я бы справился. Но появился ты. ТЫ! Мучал меня месяцами, каждый раз, каждый раз, когда я был близок, ты отбрасывал меня обратно в пропать. А когда уходил — оставлял эти проклятые браслеты. Холодное серебро так жжется. Я полюбил эту боль.

С прочих зеркальных воспоминаний так же начал спадать ложный блеск.

— Выбор, ванн Роттенхерц! Я сделал его давно. Зло. Это ты злодей — населяешь мир слабыми, защищаешь бесполезных. Топчешь тех, кто сильней. Уничтожаешь любого, кто способен выжить без таких, как ты.

Голос мальчишки дрожал от ярости и силы.

— Это ты! Ты хотел отобрать у меня мой путь. Ты хотел заразить своей пошлостью и глупостью. Благодарю покорно! Мой выбор другой!

С издевательским смехом ребенок начал исчезать. Твердо вставший на ноги ванн Роттенхерц бросился к нему, но не успел. Вспышка и двуличный фантом кошмаров растаял. Гостя темного мира тоже необратимо потянуло прочь. Прочь в свое собственное тело. Исчезая, он увидел память Луи без прикрас — трое полумертвых котят дерутся за кусок мяса, один из них черный. Ночной порой детские пальцы листают страницы запретных фолиантов. Сильные руки младшего брата толкают старшего в колодец, тот не успевает ничего понять и думает, что упал сам. Надменный аристократ "приручает" крестьянскую девку, дочь лесника, из любопытства он заставляет ее изображать любовь и страсть, желая понять — как долго она сможет валяться в грязи и сколь мало ценит свою честь.

Гиттемшпиц спешил, ему казалось, что он летит как стрела, но у хальстов коротенькие ножки, он бежал вперевалку, припадая к земле. В небесах торжествовал рассвет. Времени оставалось все меньше. Чернила снов действуют лишь несколько часов. Он узнал что хотел, побеседовал с красивой, но заплаканной и бесконечно несчастной Мией. Ее трусливым отцом, помнившим фермера, которого повесили за защиту жены, забитой и безразличной матерью. Те ужасы, которые творил с девочкой Луи де Люмино напарник охотника на монстров унесет с собой в могилу. И никогда никому не расскажет. Он должен поведать другое. То, что услышал от несчастной девочки.

"Он говорил, что нашел способ. Что скоро станет высшим существом. Он... Он обещал, что обретет бессмертие, а меня сделает своей наложницей. Конечно, ведь жена у него должна быть благородная. Он говорил о власти, о силе, о своем призвании. Тем вечером, когда шел на кладбище, он все твердил о кубке кровавой луны, наследии его предка Луи и воде мертвецов из кладбищенского колодца. Он говорил, что станет непобедимым и вернется за мной..."

Иоганн обязан знать. Хальст должен успеть.

Пробуждение пришло внезапно, будто удар под дых в начале трактирной драки. Ванн Роттенхерц широко распахнул глаза и столкнулся с нестерпимым блеском льда во взгляде де Люмино. Охотник помедлил, месяцы упорно труда, клятвы родным и близким, обещание бороться до последнего. Невинный вид ребенка, только что проснувшегося от долгого сна в измятой кровати. Нежный рассвет, разогнавший черные тучи за окном. Все это притупило боевые рефлексы охотника на монстров. Карл Луи успел первым.

Нечеловеческие когти рванулись к лицу мучителя, не дававшего ему завершить становление долгие четыре месяца, брызнула кровь.

Гиттемшпиц опоздал. На несколько мгновений он опоздал. Но не безнадежно. Окно спальни больного разлетелось дождем витражных осколков. Хальст еле успел подхватить выпавшее оттуда тело патрона. Эти карлики были очень сильны. От падения напарник не пострадал. Но его лицо — все, что было на месте глаз и переносицы — представляло собой кровавое месиво. Охотник лишился зрения.

Следующим выскочил вампир. Бывший Карл Луи де Люмино. Ныне — голодный кровосос. От него шел дым и смрад горящей плоти — браслеты из холодного серебра вплавились в кость. Хальст не растерялся — рявкнул мушкетон, заряженный серебряной дробью. Мальчишке снесло половину лица, под плотью обнажились бритвенно острые клыки в два ряда. Он взвыл. Но у мушкетона был второй ствол.

Тварь бросилась прочь, припадая на все четыре конечности. Гиттемшпиц бережно положил напарника и хотел метнуться следом. Но чудо, из разряда дьявольских уловок — молодой кровосос обратился вороном, расправил черные крыла и устремился в небо.

— Ничего. — Сплюнул хальст и стал привычно заряжать ружье. — Свидимся, выблядок. Закат надежды.

Форт пал. Надежда еще теплилась в его стенах. Но Луи де Люмино был прагматиком. Все его люди были мертвы или умирали. Знамя с золотым кругом еще развевалось над каменной рухлядью сторожевой башни, но его некому было защищать. Форт жил милостью солнца. Повинуясь законам Темного, с наступлением заката хмааларцы отступили для вечерней молитвы. Потери воинства Рашида впечатляли. Воины последней надежды бились неистово. На каждого погибшего приходилось четверо поверженных конных лучников. На каждых двоих — по одному сипаху из элитной сотни.

Под стенами форта Рашид "Великолепный" потерял брата. После жестокого залпа картечи, прервавшего жизнь брата Маркоса и нескольких десятков всадников, рыцарь ордена Красной Перчатки преподнес врагам последний подарок. Когда хмааларцы снова пошли в атаку, тело воина взорвалось в ярости божественного огня. Пламя унесло не меньше, чем вой картечи.

Следующим пал Эктор. Израненный ветеран умирал долго. Из его доспехов ручьями лилась кровь, ей пропитался камень там, где он стоял, плащ кругоносца и сюрко. Последним ударом воитель размазал сразу троих неверных, взобравшихся по стене с саблями в зубах. Рыцарь громогласно рассмеялся, похвалив свой серебряный молот за лучший в жизни удар, плюнул за стену и рухнул. Больше уже не поднявшись.

Люди Эктора — тяжелая пехота, воодушевленная героизмом командира стояли до последнего. Даже самый слабый пал только после седьмой стрелы.

Последним выбыл из боя Бернард де Консорме, за пять минут до того, как враг протрубил сигнал к отходу. Он, выражаясь такими словами, от которых краснели небеса и раскалился камень форта, разложил своих умерших стрелков на стене, закрепив в их холодных руках оружие и стрелял за каждого по очереди. Пока не кончились заряды. Стрела поразила наемника в грудь. Он кашлял кровью и улыбался, демонстрируя силу воли. Оставшийся на стене в одиночестве Луи сам отнес лучшего друга под сень сторожевой башни. Положив поодаль от прочих мертвецов и умирающих.

Луи де Люмино знал, что тоже умирает. Он жил лишь силами магического доспеха. Превозмогая боль от десятка торчавших в теле стрел. И особенно от стилета — какой-то ловкий хмааларец нашел щель в броне и вонзил оружие, чуть-чуть не достигнув сердца кругоносца.

Луи де Люмино не был готов умереть. Он выполнил свое обещание — герцог Люзона обещал бывшему барону новый титул. Титул маркиза своих земель, щедрое вознаграждение и руку младшей сестры впридачу. Все это за один день, на который нужно было удержать Рашида. Луи не любил не оплаченных долгов.

Ему нужна была жертва. Нечто значительное и важное. Нечто, способное пробудить темные силы, с которыми барон водил весьма близкое знакомство. Вокруг лежали тела кругоносцев — воинов веры, защищенных от скверны светом Единого. Чтобы залечить свои раны и удержать форт, чернокнижнику нужно было пожертвовать чем-то действительно ценным.

К счастью, у него была подходящая жертва. Сильные руки в когтистых перчатках разорвали дублет и рубашку на груди Бернарда де Консорме. Под ними осталась лишь обнаженная плоть — небольшая идеальной формы грудь с крупными розовыми сосками. Женская.

— Думаешь, сейчас самое время? На камне будет как-то неудобно, — укоризненно заметил друг сквозь кровавый кашель, — Да и стрела помешает обниматься.

— Потерпи, любимая, скоро все пройдет, — сдавленным горлом прошептал кругоносец, извлекая из ножен мизерикорд.

Наемника на самом деле звали Бернадетта. И он, вернее она, была единственной женщиной, которую когда-либо любил Луи. Женщиной, которая любила его настолько, что даже отправилась с ним в последний бой. Больше нее, де Люмино любил только жизнь.