Изменить детство

Пришел и устроился в ногах тяжелый кот. Не мог найти другого места, скотина... Сон подкрался незаметно, на мягких лапках.

-=-

— И нам!

Две прелестные девчушки-казашки, чистенькие, аккуратные, смущенно приплясывали перед ним, смешно вытянув вперед ладошки лодочкой. М-да, помнил он этот момент из реальной жизни. Как-то так получилось, что увлекся он в детстве лепкой из глины. Ну, как увлекся... Деревня же, так что ни наставников, ни кружков, сам лепил как умел собачек, уточек... собственно, и все на этом, больше ничего не умел. Лепил, обжигал и даже раскрашивал акварельными красками, ибо других дома не было, да и не знал, чем положено раскрашивать глину. Принес в класс, вроде как случайно поставил на парту... и оказалось, что для поселка имени Первого Мая это чудо из чудес. Одна из реалий СССР, о которой вспоминать не принято. Весь класс тогда сбежался. Фигурки выпросили и расхватали за пару минут все, а было их много. Эти две девочки тогда не подошли, застеснялись, воспитаны были скромными и стеснительными, но на следующий день не выдержали юные женские души искушения. А у него фигурок в запасе тогда не нашлось. Сам смутился страшно, пообещал принести из следующей партии, они смутились страшно тоже, убежали и больше не решились подойти. В этот раз он специально придержал для них несколько штук, ибо неприятно, что первыми всё получают самые горластые и бесцеремонные. Мир торжествующей наглости, все так, но в данном случае от него кое-что зависело. Неказистые фигурки легли в просящие ладошки, и покрасневшие и невероятно смутившиеся девочки убежали. Ну, пусть порадуются до конца уроков. Не факт, что дома позволят оставить подарок незнакомого мальчика, скорее всего отберут. В южных казахских семьях у девочек очень строгое воспитание. Рядом с их домом, например, жила одна из его одноклассниц. Так вот, он никогда не видел ее на улице. Вообще никогда. Только слышал громкий голос ее бабушки, горланящей на весь двор:

— Бахча-джа-а-ан!

Вообще-то Бахыт-джан, это бабушка так ласково изменила. Иногда он ловил грустный взгляд девочки через забор, штакетник взглядам не помеха. Она тоже мечтала играть в догоняшки, в прятки в "штандер", а не позволялось. Девочка должна быть скромной, уважающей старших, должна сидеть дома и заниматься хозяйством, точка. Только один раз ей удалось ускользнуть на полчаса вечером, когда у них в очередной раз собрались гости. Она принесла каждому по огромному яблоку, знаменитый алма-атинский "аппорт", стандартный вес штуки под четыреста грамм, посидела немножко рядом, сдержанно ответила на их любопытные вопросы. Потом ее спохватились, громко позвали, и она послушно убежала. Все, то был единственный раз за четыре года. Тогда, в детстве, он ее жалел, а ее бабушку не понимал и считал строгой и злой. Что ей, жалко отпустить девочку поиграть с соседями? Потом... потом у него была возможность сравнить две системы воспитания, уличную и домашнюю. Окружавшие его девчонки-одноклассницы лет в тринадцать-пятнадцать превратились волшебным образом в агрессивных, грубых особ, тайком попивающих спиртное в кустиках с развеселой компанией, бегающих в дом культуры и местный парк на танцы, где чего только не творилось. Прекрасно разговаривающих матом. И не очень-то признающих авторитет родителей. И скромница Бахыт-джан вспоминалась в связи с этим не единожды. Много ли она потеряла, лишенная их свободного бродяжного детства? И стоило ли это приобретать вообще? Ему самому невероятно повезло, что струи жизни отклонили его корабль судьбы от уличных ценностей. Пафосно сказано, но так оно и было. Вдруг оказалось, что для первомайской начальной школы он знает... просто знает, да. Он знает, как лепить фигурки из глины, и лепит. Он знает, как ходят все фигуры в шахматах, а также знает, как играть в шашки, в "чапая" и в "уголки". У него есть тетрадка с вклеенными туда картинками служебных пород собак, и все эти породы он помнит наизусть. А когда учительница спросила на уроке, знает ли кто-нибудь хоть одну песню, он вышел и спел двадцать одну, а класс отмолчался. Он ходил с отцом на рыбалку, умел привязывать крючки, закидывать удочку куда надо, а не себе за шиворот, и ловить на прудах зеркальных карпов. Ничего из этого остальные ребята не знали, не умели и не хотели. Их интересы незамысловато крутились... да черт их знает, вокруг чего они крутились. По ощущениям и воспоминаниям — их вообще не было, личных интересов. Когда учительница сказала, что в школе растет редкий куст с листьями, у которых нежный аромат, побежали всем классом и оборвали на перемене с несчастного растения все листья. Зачем — непонятно. Но все остались довольны. А он остался белой вороной в стороне от куста и от детской жизни. Причем еще тогда, в реальности, во сне-то понятно почему. И вот эта обособленность помогла ему, как ни странно. Привела к миру книг, к фантазиям, к мечте. И, в итоге, к принципам, к определенному стержню в жизни.

Потом он много размышлял, почему так случилось. Ведь не был он ни гением, ни одаренным, ни даже лучшим учеником класса. Кривой почерк, рассеянность, зажатость, читать научился в школе, весьма средние физические данные в комплекте. Почему так резко выделился? Хороший вопрос, без очевидного ответа. Из своего опыта он точно знал, что деревня не благоприятствует умственному развитию детей. Почему-то. И деревенские малокомплектные школы — кошмар для совестливого, ответственного учителя. Казалось бы, вот оно, счастье, учеников мало, с каждым есть время поработать, дать индивидуальные задания, вырастить отличников — но нифига подобного. Реально для деревенских школ в норме, когда в классе нет ни одного успевающего, и оценки приходится "рисовать". Нет, в жизни выходцы из деревень устраивались вполне неплохо, бытовой хитрости и приспособленчества у них для этого хватало. Но как только дело доходило до абстрактных знаний или, не к ночи будь упомянуто, до духовности — всё, как говорится, туши свет, бросай гранату. В юности святая "простота" деревенских его бесила, объяснение видел в увлечении товарищей самогоночкой. Много позже, уже после распада Союза, узнал о такой жуткой вещи, как ухудшающий отбор. Еще позже, уже на излете жизни, накопилось достаточно наблюдений, чтоб убедиться в реальной и реально огромной роли наследственности... И все встало на свои места. В сибирском леспромхозе наряду с местными жителями имелась масса приезжих — и кого только судьба не закинула в Сибирь. Поэтому там он не выделялся. А в Казахстане из всего класса он один был приезжий, единственный, кто видел что-то еще кроме знойных казахских степей. А в детстве это казалось таким неважным и доступным любому. Играть в шахматы, например, его научил отец, как, собственно, и брата с сестрой. То есть ходить фигурами научил, сам отец в шахматы играл даже не на любительском уровне, гораздо ниже. Но отцы ведь имелись у большинства детей. И шахматы в СССР были довольно популярной домашней игрой, способом времяпровождения, телевизоров ведь почти ни у кого не было. И вроде играть в шахматы должны были уметь все, или большинство, но оказалось, что только он. Лепка из глины, знание собаководства и многое другое — ну, это понятно откуда, это из книг. Он в детстве даже собаку свою научил считать в пределах десяти. Начитался книг Рябинина о собаках и заразился. Но... библиотека вообще-то была одна в поселке, и открыта была для всех одинаково. И радио играло для всех, откуда еще он мог бы узнать два десятка песен? И школа тоже была одна для всех. Там, в школе, в реальной жизни он твердо верил в идеалы пионерии. Несмотря на окружающую действительность. В этом дело? Так в пионеры принимали всех, и ребят из казахской школы тоже. На всю жизнь запомнилось, как они стояли на торжественной линейке, кривлялись, специально вразнобой бубнили слова пионерской клятвы, улыбались нахально и беспечно... Но то национальная школа, она по определению ничем кроме рассадника национализма быть не могла, с ней все понятно, но его-то класс к пионерским идеалам относился серьезно. И тем не менее был класс, и был он. не зря, ох не зря, не просто так, а ведомые звериным чутьем стремятся все попаданцы в крупные города и столицы. Ухудшающий отбор — сила, рядом с которой социалистические идеалы смотрятся бледно.

Неудивительно, что именно к нему пристал придурок из четвертого класса. Зашел, прошелся с дебильной улыбочкой и безошибочно определил жертву. Подошел и стал тыкать в плечо все с той же улыбочкой. Если б он, как все, носился с воплями по коридору, ничем не выделяясь, ничего б не случилось, но он сидел на перемене за партой тихо и спокойно. Чем и привлек внимание.

В реальной жизни он взбесился от тычков, вскочил и со слепой яростью кинулся на приставучего придурка. Со слепой, потому что от страха ничего не различал. Четвероклассник отталкивал его ногой все с той же приклеенной дебильной улыбочкой. Длинный, узкоплечий, только среди малышей он и мог самоутвердиться. Вот и пришел. Тогда, в реальной жизни, ему удалось случайно достать эту противную физиономию. Разбил идиоту нос, и больше тот в их классе не рисковал появляться. Во сне же он спокойно встал, дождался отталкивающего пинка, обогнул ногу и пустил в ход кулаки. Силы у него имелись, средненькие, но тут больше и не требовалось. Спокойствия, вот чего ему отчаянно не хватало в реальной жизни. Вечно его обуревали страхи, сомнения, возбуждение. А во сне все произошло как по нотам. Ну не мог он, взрослый человек, позволить какому-то слюнтяю самоутверждаться за счет унижения младших. Не мог, и все. Поэтому четвероклассник убежал из класса на этот раз со слезами и ревом. Одноклассники бурно поздравляли его с победой, а он стоял, хмурился и не представлял, что делать дальше.

Это только в книгах про попаданцев, и то не во всех, избитый шпаненок убегает, и на этом все кончается. В реальной жизни с этого момента проблемы только начинаются. Потому что весь Советский Союз жил не по социалистическим законам, а по уголовным понятиям. Как раз об этой милой особенности советской страны так не любили вспоминать ностальгирующие, а она была, еще как была. Уголовные понятия — правила жизни любого советского человека, не более и не менее. И сейчас он эти понятия серьезно нарушил.

Вообще советские школы были устроены просто. Были учителя, представлявшие власть. Их требованиям подчинялись неохотно и при любой возможности саботировали. И была иерархическая структура, на вершине которой находилась школьная шпана. Причем она как-то особо и не выделялась, правила для всех одинаковы, и на вершине иерархии рядом с откровенными бандитиками могли оказаться и школьные спортсмены, и комсомольские активисты, и детки советских руководителей. Единая, монолитная структура, в которой детки чувствовали себя привычно и комфортно. Еще бы, все просто, все понятно. Тех, кто сильно выделялся, презирали. Кто пытался сопротивляться, старались довести до самоубийства и иногда доводили. И он только что выступил против основ, отлупил старшака.

Собственно, особо страшного или непоправимого пока что не произошло. В реальной жизни на следующей перемене из четвертого класса заявился их авторитет посмотреть, кто там такой смелый. Треснул пару раз для порядка, убедился, что гражданин второклассник осознал свое место, и удалился удовлетворенным. Но сейчас на месте малыша-второклассника стоял взрослый человек и смотрел, как к нему не спеша, с чувством абсолютной уверенности в своей правоте приближается крепыш. Смотрел и понимал, что, во-первых, не справится. А во-вторых, не позволит бить себя, даже слегка, даже для виду. И что делать? Четвероклассник был чрезвычайно одарен от природы физически, такому не надо заниматься спортом, чтоб брать призы и разряды, достаточно просто прийти и выступить, равных не найдется. И злым он тоже не был, наоборот, очень спокойным, уверенным в себе и рассудительным. Просто кто-то нарушил правила, покусился на его лидерство, такого положено ставить на место. Вот он и шел ставить, ничего более. И в его лице на него сейчас шла вся уголовная традиция страны. И если каким-то чудом он уработает этого крепыша, все равно ничего не кончится, только начнется. Тогда им заинтересуются ребята постарше, только и всего. Или этот же крепыш, но с дружками.

В принципе, варианты имелись. Он мог прямо сейчас подраться со старшаком во всю силу. А потом помириться и подружиться. Тем самым перепрыгнуть пару ступенек в иерархии и оказаться вровень с авторитетами из старших классов, смелость и уверенность в себе они признавали. Стать одним из них, частью уголовной силы страны. Все вменяемые авторы книг о попаданцах для своего героя предлагали именно такой вариант, других не видели. Ну не будет же герой воевать со всей страной, на самом-то деле. Заработать авторитет у школьной шпаны, потом у уголовников, воров в законе — очень распространенный вариант. Жизненный, можно сказать. Другой путь показал в своей книге Королюк. Жить в одной из столиц, в обеспеченной семье, учиться в элитной школе для одаренных еврейских мальчиков, ездить на всесоюзные олимпиады, дружить с академиками и делать вид, что уголовщина вокруг — пережиток прошлого, потихоньку исчезающий под напором светлого будущего. Два варианта. Оба не подходят. Уголовникам он противостоял всю жизнь, менять свои принципы даже во сне, даже в детстве не собирался. А элитная питерская школа от казахской глубинки так же далека, как туманность Андромеды, да и не потянул бы он, все же далеко не гений.

Два варианта. И не подходят.

Крепыш подошел, осмотрел его цепко и внимательно и коротко двинул рукой, целясь ему в солнечное сплетение. Точно, как в реальной жизни.