Меченый. (Меченый - 1)

Латирдан скрипнул зубами, оглядел толпу домочадцев барона Олдарра и, не увидев на их поясах ни одного кинжала, ошалело повернулся к Ваге. И... промолчал, так как наткнулся взглядом на золотой шар, закрепленный на коньке крыши соседнего дома:

— Как я понимаю, вот это — обитель Вседержителя?

— Да, ваше высочество! — кивнул барон. — Строительство практически закончено, и теперь монахи обустраивают внутренние помещения...

— Вага?! — пропустив мимо ушей последние слова хозяина лена, рявкнул принц.

— Да, ашер?!

— Мне нужен Глас Вседержителя. Или его Перст. Немедленно...

— Э-э-э...

— Самый старший из монахов!!! — чуть не сорвавшись на крик, прорычал Неддар. — Вон оттуда!!!

— Я тебя услышал... — кивнул хейсар и исчез.

— Боюсь, это не поможет... — еле слышно пробормотал барон Юган. Потом поднял взгляд на принца и отшатнулся!

— Пос-с-смотрим...

...Поднявшись с земли и неторопливо отряхнув сутану от пыли и грязи, монах вопросительно уставился на принца:

— Я вас слушаю...

Неддар почувствовал, что вот-вот лопнет от бешенства: этот жалкий человечишко, доставленный во двор особняка Олдарров пинками, имел наглость смотреть на него, будущего короля Вейнара, свысока! И открывать рот без его высочайшего разрешения!!!

Видимо, выражение лица наследника престола было очень красноречивым, так как один из хейсаров, стоявших позади монаха, тут же вбил кулак в бок говоруна. О-о-очень добросовестно.

Хрустнуло. Монах схватился за ушибленное место и согнулся в три погибели.

— Здесь говорят только по моему разрешению! — прошипел принц. И едва заметно кивнул воину.

Тот вцепился в подбородок брата во Свете и заставил его поднять голову.

— Назови свое имя и сан!

— Брат Огийон... — прохрипел монах. — Глас Вседержителя...

Принц кивнул еще раз, и хейсар повторил удар. Только в другой бок. А потом склонился над упавшим мужчиной и схватил его за ухо:

— Глас Вседержителя, ваше высочество!

— Глас Вседержителя, ваше высочество... — кое-как справившись с болью, послушно повторил монах.

Пальцы воина медленно потянули ухо вверх, и брат во Свете был вынужден встать на ноги.

— Скажи мне, брат Огийон, сколько тебе нужно времени, чтобы вассалы барона Югана уверовали в необходимость защищать законную власть от мятежников с оружием в руках?

Монах склонил голову к плечу и... улыбнулся:

— Ваше высочество! Я не смогу этого сделать. Даже если захочу! Ибо Вера во Вседержителя — суть становой хребет самой Жизни: те, кто уверовал, знают, что праведная жизнь — это залог счастливого Посмертия. А неправедная — мучения в Бездне Небытия! Поэтому...

— А если ты очень-очень захочешь? — жестом заставив монаха замолчать, с угрозой в голосе поинтересовался Неддар.

— Ваше высочество, я обычный человек. Поэтому вряд ли выдержу ту боль, которую могут мне причинить ваши палачи. Однако все, что я буду кричать под пытками, будет просто словами, так как не будет нести в себе и частички моей Души. Моя паства это обязательно почувствует и... укрепится в своей Вере. Ибо решит, что вы — слуга Двуликого...

— Он что, юродивый? — шепотом поинтересовался Вага.

— Нет, хуже! — угрюмо буркнул Латирдан. Потом кивнул воину, дождался хруста позвонков и добавил: — Мда... С ними надо что-то делать. И чем скорее — тем лучше...

Глава 12. Кром Меченый.

Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.

...Оглядев баронессу с ног до головы, портной задумчиво огладил окладистую бороду и с легкой издевкой поинтересовался:

— Что именно вам нужно, ваша светлость ? Платья бывают свадебными, бальными, вечерними, повседневными, дорожными... Кроме того, дамы высшего света заказывают у меня охотничьи костюмы, наряды для конных прогулок и поездок на воды, корсеты, кринолины, сеточки для волос и даже прорезные нижние рубашки. Если вы, конечно, знаете, что это такое...

Леди Мэйнария знала. Так как густо покраснела и опустила взгляд.

Портной презрительно поджал губу и фыркнул.

Сообразив, за кого он ее принимает, я перетек к нему вплотную, склонился к его уху и тихонечко спросил:

— Жить хочешь?

Бородач побледнел, несколько раз утвердительно кивнул... и метнулся к здоровенному шкафу, занимающему чуть ли не половину торгового зала:

— Выбирайте, ваша милость: тут платья на любой вкус!

На лице баронессы промелькнуло странное выражение. То ли обида, то ли разочарование вперемешку с чем-то вроде грусти.

Причины его появления я не понял. А в глазах портного вдруг появилось удивление и... искреннее сочувствие!

— Прошу прощения, ваша светлость... — сложившись чуть ли не пополам, виновато выдохнул он.

Леди Мэйнария горько улыбнулась, кивнула — мол, извинения приняты — и поправила:

— Только не 'светлость', а 'милость'...

Потом подумала и определилась:

— Костюм для конных прогулок... под мужское седло. Пару нижних рубашек. Сменную пару брюк. Сапожки. Две пары чулок. Плащ с капюшоном. Арнотт ... — неуверенный взгляд на меня — со всем, что в нем должно быть...

Портной опять понял больше, чем я. И быстро-быстро закивал:

— Сию минуту, ваша милость!

...Минута вылилась в час, если не во все два. Портной метался по торговому залу, громыхал крышками сундуков, вываливал на стол какие-то разноцветные тряпки и тут же убирал их обратно, что-то недовольно бурча себе под нос. Леди Мэйнария не вылезала из-за ширмы, примеряя одну вещь за другой, изредка подзывая к себе хозяина лавки и что-то вполголоса с ним обсуждая.

А я смотрел в окно и... вспоминал.

...Отложив в сторону третью шкурку, Кривой Раздан усмехнулся и... потрепал меня по голове:

— Достаточно...

Я вывернулся из-под его руки и непонимающе нахмурился:

— Не понял?

Пропустив мимо ушей мой вопрос, скорняк встал из-за стола и, припадая на левую ногу, проковылял в угол.

Зазвенела связка ключей, потом что-то звонко щелкнуло, и крышка сундука, который я ни разу не видел открытым, медленно поднялась вверх.

— Выбирай!

Я застыл. Потом покосился на шкурки, все еще валяющиеся на столе, и... отрицательно помотал головой:

— Рано. Я должен тебе еще две...

— Не должен... — усмехнулся Раздан, вытащил из сундука несколько пар варежек и бросил их на стол: — Выбирай...

Я подергал себя за мочку уха, представил себе, как обрадуется Эллария, и... убрал руки за спину:

— Уговор есть уговор. Я пока не расплатился...

Скорняк посерьезнел, подошел к столу, оперся на него обеими руками и, не мигая, уставился мне в глаза:

— Ты — человек слова... Принесешь оставшиеся, когда добудешь...

Я вспыхнул — ко мне обращались, как ко взрослому мужчине! Значит, уважали!!!

Подумав, я расправил плечи, заложил большие пальцы за пояс — так, как это делал граф Тьюварр — и солидно кивнул:

— Договорились...

Кривой Раздан улыбнулся, но шутить не стал:

— Выбирай...

Рука потянулась к огненно-рыжим варежкам с серебристо-серой опушкой и... убралась обратно: они выглядели слишком дорогими!

— Бери, ей подойдет... — улыбнулся скорняк. Потом прищурился, открыл соседний сундук и бросил мне роскошный пояс в цвет выбранной мною паре: — А это — подарок. Твоей сестре. От меня. И не вздумай отказываться, а то обижусь...

...Ввалившись домой, Эллария упала на стоящий в сенях рассохшийся табурет и обессиленно закрыла глаза.

Я метнулся к ней, стянул с ее ног насквозь промокшие постолы и начал растирать заледеневшие стопы:

— Устала?

Сестричка набрала в грудь воздуха... и отрицательно мотнула головой:

— Нет... Вернее, не очень... Сейчас переведу дух, поменяю маме простыни и приготовлю вам что-нибудь поесть...

— Я уже поменял... И репу отварил... Так что переоденься в сухое и за стол...

Толком не дослушав то, что я говорил, Эллария вскочила на ноги, метнулась к двери в комнату, увидела умиротворенное лицо мамы и... всхлипнула.

— Ларка, ты чего? — перепугался я. — Она уже поела... И теперь спит!

Сестричка смахнула со щеки слезинки, повернулась ко мне, упала на колени, обняла меня за талию и прижалась щекой к моей груди:

— Я тобой горжусь! Ты — настоящий мужчина...

'Настоящие мужчины не плачут...' — подумал я, вытаращил глаза, чтобы удержать подступающие слезы и... вспомнил про варежки!

— Переоденься, а то заболеешь на мою голову... — басом сказал я. И мотнул головой в сторону подоконника, на котором лежала ее домашняя рубаха.

Ларка фыркнула, чмокнула меня в подбородок и встала на ноги:

— Как скажешь, глава семьи!

Как ни странно, в ее голосе не было и тени насмешки. Впрочем, даже если бы она и была, я бы не обиделся. Ибо уже понимал, сколько ей приходится работать за кусок хлеба, который мы едим...

...Пока Эллария переодевалась, расплетала косу и сушила волосы у печи, я усиленно старался не улыбаться: пялился в огонь и хмурил брови.

Получилось. Даже слишком хорошо, так как в какой-то момент сестричка встревожилась, отложила в сторону рушник и подошла ко мне:

— Тебя что-то гнетет?

Я кивнул.

— Расскажешь?

Я полюбовался на облако рыжих волос, на грустные, но полные любви глаза, на ее ласковую улыбку и вытащил из-под лавки сверток с варежками:

— Это — тебе...

Ларка развернула сверток и... села на пол. А по ее щекам снова потекли слезы.

— Ну вот, опять плачешь... — делая вид, что расстроен, буркнул я. — Нет, чтобы обрадоваться...

Эллария шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом и улыбнулась. Сразу превратившись в маленькое, но очень теплое солнышко:

— Я радуюсь! Просто мне никогда и ничего не дарили...

— Теперь — дарят. Двое. Я и Кривой Раздан... — сказал я... и оказался на полу, в объятиях сестры.

— Я тебя люблю, братик! И буду любить до самой смерти...

'До самой смерти...' — угрюмо подумал я, скрипнул зубами, вцепился в посох и принялся оглаживать оставшийся отрезок Пути. А потом услышал приглушенный всхлип:

— Что, я выгляжу настолько плохо?

Распущенные огненно-рыжие волосы, свободно ниспадающие на плечи, глаза, полные слез, закушенная губа... — в этот момент леди Мэйнария настолько походила на Ларку, что у меня оборвалось сердце.

— Что ж... Подберем что-нибудь еще... — расстроенно пробормотала баронесса, потянулась к поясу и нехотя принялась развязывать затейливый узелок...

— Сколько? — хрипло спросил я у портного. И вдруг понял, что не могу оторвать взгляд от лица Мэйнарии д'Атерн.

— Мне уже заплатили... — донеслось откуда-то справа. — Так что вы мне ничего не должны...

Я кивнул, перекинул посох в левую руку, не глядя сгреб со стола сумку со сменным бельем и арноттом. Потом сообразил, что баронесса все еще ждет моей реакции, и выдохнул:

— Хорошо... Даже слишком...

Хотя не видел ничего, кроме ее лица...

...Поездка по городу в памяти не отложилась — я смотрел по сторонам, а видел только Элларию. Дома. Во дворе. У проруби. Идущую по улице к замку графа Тьюварра и возвращающуюся обратно. Смеющуюся и плачущую. Бодрую и заспанную.

Прошлое, засыпанное пеплом прожитых лет, восстало из небытия и засияло ослепительно-яркими красками: я видел не только лицо сестры, но и ее конопушки. Родинку на переносице. Белую ниточку шрама на правом предплечье. Вздувшиеся вены на тыльной стороне ладоней. Вечно обломанные ногти. А еще изможденный взгляд, темные круги под глазами, ввалившиеся щеки, торчащие ключицы и сгорбленную от усталости спину.

А еще я вдруг понял, как она уставала. И это понимание возродило к жизни ту жгучую ненависть, которой я жил целых двенадцать лиственей...

— Ты — выгорел... Весь... — снова прозвучало в голове. — Но выгорел очень давно, а от тебя пахнет свежей кровью. Почему?

Я вытаращил глаза, чтобы не вспоминать, но перед ними все равно замелькали те самые картины из прошлого, которые я не любил вспоминать больше всего:

...Пламя взлетает по стенам сарая, как белка на вершину сосны. И, на мгновение замерев у конька крыши, прыгает ввысь. Туда, где в разрывах угольно-черных облаков мелькает мутный желтый глаз Дэйра. Вытянувшись на десяток локтей, оно замирает, а потом рассыпается мириадами искр, которые устремляются вниз. К земле, залитой кровью и заваленной бьющимися в агонии телами...

Делаю шаг... потом второй... Стряхиваю с плеч навалившуюся тяжесть... Не глядя, отмахиваюсь засапожником...Ощущаю, как вздрагивает чье-то тело, прыгаю в огонь и подныриваю под пылающую балку...

По ноздрям шибает жутким запахом горящего мяса. А через мгновение к нему добавляется вонь от горящих волос.

На краю сознания мелькает мысль:

'Мои...'

Но не задевает. Так как я не могу оторвать взгляда от изломанного тела Элларии, распластанного на обеденном столе...

...Волос — нет. Совсем. Там, где утром сияло рыжее облако — огромный пузырящийся ожог. Чуть ниже — заплывшие глаза, сломанный нос и окровавленный рот с неестественно свернутой набок челюстью.

Тоненькая шея покрыта черными пятнами от чьих-то пальцев. Рубашка разорвана от ворота до пояса, а из-под горящей ткани бесстыдно торчит обожженная грудь с обезображенным соском.

Взгляд соскальзывает ниже, и я складываюсь пополам, выплескивая на землю содержимое желудка...

...Надо мной что-то лопается, и на спину обрушивается неподъемная тяжесть. Падаю на колени. Кое-как выворачиваюсь из-под горящего бревна, с трудом встаю на ноги и снова прикипаю взглядом к телу сестры...

Щелкает. В лицо ударяет что-то обжигающе-горячее и опрокидывает меня навзничь...

...Прихожу в себя, вытаскиваю из щеки горящий шип, встаю на четвереньки. Хриплю... и слышу собственный голос, заглушающий рев беснующегося пламени:

— Убью!!!

Потом срываюсь с места, подхватываю на руки неподъемное тело Ларки и шагаю в пламя...

— Кром...

Прокусываю губу, чувствую вкус крови на губах и ускоряю шаг...

— Кро-о-м!!!

— Ларка? — не веря собственным ушам, спрашиваю я. И возвращаюсь в реальность.

Это — не Ларка, а леди Мэйнария, в глазах которой — страх...

Поворачиваю голову туда, куда смотрит она, и расплываюсь в счастливой ухмылке. Это — они... Те, кто взял жизнь моей сестры и мамы. И те, кто порубил соседей, пытавшихся за них вступиться...

— Бездушный... — неуверенно выдыхает молодой парень с цепом в руке. И делает шаг назад.

Поздно: я соскальзываю с коня и устремляюсь вперед. К тем, кто вернулся из прошлого...

Глава 13. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.

'В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность. И... иногда принимают в себя своего Хозяина.

Понять, что в Бездушного вселился Бог-Отступник, несложно: в такие моменты у него стекленеет взгляд, движения приобретают божественную мощь и скорость, а Посох Тьмы превращается в размытый диск, каждое касание которого ввергает жертву в бездну невыносимых мук...'