операция "клык волка"

Сбил я ее или нет, мне было уже не до этого. Вторая сушка начала агрессивно теснить меня, стремясь поскорее сбить. Нет, в машине не наш! Свой так оголтело атаковать не будет. Я с трудом отбивался, крутясь на виражах. По мастерству он явно меня превосходил. Если за сушкой сидит новичок, как пытался мне втюрить Белобородов, то я шлюха из царского борделя, а не курсант краснознаменных курсов.

Моего соперника, какой там, противника подводило стремление покончить со мной побыстрее. Он атаковал напропалую, а я экономно оборонялся, вовсю используя тактику разгона и короткой остановки. Сушка попыталась прижать меня к земле, сделав горку и атакуя в лоб. Но и я пошел навстречу в лобовую. Секунда и мы оказались друг против друга в мгновенной атаке ударив из пушек — я — щедрой длинной очередью, не жалея снарядов, а мой противник — короткой, в десяток снарядов. Позже оказалось, что это были его последние боеприпасы.

Итог — сушка врага свалилась в пике, но потом полого села, управляемая кибер-пилотом. Моя сушка, потеряв часть лобового пластика и получив пару снарядов в броню, была сравнительно целой. Правда, я получил ожог от раскаленного пластика в район груди, но это было только терпимо больно, но не смертельно. Еще один осколок пробуравил кожу на щеке и оттуда постоянно вытекала струйка крови, мешая мне сосредоточиться.

Дал приказ кибер-пилоту садится на аэродромную пятку и только теперь обратил внимание на усилившийся гвалт в эфире. О, как там орали, главным образом поминая меня. Бесновался Белобородов, перечисляя различные интимные вещи, сопровождаемые его секс со мной. Ему вторил Сидоров, поминая козу имени его родного. Я вслушался в разговор. Нет, Сидоров защищал меня! Я приободрился и передал в эфир:

— Я борт 27, произвожу посадку.

Простенькое сообщение вызвало новую бурю возмущений. Но я уже не обращал внимания на вопли командиров, понимая, что это только начало длительной головомойки. Сейчас меня увидят визуально и вот тогда пойдут, как говорится, ягодки. "Работа" офицеров со мной после поединка с Ладыгиным покажется ласковой похвалой.

Когда я вылез из сушки — вручную, лифт машины не работал, смертельно контуженый снарядами, — меня уже ожидала комиссия по встрече: Оладьин, Сидоров, незнакомые и полузнакомые офицеры.

Сидоров поздоровался со мной матом, посмотрел на измазанное кровью лицо. Видимо, видок у меня был соответствующий, поскольку подполковник помолчал и уже спокойным голосом потребовал к сушке медика.

Горячка боя спадала, стало очевидно, что действительно пора показаться фельдшеру. Голова вдруг закружилась и я шлепнулся в банальный обморок...

Остро защипало в носу. Я дернул головой и удостоился сентенции:

— Не вздрагивай, курсант, не невеста в брачной постели.

Открыл глаза. Рядом родимая сушка нависла своей тушкой. Подумал и закашлялся от смеха. Стихами заговорил. Это от раны или от ожидания трепки? Надо мной стоял человек со змеей на мундире и протирал мое лицо от крови. Медик появился.

Слышались голоса техников, рассуждавших об объемах ремонта.

— Да нет, какой два дня, смотри, автоматику надо всю перебирать, пластик менять, броню опять же перебрать, вдруг силовую сетку дестабилизировало, — рассуждал уверенный голос. — Хорошо попало. Пилот был опытный, прости господи, несколькими снарядами машину из строя вывел.

— Но кибер пишет...

— Вот-вот, еще кибер-пилота надо промодулировать на предмет повреждений. Бортовому компу тоже могло достаться. Так шкарябнуло, он тебе сейчас покажет день рождения бабушки английского короля, а не состояние машины.

— Очнулся, курсант? — Надо мной навис незнакомый полковник, недобро щурясь.

Я понял — надо вставать. Медик залил рану на голове лечебным клеем, шлепнул лейкопластырь. Констатировал:

— Рана не серьезная, но крови вытекло много, суток на пять освободить от всех занятий и физподготовки.

— Я его сейчас освобожу! — взревел полковник, глядя на поднимающегося меня, — ты почему приказы старших по званию игнорируешь?

Мне удалось кое-как встать на ноги, голова закружилась, но второй раз в обморок я не бухнулся.

Неловко козырнул, забыв, что на голове ничего нет.

— Разрешите доложить, товарищ полковник, действовал согласно инструкции Д-34 ОГВ пункт 2 прим.

Белобородов покраснел от перегрузки отрицательными эмоциями.

— Какой еще инструкции? — заорал он.

Оладьин кашлянул, привлекая к себе внимание полковника и пояснил:

— Согласно этой инструкции, если приблизившееся воздушное судно в районе важных объектов открыло прицельный огонь в результате чего наблюдаются потери, пилот имеет полное право открывать огонь на поражение.

— То есть как, — растерялся Белобородов, — его еще оправдают?

— Не будем забегать вперед, — не определился с будущим Оладьин, — ты, курсант, под присмотром медика иди на губу, пусть он более предметно определит, сколько там тебе отлеживаться. Для начала получай, как уже говорилось, пять суток и лечись, благо медпункт у нас рядом с губой.

Я посмотрел на сушку, медленно увозимую в ремонтные боксы ремонтным катером, чертыхнулся и отправился на гауптвахту — лечиться, да простится мне подобный каламбур.

Глава 10

На случай, если я в боевой горячке решусь удрать на пути на гауптвахту, а официально — для помощи раненому, меня сопроводили два сержанта — техника и медик. Технари, впечатленные боем, — курсант сбил целых две сушки, — мне действительно помогали. Ноги были как ватные, голова кружилась и на губу я явился полубессознательном состоянии. Персонал — старший сержант и два контрактника — ознакомились с приказом и поприветствовали меня снятием ремня и изъятием комбинезона. Впрочем, медик, носящий три звездочки старшего лейтенанта, строго прописал мне постельный режим без всяких шуточек, используемых на губе для воспитания провинившихся.

Старший сержант сообщил, что у него уже есть подобный приказ от Оладьина, переданный по связи. Они сноровисто уволокли меня в камеру, уложили на кровать и, сняв ботинки, приказали спать.

Я сладко вытянулся. Последний час оказался слишком напряженным — бой, ранение, Белобородов с его обещанием расстрелять без трибунала. Мозги раскалились от напряжения и требовали передышки.

Но пришедший медик прогнал сон. Он содрал наспех наклеенный лейкопластырь, долго разглядывал рану на голове, что-то она ему не понравилась. Раскрыл свой медицинский чемоданчик, вытащил пачку одноразовых шприцов, помог снять нательную рубашку, всадил в вену шприц, а потом влил три ампулы с разной гадостью. Ожог на груди благодаря противоперегрузочному комбинезону почти не болел. Медик едва уделил ему внимание, походя налепив лейкопластырь.

— Рану на голове закрывать не буду, пусть дышит, — предупредил он, — клея достаточно, но ты ее во сне не потревожь, кровотечение может возникнуть снова.

Медик ушел, а меня потянуло в сон. Наверняка снотворное всадил, любят они под это дело усыплять народ...

Кто-то энергично тряс за плечо. Я открыл глаза. Служитель гауптвахтной фемиды в звании рядового будил меня на ужин. Хорошо же я вырубился на семь часов. Привели меня сюда в порядке одиннадцати, а ужин начинался в восемнадцать. Ничего, крепкий сон — признак крепнущего здоровья.

Резко сел и тут же остро выстрелило в голове. От черт, забыл про рану. Я со стоном опустился обратно в постель. Поторопился с выздоровлением.

— Ну ты попрыгунчик, — ошалело сказал служитель. — Не дергайся, медицина прописала тебе постельный режим. На хрен тебя сюда вообще доставили, лежал бы в медпункте. А то мучайся с задохликом.

Он вытащил стоявшую у входа табуретку, поставил около кровати, взгромоздил на нее поднос с нехитрой арестантской пищей. Еда на гауптвахте была не самого высшего сорта. Чтобы не забывался, где находишься. Но у меня после нервного напряжения и пропущенного обеда от запахов пробился аппетит. Осторожно сел, выждал, пока голова перестанет кружится, опустил ноги на пол и, вожделенно уставившись на пищу, непроизвольно сглотнул.

Служитель засмеялся, показал на комплект моего обмундирования, притащенного из казармы ребятами взамен спортивной формы, и вышел, а я принялся за остывающие щи и гречневую кашу с кусочками требухи.

После ужина произошло событие менее приятное. Пришел военный следователь в чине капитана, представился, разложил свои бумаги на принесенный рядовым небольшой стол — а мне, гады, табуретку выделили для ужина — и принялся за допрос. Для верности суждений прикрепил полицейский фиксатор, учитывающий все мои реакции. Формальности были разрешены быстро. ФИО, год рождения, место проживания до службы, холост, русский, б/п и т.д. Затем наступило самое главное.

— Сегодняшняя наша встреча первая, ознакомительная. Я представлю вам уровень обвинений. Савельев Дмитрий Николаевич, вы обвиняетесь в осознанном убийстве двух и более людей с использованием оружия, нанесение государству большого материального вреда. По статьям 375-2, 431-6 вам грозит высшая мера наказания — расстрел с конфискацией всего имущества, в случае помилования командующим военно-воздушными и космическими силами Российской Федерации — пожизненное заключение.

— Вот значит к чему свелось, — я не заметил, как заговорил вслух. — И долго мне осталось?

— Работа трибунала ограничивается десятью сутками. Впрочем, бывают и исключения в случае чрезмерной сложности или по указанию свыше.

Он передал мне несколько официальных бумаг об аресте, ознакомлении с обвинением и временной конфискации имущества. Ну, с последним все было просто — имущества у меня кот наплакал — два комплекта обмундирования помимо находящегося на мне повседневного.

Капитан закончил официальную часть, отключил камеру фиксатора, посоветовал мне:

— Не дрейфь, курсант, я нарисовал тебе самый крайний вариант. Хотя трибунал не предусматривает адвокатуры, но военные судьи не такие дураки, как их изображают. Расстреливать невиновного никто не будет. Я говорю тебе сейчас как частное лицо, — скорее всего, трибунал ограничится тюремным сроком. Расстрел слишком негативно скажется на твоих товарищах, а это четыреста с лишним человек. Огонь-то открыл первым не ты.

— Существует инструкция, по которой в случае открытия огня противной стороной..., — попытался объяснить я свои действия.

Капитан хмыкнул:

— Знаток устава. Да только эта инструкция прямо требует обходится без жертв. А на твоей совести как минимум два трупа.

Его слова неприятно поразили меня. Я-то надеялся спрятаться за инструкцию...

— Ладно пойду. Ваши что-то крутят, данные на Рымарова передали, а на тех, кого ты сбил — нет. Начну трясти за воротники. А ты не вздумай дурость какую сотворить. А то некоторые сбежать пытаются. Куда сбежишь, если посреди России находишься. Еще один, находясь под следствием, повесился, а на следующий день его трибунал оправдал. Вот как бывает.

Говорливый капитан собрал бумаги и вышел, оставив меня с мрачными мыслями и беспокойным предчувствием ближайшего будущего. В конце концов, я махнул рукой на игру нервов и успокоился. За Рымарова я отомстил, а дальше черт с ним. Пусть расстреливают!

Пришел медик, посмотрел рану. Ее состояние его устроило:

— Опухоль немного уменьшилась, покраснение осталось, но не увеличилось. Дня через три — четыре останется только отметина.

— Дня через три — четыре меня может самого не быть.

Медик догадливо покачал головой:

— Следователь был?

— Был.

— Попей воды и ложись спать. Капитан Смыслов всегда пугает крайними мерами. А ты думал, он тебя воскресный утренник позовет организовывать? Кто там на тебя накапал, твои же командиры не сдавали? Раз не твои, то кто?

Я удивленно посмотрел на него.

Медик хмыкнул:

— Военная прокуратура заводит дело только по рапорту высокопоставленного чина, не менее командира батальона или майора по званию.

Он жизнерадостно оскалился, ничуть не огорченный прогнозом следователя. Правильно, не его судьба будет скоро решаться.

Старший лейтенант понял мой настрой.

— Ничего тебе не будет. Я по своему положению много чего знаю, но сказать не могу. Тут такие силы вмешались, сам могу под трибунал попасть за разглашение...

Уже уходя, он позвал дежурного и вновь громко потребовал от него соблюдения для меня постельного режима:

— Никаких физических упражнений и учебных тревог. Парень ранен и нуждается в отдыхе и восстановлении.

— Так забрали бы его от меня, — попытался выдвинуть ответные требования дежурный.

— Я тебе кто, генерал Свекольников? Не нравится спокойная жизнь, подай рапорт по команде. Командование оценит твое рвение по заслугам. А мое дело маленькое — лечить!

Медик ушел. Дежурный поворчал по поводу рапортов, свинорылых командиров и международной обстановки. Зашел в камеру ко мне. Мой изнеможенный и встревоженный вид очевидно его смягчил и он уже более спокойным тоном потребовал лечь в кровать, заснуть и набираться сил.

Я послушался, разделся и лег в постель, пока дежурный не придумал для меня другого занятия — например, чистки гауптвахтенных унитазов зубной щеткой. Служители губы изобретательны в стремлении доказать попавшим к ним "в гости" всю ошибочность их поведения.

Растревоженные нервы и немного разбуженная медиком рана поначалу не давали мне уснуть. Но потом усталость, обескровленный и ослабленный организм сумели доказать мозгу необходимость немного отдохнуть. И я снова уснул.

Меня разбудил шум открываемой двери и включенный свет. Стояла ночь. Первая мысль — служители губы не послушались медика и пришли ко мне разбираться и мучать маленького мальчика. И поэтому реакция была соответствующая:

— Горбатого воробья в подушку..., — я запнулся на середине фразы. Перед кроватью замаячил незнакомый полковник, а в дверях стоял и заглядывал внутрь дежурный, страшно довольный сценой в предчувствии своего рассказа знакомым сослуживцам.

Полковника перекосило. Видимо, не каждый день (ночь) его встречали подобным веселым приветствием. Но он быстро пришел в себя и ответил мне не менее радостным приветствием из нецензурных выражений.

Я предпочел быстренько вскочить по стойке смирно и во время паузы между предложениями успел спросить:

— Разрешите одеться, товарищ полковник?

Полковник поперхнулся, замолчал, фыркнул:

— Одевайся, курсант. Мне говорили, ты бойкий. Теперь верю.

Я торопливо натянул брюки и легкий комбинезон, надел ботинки.

Полковник прошелся по комнате, подождал, пока я оденусь. Посмотрел на приоткрытую дверь и маячившего в проеме дежурный. Служитель страдал от любопытства и был деловито скромен в ожидании, когда от него что-нибудь понадобится. Но он оказался в проигрыше по обоим пунктам. Полковник плотно закрыл дверь, посадил меня на кровать, сел на соседнюю.

— Ты мне скажи, каким ... головой ты думал, когда открыл огонь по сушкам? — негромко спросил он.

И этот про бой. Только что за честь, курсанта допрашивает офицер в таком чине? Военный следователь в чине капитана был для меня потолок.

— Но они сбили инструктора!