Ну, да ладно…
Невообразимой красоты официантки (или мне так показалось после многолетнего старческого «воздержания») славянской наружности, едва держась на ногах от страха, но тем не менее — довольно быстро и без особых происшествий расставили посуду… Затем не менее перепуганный официант принёс меню. Пробежав глазами список, я спросил сотрапезников:
— Что заказывать будем…?
Увидев совершенно оловянные глаза, обратился к официанту:
— …Хорошо: тогда всем нам ваши фирменные блюда. Имеются такие в «Арагви»?
За официанта ответил сам управляющий, или кто он там:
— Канэчно, товарищ Сталин!
— Огласите весь список, пожалуйста.
— Харчо, цыплёнок табака с чесночным соусом, хинкали…
Пока официант дрожащей рукой записывал, тот намекнул про напитки:
— У нас имеется отличная коллэкция грузинских вин: «Хванчкара», «Атени Мцване», «Маджари»…
Делаю большие глаза, как будто покакать собрался:
— «Грузинские вина»?! Товарищ Сталин не грузин — а русский грузинского происхождения. Поэтому несите водки. Пока три бутылки «Особой московской», а там как попрёт.
Если «послезнание» не врёт, тогда наша пищевая промышленность выпускала всего четыре сорта водки: 40%, 50%, 56% и «Особую московскую». Первая, была самой обычной смесью недорогого ректификата и речной воды для простого советского «гегемона». Крепкие сорта — изготавливались из спирта двойной перегонки и предназначались для советского «среднего класса» — инженеров, совслужащих и командиров Красной армии и доблестного Красного Военно-Морского Флота.
«Особая московская» — изготавливалась из чистого зернового спирта, смягчённого добавками. Пили её…
Пили её далеко не все!
Только слуги народные.
Чуть не забыв, уже вдогонку:
— Ну и минералки не забудьте, будь так любезны…
«Надеюсь, «Боржоми» они ещё подделывать не догадались?».
— … Холодная из холодильника есть?
Увидев совершенно квадратные глаза, тут же вспомнил:
«Зачем холодильник, когда сейчас на дворе зима? 12 января 1941-го года? Шарик, вы — балбес!».
Когда персонал убежал шуршать на кухню, оторвался от телефона Власик:
— Двоих «собутыльников» я Вам нашёл, Иосиф Виссарионович. Пригласил в ресторан и предложил выпить за мой счёт…
В этом месте, он развел руками:
— …Не мог же я сказать что за ваш счёт и, тем самым разгласить место вашего пребывания.
— И кто такие? Я их знаю?
Тот, как-то странно на меня глядя:
— Товарищи Косынкин и Виноградов… Вы их знаете?
У меня волосы зашевелились от ужаса: если капитан госбезопасности14 Косынкин Петр Евдокимович — командир отдельного батальона ГУГБ НКВД СССР (начальник кремлёвской охраны), то профессор Виноградов Владимир Никитич…
…Мой лечащий врач!
Стоит мне только в его присутствии открыть рот, как тот влёт поймёт — что у товарища Сталина, «что-то с головой». А стоит ему только с кем-нибудь поделиться этим «открытием», то у меня появляется «блестящая» перспектива провести остаток дней Реципиента не на Ближней — а на «Канатчиковой даче», что несколько не одно и то же.
Что делать?
Первой мыслей было отменить «пьянку-гулянку» и побыстрей отсюда свалить на Ближнюю дачу.
Я уж было оторвал зад от шикарного стула и, раскрыл рот…
Затем опомнившись, захлопнул «варежку» и сел на место:
От судьбы не убежишь!
Во-первых, этому «телу» так или иначе врач нужен. Так что наша встреча с профессором Виноградовым — неизбежна, как собственная кончина.
Во-вторых: я уже и так изрядно засветился!
Соратнички могут специально направить его ко мне (и обязательно это сделают!), чтоб узнать:
«А чего это он вдруг взбесился?».
Наконец, начальник моей личной охраны — Власик, обязан доложить «по инстанции» о замеченных странностях в поведении подопечного…
А вдруг это болезнь какая, угрожающая здоровью или даже жизни подопечного лица?
В общем, «шила в мешке» не утаишь и придётся открыться «ближнему кругу», чтоб моё невольное самозванство не стало достоянием более «широких масс».
Ничего не ответив Власику, я всё встал, походил и, остановился сперва у большого зеркала на входе, затем напротив портрета Реципиента на стене… Поправив его, я вынес вердикт:
— Ой, не похож. Ой, халтура. Понимаешь, у того лицо умнее.
* * *
Наконец, по одному с небольшим интервалом прибыли «собутыльники», как раз к тому времени — когда стол был накрыт источающими вызывающий зверский аромат блюдами и стоящими промеж них тремя запотевшими графинчиками — в кои прямо при нас, была перелита «Особая московская» из бутылок с зелёными наклейками.
Каждого я встречал у дверей, здоровался, объяснял причину «мероприятия» и лично провожал до почётного места за столом: Косынкина по правую руку, Виноградова по левую. Непьющие — в конец стола, ибо мне с ними неинтересно. Предупредил, что называть меня надо только по имени-отчеству — иначе «штрафная». Заметил, что профессор сразу же стал давить на меня «косяка»… Почуял что-то неладное, в общем.
Ну а я что говорил?
Когда всё было готово к началу «банкета», предложил:
— Сперва давайте покушаем, а то «возлияния» крепких горячительных напитков на голодный желудок вредят организму… Верно, профессор?
Тот, изумлённо таращась то на меня, то на стоящие на столе бутылки водки:
— Верно, тов… Иосиф Виссарионович. Но по пятьдесят грамм под харчо, организму не повредят.
— Придётся довериться медицине. Тогда как капказский человек, я должен произнести первый тост…
Наливаю в рюмки по «пясюрику» и встав:
— Ну… За знакомство!
Все уставились на меня, как будто впервые увидели… Но промолчали. Один лишь Виноградов проявил интеллигентскую натуру всему перечить:
— Какое же это знакомство? Мы ведь с Вами уже…
— Пейте, профессор! Просто пейте и всё. И не забывайте хорошенько закусывать.
И залпом опрокинул в сталинский рот сей божественный напиток, не забыв после этого оценить его качество:
— Ключница водку делала!
Профессор и здесь вставил свои «пять копеек»:
— Не знаю, как сейчас, а раньше — при царизме, эту «ключницу» звали «Московский казенный винный склад № 1»…
— Закусывайте, Владимир Никитич, закусывайте. А то ещё вдруг скажете, что позже эту водку будет делать «Открытое акционерное общество «Московский завод «Кристалл»».
И не ответив на недоумённый взгляд, приступил к трапезе…
* * *
Фирменные блюда у «Арагви» были просто сказочно чудесны, словами не опишешь!
После того как практически в полном молчании скушали харчо и цыплёнка табака с чесночным соусом, оставив хинкали на закусь, я на правах хозяина разлив по рюмкам уже по «соточке», обратился к собутыльникам:
— Здесь перед вашим приходом, Николай Сидорович спросил: а знаю ли я вас…
Встав, сделал круг вокруг стола, подыскивая слова и остановился напротив Виноградова:
— Затем уже Вы, профессор — удивились, что я предложил тост за знакомство.
Тот согласно кивнув:
— Да и до сих пор меня это обстоятельство удивляет…
По его глазам было видно, что удивляет его ещё много чего в моём поведении, а не только это «обстоятельство».
— Сейчас я всё объясню. Только проверьте сперва — крепко ли вы на стульях сидите… Проверили?
Глубоко вздохнув и перекрестившись как перед прыжком в прорубь с ледяной водой на Крещенье и, начинаю саморазоблачаться:
— Дело в том, что до сегодняшнего дня, я никого из вас не знал… Лично!
Затем, подняв указательный палец вверх:
— Зато я знаю, что Владимира Никитича — посадят в 1952-м году по «Делу врачей», якобы за отравление Жданова. Потом вроде бы отпустят… Впрочем насчёт последнего утверждения, я не уверен — ибо особо не вникал, уж извините.
Оставив того пребывать в глубочайшем ступоре, продолжаю «бомбить», перейдя на личности Власика с Поскрёбышевым:
— И вас, друзья мои, посадят!
Оба соскочили и хором:
— За что, Иосиф Виссарионович?!
Ржу, не могу:
— Было бы за что — расстреляли б!
Затем, посерьёзнев:
— Вас, Николай Сидорович, посадят за какое-то трофейное немецкое барахло, якобы вами присвоенное… Вас, Александр Николаевич — за какие-то пропавшие якобы секретные документы… Точно не помню, извините оба. Точно также не помню дат и обстоятельств ваших смертей, как-то мало интересовался — ещё раз извините…
Затем, встав напротив Косынкина и надавив на плечо, чтоб он не соскочил на ноги как намеревался:
— А Петр Евдокимович неожиданно и скоропостижно скончается у себя на квартире 15 февраля 1953 года… Незадолго до того (5 марта) — как при таких же обстоятельствах, «почиет в бозе» и сам Иосиф Виссарионович.
Все как хором:
— ВЫ?!
— Мы, мы… Иль думали, что товарищ Сталин бессмертен, аки Царь Кошей из русских сказок?
И мы всем столом уставились на портрет на стене.
— Так ведь и того загеноцили, добравшись до его яйца!
Власик с Поскрёбышев, придя в себя первыми, рвали на груди рубахи:
— Я сроду не был барахольщиком! Не был им и никогда не буду!
— Да, чтоб у меня хоть одна бумажка со стола пропала!
Усмехаюсь:
— Вы это не мне — следователю с прокурором расскажите. А «важняком15» в те времена был… Эээ… Будет! Некий Рюмин. А как историки говорят, он любил… Эээ… Будет задавать вопросы с резиной дубинкой в руках. Видать насмотрелся, мразь, пиндосовских видосов про копов.
Власик с Поскрёбышевым вновь вышли из зоны доступа. Косынкин тоже сидел не ворохнувшись — как будто на кол посаженный, а до Виноградова начало доходить:
— Так Вы хотите сказать…
Прерываю:
— Прежде чем я ещё что-то «захочу сказать», давайте выпьем…
Растолкал капитана госбезопасности, почти насильно всучив ему в руку рюмку с водкой и, тут к нам «вернулся» мой личный охранник:
— Мне тоже налейте…
Не деланно обрадовавшись:
— Ну вот, а Вы ерепенились, Николай Сидорович!
К счастью предусмотрев этот момент — соответствующую посуду принесли и на непьющих, поэтому я смог удовлетворить его просьбу, не позабыв спросить у Поскрёбышева:
— А Вы, Александр Николаевич, не решились ещё бросить трезвый образ жизни?
Этот, воистину железный человек сталинской эпохи — такое услышать и не запить «горькую», энергично закрутил головой:
— Нет, не решил.
— А зря! Выпили б с нами, покуролесили малёха… А то в тюрьме Вам и вспомнить будет нечего.
Чокнувшись с «употребляющими», произнёс следующий тост:
— Ну… За здоровье!
* * *
Выпив по «соточке» и основательно закусив хинкали, которое оказалось ничуть не хуже харчо и цыплёнка табака с чесночным соусом и, видя что мои сотрапезники начинают «оживать», продолжаю:
— Уверен, у всех вас (даю на отруб большой палец… Мизинец ноги!) один вопрос: что это с товарищем Сталиным и с чего это вдруг он стал пророчить… Так?
Виноградов кивнул, с заметным беспокойством в глазах:
— Вот как раз это, я и хотел у Вас спросить… Вы себя хорошо чувствуете, Иосиф Виссарионович?
Усмехнувшись понимающе, я:
— Прежде чем вызывать «мозговеда» и двух санитаров с «рубашкой», ответьте: Вы верите в существовании души у человека?
У того подозрительно забегали глазки, но он ответил в духе времени:
— Нет, не верю — я материалист!
— А в переселение душ из одного тела в другое?
Врач ответил по-одесски, то есть вопросом на вопрос:
— Если я не верю в существование души, как я могу верить в их переселение?
— А верите ли Вы, Владимир Никитич, в перенос души во времени и пространстве и, вселение её в другого человека с полным подавлением личности реципиента?
После недолго молчания, тот процедил:
— Я Вас очень уважаю, Иосиф Виссарионович… Но мне начинает казаться, что Вы надо мной издеваетесь.
Примеряющим тоном:
— Погодите обижаться профессор и хвататься за шапку и макинтош! Я тоже как и, Вы — в эту хренотень не верил… Пока… Вы на стульях крепко сидите? Тогда слушайте.
И я вкратце рассказал свою настоящую биографию: когда и где родился, учился, служил в армии… Обойдя лихим маневром распад СССР и лихие 90-е (это ни к чему), я рассказал сколько раз и на ком женился и, при каких обстоятельствах очутился здесь, в теле их любимого Вождя.
Не позабыл извиниться за последнее:
— …Вы уж извините, но так получилось! Моего преднамеренного умысла, в каких либо злокозненных намерениях — здесь нет от слова «вообще».
После пары минут гнетущей тишины, первым подал голос Виноградов. Глядя то на Власика, то на Косынкин, он раздражённо:
— А по-моему товарища Сталина просто-напросто подменили. Если это не его собственный розыгрыш с какой-то непонятной для нас целью.
Власик было:
— Исключено. Я сегодня от товарища Сталина не отходил…
Его перебил Поскрёбышев. Обведя всех шалыми глазами, он горячо затараторил:
— А вы знаете, я ему верю. Потому что видел «это»!
Все позабыв про меня, повернулись к нему:
— Что Вы видели, Александр Николаевич?
Тот от волнения несколько сбивчиво заикаясь затараторил:
— Когда сегодня в Генштабе произошло «это», я как раз смотрел не на товарищей Жукова и Павлова у карты, а на товарища Сталина. И вдруг он вздрогнул как будто от удара электрическим током, а потом обмяк — как будто потерял сознание или даже умер… Я уж хотел было бить тревогу, как вдруг он также неожиданно ожил, открыл глаза и начал с удивлением оглядываться вокруг — как будто только что туда попал и не понимает, что с ним и где он находится. Всё это произошло буквально за минуту-полторы. А как только он впервые заговорил со мной, я сразу стал подозревать что это совсем другой человек.
Власик подтверждающее кивнул в мою сторону:
— По крайней мере до Генштаба — «это» было товарищем Сталиным. А там я от него не отходил. Даже извините, в отхожем месте, мы с ним справляли «малую нужду» в один лоток, стоя рядом.
Все снова уставились на меня, видимо ещё до конца не определившись: верить в эту историю или нет.
Изрядно помолчав, вопрос задал всё тот же профессор Виноградов:
— А скажите мне… Ээээ… А как Вас хоть зовут по-настоящему:
