Раненый мир - Книга Презрителя

Рейнжер помолчал.

— Втроем они победили всех, кто только был: демонов, других богов, древние расы, лордов Хаоса и остальных стихий. Они имели над миром полную власть. И все сделали по-своему. Наступил золотой век, потому что некому было мешать им, не осталось помех и угроз. А потом их пути разошлись. Гетар почему-то пошел войной на Сестер и сначала победил, а потом проиграл им. Канзорат ненавидит темного владыку даже больше Хальды и Ардат, потому что именно канзы были народом Гетара во времена Трех Империй. И когда он приказал начать войну посреди века мира, именно наши светловолосые братья оказались агрессорами и захватчиками. Гетар сделал их убийцами и разрушителями. Все ненавидели канзов, а они лишь исполняли волю Отца. И когда он пал, остальные народы вернули долги сполна и даже больше. Несколько веков они были презираемой нацией, отвечавшим за грехи предков. Говорят, от этого пошла ненависть панцеров к богам. Задолго до того, как они стали панцерами. Но это и сплотило их.

Он перевел дух, Анна затаив дыхание слушала, а в глазах Кела отражался свет звезд.

— Но какой он был бог? По характеру? — спросил Светлый.

— Да, почему его называют познавшим тьму?

— Ну... судя по всем свидетельствам... он был окрыленный идеями, прозорливый и безжалостный. Все ничто, кроме главного. А познавший тьму поточу, что Гетар властвовал над стихией Нокса, вечной тьмы и пустоты, распада. Вот Сова наша, дитя Нокса. Вы видели, чего творит. А Гетар был властитель его. "Если встает он, распрямив плечи, над всем миром нависает тень".

— Так же как Хальда владыка Ауриса, света и движения, — задумчиво сказала Анна.

— А Ардат повелительница огня, неукротимого и негасимого, — произнес Кел. Он помнил Ардат. Впрочем, ее сложно забыть, если однажды узнал.

Бело-черный помолчал, и спросил, указывая на давящий каменный знак наверху стены:

— Это его ладонь закрывает человеку лицо. Значит, он держал людей впотьмах? Не давал им увидеть свет, заставлял блуждать в темноте. Они лишь пешки для него, и он открыто признавал это, раз у него символ такой. Такое место он отводил людям, которых вел.

— Чего не знаю, того не ведаю, — пожал плечами Мрачень. — Это все высокие материи жреческие. Говорю же, спроси у Алейны.

— Что тут, интересно, написано, — воительница указала на ровные буквы прямо перед ручьем. — Ох, где наш старый-добрый Кел, как бы просто сейчас было, взял да понял чужой язык.

— Я и так умел? — улыбнулся бело-черный.

— А то. Странник на то и странник, что в любой стороне найдет понимание.

— Омыть ноги предлагают, — предположил Кел. — Это и без Тиата ясно.

— Или приказывают, — мрачно усмехнулся Дик.

— Ну и что, дождемся остальных? Или первыми попробуем? — спросила Анна, уже зная ответ.

— Чего время терять, — буркнул рейнджер, — вон есть у нас неуязвимый, пускай лезет в ручей.

Кел пожал плечами, без лишних разговоров разулся и вступил в холодную, искристую воду. Думал ноги промочить, а вода тут же мягко взмыла вверх, и встала стеной между пришедшими — и всем, что находилось впереди. Светлый стоял внутри этой полупрозрачной стены, размытым силуэтом, обтекаемый бурлящими струями. Замер, не рискуя прерывать происходящее действо.

А Ричард и Анна внезапно охнули, глядя на него. Потому что ручей безжалостно излохматил, изорвал все, что на нем было — синий плащ, походные штаны, рубаху, пояс и поясную сумку с вещами — все расслоилось на лоскуты, раскрошилось в труху и в считанные мгновения сползло с Кела, вымываясь с его фигуры, расползаясь на куски и кусочки все мельче и мельче — вода стремительно уничтожала все, что принес с собой человек, и спустя несколько ударов сердца, очистив его от всего лишнего, мягко схлынула вниз, шумно журча, как ни в чем не бывало, как плескалась до этого полторы тысячи лет.

Кел стоял голый и совершенно сухой.

— Схаррова кровь, — вымолвил Ричард. — Так вот зачем эти "сундуки".

Анна поняла сразу три вещи. Во-первых, паломникам полагалось складывать вещи в каменные углубления, чтобы забрать их на обратном пути. Во-вторых, им всем придется предстать перед оком Презрителя голыми.

А в-третьих, если Хаммерфельд сможет преодолеть древнюю магию, то им абсолютно точно конец, и это будет самый смешной и унизительный момент в их короткой жизни. Голые Лисы-инвалиды против человека-крепости с пушками в руках. Но если Хаммерфельд не сможет преодолеть силу древних, он будет вынужден войти сюда без своего неодолимого доспеха. Без молота. Без огнестрела и гренад. Такой же голый, как и они.

— Так и есть, — сказал Кел, зайдя за колонну, — ты угадала.

Цепочка мыслей Анны была затейливой, но вывод очень простым. Если Презритель — такой уникальный низверг, что его сотни лет не прятали от людей, а напротив, открывали им доступ, значит, рано или поздно сюда впервые пришли Воскресители. В один прекрасный день они, тщательно подготовившись, устроили на этих ступенях резню, пытаясь сделать то, что делали всегда: освободить запечатанную тварь. Если к тому моменту здесь еще не было входной защиты из мертвой воды, стирающей в прах все, кроме самого паломника, то после кровавой бойни ее уж точно поставили.

Это ведь отличная охранная система, лучше и придумать сложно: входя к пророку, избавься от бремени лишнего... а заодно от инструментов саботажа. Причем Изгнатели наверняка знали секретное слово или носили особые амулеты, которые позволяли пройти сквозь поток при полном обмундировании. Так защитники получали дополнительное преимущество перед пришедшими, на случай, если оно понадобится.

Но в следующий раз, годы спустя, Воскресители преодолели преграду. Пользуясь магией плоти, они врастили оружие в свои тела, и высвобождали его, стеная от боли, уже после того, как прошли поток мертвой воды. Анна чуть ли не воочию видела, как могучий воин вытягивает из бугрящейся мышцами груди два скрещенных кривых клинка, плоть расходится и сходится, срастаясь заново, человек рычит от боли, но рад этому, ярость грядущего боя переполняет его. Худой шаман рядом с ним безумно смеется, а из его бороды льется поток уродливых насекомых, каждое из которых вырастает в размерах до крупного пса — и вихрем сметает защитников, выбегающих из-за колонн.

Женщина со шрамом через все лицо точным движением выдергивает из позвоночника катану, ее длинные волосы стремительно растут, оплетая идеальное обнаженное тело и превращаясь в доспех. Северянин, покрытый татуировками с ног до головы, словно оживший пейзаж Нордхейма, широким движением расплетает линии на своей коже, они оживают, движутся, сходят с него и превращаются в стальные копья и мечи. Его соратники хватают оружие, у варвара в руках появляется черное копье, чешуйчатое, с граненым жалом в виде змеиной головы. Последним с его испещренного узорами тела сбегают ожившие варги и сползают змеи, глаза которых горят алым огнем. Затем горы, реки и леса на его коже переплетаются в иной рисунок: пугающий доспех с кричащими ликами на плечах и коленях. Доспех братства Безмолвных — рыцарей тьмы. И он наливается объемом, выпукло проступая вокруг тела северянина.

Картины проносились пред внутренним взором Анны, словно наяву. Несколько из Воскресителей и вовсе были ходячим оружием, они принесли себя в жертву, кидаясь на строй смотрителей Холмов и взрываясь потоками огня и кислоты. Все, чтобы дать время остальным встретить хранителей во всеоружии. Но защитники готовы к такому повороту событий, и когда женщина с катаной ведет атаку, сея смерть убийственным клинком, ее воинов встречает монолитный строй, а ее саму — рыцарь-изгнатель с пульсирующим мечом.

Щит с глазом посередине отбросил воительницу прямо в мертвую воду. Выскочив оттуда в распадающемся доспехе с обломком катаны в руках, она запечатлела взглядом, как могучий берсерк пал, пронзенный тройкой копий; рыцарь тьмы кричит в агонии, купаясь в коконе звездного света, и маленькие звездочки проедают его доспех и тело, безжалостно выжигая малейшие остатки мрака. Шаман, содрогаясь, упал на колени, его глаза взорвались и кровоточат, а насекомые падают на камни один за другим, дыры в их телах дымятся и горят багровой лавой. Змей смело вихрем, послушным руке седоволосой магички воздуха; а варги корчатся перед тройкой белых, лишенных шерсти кошек, парящих в воздухе. На худых мордах нечеловечьим разумом горят жадные глаза. Кошки голодны.

Строй рыцарей в белом и синем, со сверкающими кристаллами во лбу, теснит разрозненные островки еще живых сектантов, перемалывая их и сбрасывая остатки со ступеней вниз. Повсюду вспыхивают разряды молний, взрывы огня и россыпи льда, зеленые дымки виталиса и черные язвы нокса; буйство магии рисует соцветие боя, а крики гибнущих и убивающих вторят ему страшным созвучием. И надо всем этим молча, безликим провалом в черную бездну, висит Сова.

Женщина бросилась вперед, уже зная: все, к чему они готовились, провалилось; все, во что она с юности верила, потеряно; все, что заставляло ее жить, гибнет у нее на глазах. Пульсирующий меч с готовностью встретил гибкое тело, рыцарь-изгнатель пронзил ей грудь, и она медленно сползла с окровавленного клинка на камень, истоптанный тысячами ног.

Анна помотала головой, отгоняя видение.

Из всего этого эпического прошлого следовала одна маленькая, чисто женская мысль: раздевая паломников, Изгнатели должны были выдавать им какие-нибудь накидки. Одетым в одинаковые церемониальные робы все-таки проще проникнуться мистическим чувством и прийти на поклон к пророку в подобающем благоговейном настроении. И находиться эти робы могут только где-то совсем рядом с ручьем. Послушав Анну, Кел зашел за ближайшую колонну и обнаружил там несколько ниш с ритуальными одеяниями для выходящих из ручья. Вуаля.

Девушка выдохнула с облегчением. Ей не улыбалось встречать неведомое в чем мать родила среди толпы таких же сбитых с толку голодранцев. Впрочем, вынув из ниши аккуратно сложенную тунику, Кел нахмурился. Одежда для паломников пролежала здесь три столетия, и лезла прорехами от неловкого приложения сил.

— Аккуратно, — объяснил он, — аккуратно.

И стал пробовать облачиться, не разорвав на куски льняную ткань, измученную трехсотлетним бездельем.

— Расшнуруй, — сказала Анна рейнджеру и повернулась спиной, попутно отстегивая крепления наплечников и наручей. Стянула доспех, сняла поножи, кожаную доспешную юбку с железными пластинами, сапоги.

— А теперь последи, как они там поднимаются, — улыбнулась она, показывая вниз. Когда Ричард слегка неловко отвернулся, принялась быстро раздеваться.

Из всего, что она носила с собой, реально дороги Анне были только две вещи: перчатки из опаленной стали, с которыми она не рассталась бы и в страшном сне. И ожерелье туманного леса из маленьких прозрачных бусин, внутри каждой из которых посверкивала капля воды. Магическая штука могла навести туману, а при необходимости и превратить носителя в туманное облачко: можно перелететь с места на место и снова стать материальным. Анна было крайне тяжело оставлять в каменном ящике свои перчатки, потому что голой она себя чувствовала именно без них. Мелькнула мысль, может все-таки попробовать пронести?.. Но тут же воительница представила, как безжалостный поток за секунды размывает, истирает в прах ее главную ценность, будто они из песка, и ее аж замутило.

Вдохнув, Анна вошла в ручей, и ледяная вода омыла ее с ног до головы.

В первое мгновение она зашипела от холода, но тут же выдохнула, взбудораженная разлившимся по рукам и ногам теплом. Ледяная вода бурлила, дыхание холода проникало в тело, но именно от этого изнутри поднялся жар, охвативший ее с головы до ног. Одна за другой вспыхнули болью все недавние раны, даже вроде бы полностью исцеленные, те, что Алейна зарастила без следа. Все замутилось перед глазами, но тут же Анну пронзил холод — вода была-таки ледяная — и поток схлынул вниз. Девушка стояла совершенно сухая, и вода мягко откатилась от ее босых ног, обтекала ее, не касаясь.

В голове стало чисто, ошеломительно пусто и свежо. Спохватившись, Анна выбежала из ручья, оказалась за колонной и, сильно дыша, остановилась, приходя в себя. Каменный пол был теплый, словно нагрелся за день и не отпускал тепло... Аккуратно развернула тунику: она была простая, некрашеная, выцветшего льняного цвета. Ткань не казалась совсем уж хрупкой, но все-таки надорвалась, когда девушка осторожно потянула за вшитый поясок, чтобы обвязать вокруг талии. Пришлось перевязать.

Ступни и руки от плечей оставались голые. В осенней ночи на вершине Холма должен был царить холод, промозглая зябкость, но здесь было сухо и тепло. Это уж точно не магия Гетара, о комфорте паломников позаботились Изгнатели, берущие деньги и дары в казну ордена с каждого из пришедших сюда.

— Пока все в порядке, — сказал Ричард, хотя никто и не спрашивал. — Панцеров не видно, а наши поднимаются.

Он вдруг хмыкнул.

— Стальной-то, обычно последним топает. А тут уже почти дошел.

Ну еще бы. Не знавший усталости ходячий доспех сильно выигрывал у страдающих одышкой соперников на длинных дистанциях.

— А я не понял, — уточнил Кел, глядя на девушку с поднятой бровью, смешно и одновременно жутковато. — Почему здесь все такое старое? Гвент же водил сюда паломников. Мог бы новые одежки-то положить.

— Представь, что ты глава разведки короля Эрвина Тарингара, и король заплатил за твой визит к пророку цену особняка в столице. Какие на хрен одежки, какой на хрен ручей, — сплюнул Ричард. — Все эти годы Долина оставалась полностью закрыта, приходили редко, и Гвент сам отбирал, кого приведет.

— Не нужны ему были новые халатики для королей и богачей, — хмыкнула Анна. — Когда он их проводил, вода расступалась.

— Это почему? — уточнил Кел.

— У местных смотрителей такие были, — ответила девушка, вспоминая как вода расступалась перед строем сине-белых рыцарей. — Ну и как бы иначе паломники проносили дары на те столы. Они их вручали смотрителям, те проносили сквозь ручей и ставили.

Интересно, почему воскресители не воспользовались этой хитростью, не спрятались внутри даров или не сделали из них лавовые гренады. Наверное, дары, в отличие от людей, тщательно досматривались.

— Видать так, — кивнул Дик.

— А нас просто послал. Как-нибудь сами управьтесь.

— Ну, с его позволения нас сюда пропустили, чего еще-то требовать, — не согласился рейнджер. — А уж голые-не голые, Старику безразлично. Он только про главное думает, а не главное отсекает.

— Как та вода, — буркнула Анна.

Стена впереди полнилась надписями, а те разнились и языком, и способом, которым их нанесли на камень. Полустертая временем краска, криво сечёная клинопись, тонкие нацарапанные буквы, бледно мерцающие марки магов разных стихий — те, что яркие, оставлены позже, те что блеклые, раньше. Большинство уже исчезли от времени. А вот надписи, сделанные рукой магов тверди, останутся тут навсегда: уверенные и ровные слова и даже картины рельефно выступают из стены или вдавлены в нее оттиском невидимой печати. Анна присмотрелась, и поняла, что может прочитать, помоги Орнатус, не больше пятой части всего, что тут было начертано. Она не знала языков, кроме андарского. Но и одного языка хватало, чтобы удивленно покачать головой: