Spice and Wolf 3

— Конечно же. Однако я абсолютно убежден, что она прекратит сопровождать тебя и перейдет ко мне, — ответил Амати.

— О-о!.. — по залу вновь разнеслись возгласы.

Амати был совершенно трезв, но видом своим он сейчас невероятно походил на Филиппа Третьего.

— ...Кроме того, даже если Хоро и не такая уж ревностная служительница Церкви, все же она странствующая монахиня. Чтобы выйти замуж...

— Если ты думаешь, что я не знаю законов, распространяющихся на подобные ситуации, то ты слишком о многом беспокоишься. Мне прекрасно известно, что госпожа Хоро не принадлежит к какому-либо монастырю.

Лоуренс мог лишь плотно сжать губы, чтобы не дать сорваться с них слову "проклятье".

Существовало два типа странствующих монахинь. Одни принадлежали к бессребренным монастырям, не признаваемым Церковью официально. Другие просто сами себя называли странствующими монахинями и не принадлежали ни к какому монастырю.

Большинство их относилось именно ко второму типу; странствующими монахинями они называли себя лишь ради удобства путешествий. Поскольку они не принадлежали к монастырю, на них, разумеется, не распространялись обеты безбрачия, налагаемые на служителей Церкви.

Амати знал, что Хоро — самопровозглашенная странствующая монахиня. Поэтому уже бесполезно было пытаться найти какой-нибудь монастырь и договориться с его обитателями, чтобы они солгали.

Амати тем временем продолжал размеренно ронять слова.

— Говоря откровенно, я не желал бы предлагать тебе договор таким способом, господин Лоуренс. Наверняка ведь все здесь видят во мне Филиппа Третьего из сказания о рыцаре Хашиме? Но, как бы там ни было, согласно законам Кумерсона, если женщина оказывается в долгу, ее стражу принадлежат и права долгодателя. Конечно же...

Амати сделал небольшую паузу, прокашлялся и продолжил.

— ...Если ты, господин Лоуренс, как опекун Хоро, согласишься на мое предложение ей без каких-либо условий, в заключении подобного договора не будет нужды.

Столь редкие и драматические события, включающие в себя спор двух мужчин ради женщины, всегда были лучшими темами застольных бесед.

Торговцы перешептывались и пересмеивались, наблюдая, что будет дальше.

Ни один опытный торговец не поверил бы, что отношения Лоуренса и Хоро таковы, какими их описал Амати. Можно было бы даже сказать, что если кто-то верил, что странствующая монахиня действительно молится за безопасное путешествие бродячего торговца, дабы выплатить свой долг, это значило, что у этого кого-то не все в порядке. Любой нормальный человек подумал бы, что монахиня остается с торговцем, чтобы ее вновь не продали. Или же — что она остается по собственному желанию.

Несомненно, Амати об этих возможностях тоже думал, но решил, что истинная причина — первая.

Освободить бедную, несчастную, прекрасную монахиню из когтей долга — это было такое достойное и праведное побуждение! Неудивительно, что Амати решил не обращать внимания на взгляды со стороны и действовать напролом.

Лоуренс в этой ситуации и впрямь выглядел злодеем — даже если сам Амати так не считал.

— Итак, господин Лоуренс, желаешь ли ты принять этот меч и тем самым заключить договор? — вопросил Амати.

Наблюдающие за ними торговцы разинули рты и замолчали.

Бродячий торговец, приведший с собой красивую девушку, похоже, вот-вот должен был лишиться ее стараниями юного рыботорговца — а все из-за того, что потерял бдительность.

Да, столь увлекательное представление не из тех, что видишь каждый день.

И какие бы поводы ни пытался найти Лоуренс, чтобы уйти от заключения договора, — все они привели бы лишь к тому, что сам он в глазах других выглядел бы хуже и хуже.

Единственным выбором Лоуренса было вести себя достойно и благородно, чтобы соответствовать тому, как держался Амати.

Кроме того, Лоуренс был убежден, что Хоро не откажется путешествовать с ним лишь из-за того, что Амати выплатил ее долг, так что тревожиться было не о чем.

— Я не настолько легкомыслен, чтобы заключить договор, даже не прочитав его, — заявил он.

Кивнув, Амати опустил руку с мечом и протянул взамен пергамент с договором.

Под взглядами всех собравшихся в зале Лоуренс медленно подошел к Амати и взял пергамент у него из рук.

Как он и ожидал, написанное на пергаменте мало чем отличалось от того, что Амати только что сказал; оно только было написано более вычурным языком.

Главное, что волновало Лоуренса в этом договоре, — это была сумма, которую Амати должен был выплатить.

Интересно, сколько же долга наплела ему Хоро?

Судя по уверенности, с какой Амати держался и говорил, сумма была незначительная.

Затем Лоуренс нашел на одной из строк число.

На какое-то мгновение ему показалось, что он бредит.

Тысяча серебряных монет Тренни.

Лоуренс ощутил волну облегчения, прокатившуюся от сердца по всему телу.

— Уверен ли ты, что в договоре нет ошибок? — спросил он.

Лоуренс перечитал договор с начала до конца, чтобы убедиться, что там нет двусмысленных фраз, в которых могут таиться ловушки. Разумеется, он заодно попытался найти фразы, в которых не было ловушек, но которые он мог бы использовать к своей выгоде.

Однако написанный жестким и неудобочитаемым языком текст был специально составлен так, чтобы лишить Лоуренса любой подобной возможности и снять всякую ответственность с того, кто этот договор предлагает.

Амати просто кивнул. Лоуренс мог лишь кивнуть в ответ.

— Понятно.

Произнеся это, Лоуренс вернул пергамент Амати и взглядом выразил свое согласие.

Амати вновь протянул Лоуренсу короткий меч рукоятью вперед.

Лоуренс вытянул руку и взял предложенную ему рукоять. В этот момент договор был заключен.

Свидетелями этого стали все присутствующие в иностранном отделении торговцы. И, что еще важнее, договор меча был заверен клятвой на имени Святого Ламбардоса, небесного покровителя Гильдии Ровена.

Отовсюду раздались приветственные возгласы и стук деревянных кружек друг о друга: торговцы отмечали завершение увлекательного представления.

Посреди этого гвалта соперники молча смотрели друг на друга. Затем они оставили пергамент и меч на попечении утомленного владельца отделения.

— Договор длится до окончания праздника, иными словами, до завтрашнего заката. Ты не возражаешь?

В ответ на вопрос Амати Лоуренс кивнул и, в свою очередь, специально добавил:

— Пожалуйста, выплати тысячу Тренни монетами. Никаких споров или рассрочек я не потерплю.

Даже если Амати был способен перевозить зараз три повозки, полные свежей рыбы, раздобыть тысячу монет Тренни за два дня ему будет совсем нелегко. Если бы он был настолько силен, Лоуренс, несомненно, уже давно про него бы знал.

Вот если бы речь шла о какой-то покупке стоимостью в тысячу монет Тренни, это было бы другое дело; такую покупку Амати смог бы сделать с легкостью.

Как бы там ни было, если называть вещи своими именами, Амати все равно что покупал Хоро за тысячу серебряков. Если Лоуренс не пожелает продавать, тысяча монет просто перейдет из кошеля Амати в его кошель.

Если Амати на это пойдет, ему будет не на что покупать рыбу на следующий день. Даже если Хоро согласится уйти к Амати, им предстоит очень суровое будущее. Менестрели говорили, что любовь не купишь деньгами, но обратное тоже было верно.

— Что ж, господин Лоуренс, встретимся завтра здесь же.

Несмотря ни на что, лицо Амати было полно радостного возбуждения. Развернувшись, он с высоко поднятой головой широкими шагами вышел из зала; ни один из собравшихся там не сказал ему ни слова. Затем все взоры вновь обратились на Лоуренса.

Если он сейчас промолчит, все решат, что он никчемный бродячий торговец, попавшийся в ловушку Амати.

Именно поэтому Лоуренс выпрямился и уверенно заявил:

— Не сомневаюсь, что моя спутница не предаст себя ему, если речь идет о таком пустяке, как выплата ее долга.

Отовсюду донеслись приветственные возгласы, словно ободряя: "Отлично сказано!". И тут же следом пошли фразы типа: "Двойная ставка на Лоуренса!", "Четверная на Амати!", "Кто хочет сделать ставку?"

Принимать ставки вызвался торговец солью, которого Лоуренс знал. Заметив взгляд Лоуренса, он ухмыльнулся в ответ.

Выплаты по ставкам на Лоуренса были ниже, чем по ставкам на Амати; это означало, что, по мнению торговцев, Лоуренс имел преимущество. Когда Лоуренс увидел в договоре стоимость в тысячу серебряных монет, охватившее его чувство облегчения было основано не только на надежде, что Амати постигнет неудача. Просто с точки зрения здравого смысла то, что Амати предложил такой договор, было очень глупым поступком.

Ставки сыпались одна за другой; в основном ставили на Лоуренса. Сумма ставок росла, и уверенность Лоуренса росла вместе с ней.

Когда он только услышал, как Амати заявляет, что собирается сделать Хоро предложение, он был страшно напуган; но на самом-то деле шансов, что Амати выполнит условия договора, было очень немного.

Кроме того, хоть сейчас и так ставили в основном не на Амати, было еще кое-что, что внушало Лоуренсу еще бОльшую уверенность.

Пока Хоро не выскажет согласия, она и Амати не поженятся.

Лоуренс был абсолютно уверен, что Хоро этого не сделает.

Амати никак не мог знать, что Лоуренс и Хоро собираются вдвоем разыскивать ее родной город в северных землях.

Лоуренс уже как-то говорил Хоро, что знание для торговца важнее, чем что бы то ни было еще. Не иметь необходимых знаний — все равно что идти в бой с завязанными глазами.

То, что произошло с Амати, как раз было типичным случаем нехватки нужных сведений. Он мог оббегать весь город, приложить все мыслимые и немыслимые усилия и собрать-таки в результате тысячу серебряных монет, чтобы уплатить долг Хоро, — но из-за одного-единственного его просчета Хоро, скорее всего, предпочтет продолжить свой путь на север вместе с Лоуренсом.

Размышляя об этом, Лоуренс извинился перед владельцем иностранного отделения Гильдии за то, что из-за него (хоть и не по его воле) поднялась такая суматоха, и направился к выходу.

Торговцы наверняка вновь обратят свое внимание на Лоуренса, как только закончат делать ставки, поэтому Лоуренс решил, что сейчас самое время уйти. Ему вовсе не хотелось становиться темой застольных бесед.

Когда, не без труда пробившись сквозь толпу торговцев, он выбрался наконец наружу, там его поджидал кое-кто знакомый.

Это был человек, представивший Лоуренса летописцу Диане, — Бартоз.

— Да, похоже, ты влип в неприятности.

Лоуренс в ответ лишь неловко ухмыльнулся. Увидев эту ухмылку, Бартоз тоже сочувственно улыбнулся и продолжил.

— Я уверен, Амати предложил этот договор, потому что знает, как собрать нужную сумму.

После этого неожиданного замечания улыбка с лица Лоуренса исчезла.

— Это просто невозможно.

— Разумеется, способ наверняка какой-нибудь недостойный, — добавил Бартоз.

Не может же это быть что-то вроде того, что сам я применил в Рубинхейгене, подумал Лоуренс.

В Кумерсоне просто не было товара, ввоз которого облагался бы высокой пошлиной. А раз нет проблем с пошлинами, нет и надобности в контрабанде.

— Уверен, совсем скоро новость узнают все. Если я буду слишком уж тебя поддерживать, то Амати будет просто жалок, и это после того, как он набрался смелости сделать такое храброе заявление. Я просто хотел тебе сказать это заранее, господин Лоуренс.

— Но почему?

Бартоз улыбнулся совсем молодой улыбкой.

— Потому что, какова бы ни была причина, путешествовать вместе с кем-то — это счастье. Если бродячего торговца лишают его спутника, для него это слишком жестоко.

Судя по виду Бартоза, говорил он сейчас совершенно искренне.

— Пожалуй, тебе стоило бы поторопиться обратно на свой постоялый двор и придумать ответный план, э? — посоветовал Бартоз.

С точки зрения Лоуренса, Бартоз походил на торгового партнера, который стремился совершить крупную сделку на условиях, выгодных для Лоуренса. Поблагодарив его кивком головы, Лоуренс направился к постоялому двору.

Амати уже нашел способ добыть деньги.

Лоуренс оценил ситуацию неверно; но тем не менее между ним и Хоро было кое-что, о чем Бартоз не знал.

Он продолжал с разных сторон обдумывать ситуацию, идя по улице. В преддверии праздника движение по этой улице упорядочилось специально поставленными людьми.

Лоуренс пришел в итоге к выводу, что Хоро ни за что не склонится на сторону Амати.

* * *

Пересказав произошедшее Хоро, остававшейся в комнате все это время, Лоуренс встретил неожиданно холодную реакцию.

Хоро, несомненно, была изумлена, услышав переданное подмастерьем Марка послание; однако теперь она словно бы считала расчесывание собственного хвоста более важным занятием. Она сидела на кровати с ногами крест-накрест, положив хвост себе на бедра.

— Значит, ты принял этот договор? — спросила она.

— Да.

— Вот как... — холодно процедила Хоро и обратила взор на свой хвост. Глядя на ее безразличное лицо, Лоуренс невольно ощутил каплю сочувствия к Амати.

Лоуренс уставился в окно, повторяя про себя: "Волноваться не о чем, совсем". Внезапно Хоро вновь раскрыла рот.

— Ты.

— Что?

— Если этот наивный юнец впрямь заплатит тебе тысячу серебряных монет, что ты будешь делать?

Лоуренс почувствовал, что если он ответит вопросом на вопрос: "Что ты имеешь в виду, что я буду делать?" — это наверняка вызовет недовольство Хоро.

Скорее всего, Хоро желала узнать первую мысль, появившуюся в голове Лоуренса, когда она задала этот вопрос.

Лоуренс сделал вид, что размышляет, а потом ответил, специально выбрав не самый идеальный ответ:

— Сперва я разберусь с теми деньгами, что ты истратила, а потом отдам тебе остальное.

Уши Хоро шевельнулись, веки приопустились на глаза.

— Не испытывай меня, — произнесла она.

— По-моему, не слишком справедливо, когда испытывают все время одного меня, верно?

— Пфф.

Хоро недовольно фыркнула и вновь опустила взгляд на хвост.

Лоуренс специально не стал раскрывать первую мысль, пришедшую ему в голову.

Он сделал это, желая проверить, поймет ли Хоро, что он умышленно скрыл правду.

— Если Амати выполнит условия договора, я тоже выполню, — добавил он.

— О?

Хотя Хоро не подняла головы, Лоуренс не сомневался, что сейчас она вовсе не смотрит на свой хвост.

— Разумеется, ты была свободна с самого начала, так что можешь делать что хочешь, по собственной воле.

— А ты довольно самоуверен.

Хоро расплела сложенные крест-накрест ноги, опустив ступни на пол.

Сейчас она приняла "позу готовности"; такую позу она принимала всякий раз, когда собиралась атаковать Лоуренса. Увидев это, он слегка вздрогнул, но тут же ответил с твердостью в голосе:

— Дело не в самоуверенности; просто я тебе доверяю.

Одно и то же можно выразить многими способами.

Хотя мысль в его словах была та же, Лоуренс чувствовал, что, высказанная такими словами, она звучала более по-мужски.