Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ляг.
Она послушно вытянулась на лавке. Муж укусил себя за ладонь и сжал кулак. В рот Сладе полилась густая пряная кровь. Глоток, другой, третий. Гнев, ярость и голод отступают, рассудок больше не путается. Хранители Пресветлые, как она ненавидела себя в эти мгновения! Полутварь, полузверь, мечтающая стать человеком и не способная им быть без человеческой крови. Или без крови таких, как ее муж. Что ж за долю они унаследовали скорбную?
* * *
— Свет ты мой ясный...
Донатос распахнул глаза и застыл: на него смотрели два темных омута с призрачными искрами в глубине. Колдун стремительно падал в эти омуты, не в силах сделать вдох, не видя ничего вокруг. Дыхание перехватило. Откуда-то издалека донеслось:
— Свет ты мой ясный...
И сердце будто стиснули раскаленными клещами.
На миг показалось, будто не человек глядит — не просматривалось во взгляде разума. Бездонный он и темный был, как болотное оконце — бочага. Глядишь и ничего не видишь, кроме маслянистой, отражающей тебя черноты.
Однако колдун сморгнул, и морок развеялся. Перед онемевшим от удивления обережником стояла невысокая девушка с безумными очами. Чудная. Спутанные волосы свисали до поясницы, а на длинные пряди были подвешены бусины, узкие полоски ткани, разноцветные нитки, перышки... Рубаху блаженной, словно слепой шил — заплата на заплате, одна пестрее другой — прорехи починены криво, неумело. На ногах же красовались стоптанные лыковые башмаки.
Словом, скаженная. Но безбоязненная. Страха перед незнакомым мужиком с мертвой жутью в глазах в ней не было. Уж, что-что, а ужас крефф как зверь чуял. Однако девка не пугалась. Жила в ней бьющая через край радость, которая искрами переливалась в зрачках. И вот от этого беспричинного веселья колдуна перекосило. Показалось — насмехается дура, поэтому грубо стиснув тощее плечо, Донатос спросил:
— Ты чья?
— А ничья... — ласково ответила девушка, жадно вглядываясь ему в лицо. — Никого не осталось. Все сгибли. Одна я, как ты. Одна-одинешенька, родненький...
Он взъярился:
— Какой я тебе "родненький", дура? Пошла вон! — и оттолкнул.
Девушка упала на каменные плиты и, захлебываясь, залопотала, глядя на креффа снизу вверх:
— Как же не родненький? Ни у тебя, ни у меня никого в свете белом нет, значит, сама судьба нам вместе быть велела, — сделала она нехитрый вывод и поднялась на ноги. — Ведь еле нашла тебя. Что ж ты сотворил с собой? Сердце высушил, душу надорвал...
И блаженная, сморгнув слезы, застившие глаза, сострадательно провела ладонью по лицу мужчины.
— Я теперь всегда рядом буду, не дам тебе маяться.
Колдун перехватил руку девушки за запястье и отшвырнул:
— Была б в светлом уме, весь дух бы вышиб... — прошипел он и пошел прочь от дурковатой.
Та заволновалась, бросилась следом, причитая:
— Ой, свет мой ясный, не серчай! Почто гонишь? Я же худа не сделаю! — она забегала вперед, заглядывала мужчине в глаза, видать, и вправду думала, что он испугался от нее какого-то лиха. — Я тебя не обижу...
Донатос остановился. Посмотрел на девку. Совладал с приливом жгучей ярости и ровно спросил:
— Как звать тебя?
— Светлой! — обрадовалась дура, приглаживая лохмы. — Светлой меня звать, радость моя.
Наузник помолчал, а потом раздельно, так, чтобы до припадочной дошло сказал:
— Светла. Пошла. Вон.
Просиявшее было лицо девушки вытянулось, и она осталась растерянно стоять посреди пустого коридора, тогда как крефф направился своей дорогой. Он уже почти дошел до двери, когда между лопаток ткнулось что-то теплое, а плечи обхватили тонкие руки:
Это Светла нагнала своего "родненького", обняла и прижалась щекой к спине.
— Не гони, светоч ясный. Сгибнешь ведь без меня.
Колдун побагровел от злости, оторвал от себя подрагивающие ладошки, схватил скаженную за ухо и поволок вон, приговаривая:
— Что ж за дура, прости Хранители! Кто тебя притащил сюда?
Девчонка жалобно скулила, на цыпочках семеня рядом и изо всех сил выворачивая шею, чтобы хоть как-то уменьшить боль, плакала и повторяла:
— Не гневайся, родненький, не гневайся!
Выволочив блаженную на двор, Донатос подошел к двум разговаривающим меж собой обережникам и гаркнул:
— Кто дуру эту привез?
— Я привез, — откуда-то со стороны конюшен показался одетый в серое мужчина. — Чего она учудить-то успела? Вроде тихая...
Светлин мучитель скрипнул зубами:
— Ты, Полян, держи придурочную свою от меня и от греха подальше, — с этими словами он швырнул зареванную девушку сторожевику.
— Да не моя она, — вскинулся тот. — Фебр ее в логовище нашел. Вот и привезли...
— Плевать мне, чья она, хоть Встрешникова зазноба! Еще раз увижу — к столбу привяжу и высеку. Коли через голову не доходит, через спину поймет.
— Ты очумел? — разозлился Полян. — Она блажная! Давай еще прочь ее прогони, что умом не задалась! Девка в логове, Хранители ведают, сколько провела, ни рода, ни веси своей не помнит, а ты издеваться над ней вздумал?
И сторожевик задвинул скаженную за спину:
— Только тронь.
— Я тебе сказал. Еще раз она ко мне цепляться вздумает — запорю.
— А я сказал — только тронь, — Полян сцепил руки на кожаном поясе и устремил на колдуна тяжелый взгляд.
— Ой, что же вы ругаетесь! — между мужчинами вклинилась обеспокоенная Светла. — Хорошие мои, что же вы это? Из-за меня, из-за дуры глупой! Не надо.
"Хорошие" сверлили друг друга глазами, не замечая девушку. Донатос играл желваками, а Полян набычился и молчал.
— Куда хочешь ее девай, но чтоб я больше не видел. Пришибу и упокаивать не стану, — пригрозил, наконец, крефф и, круто развернувшись, пошел прочь.
Девушка же горячо зашептала Поляну, потирая свое все еще горящее ухо:
— Ты не серчай на него, не серчай! Не со зла он, а как дите малое — не разумеет, что творит.
— Как же, не разумеет, — проворчал сторожевик, глядя в спину колдуну. — Пойдем, горе, к лекарям тебя отведу да в трапезную, есть, поди, хочешь?
— Нет, нет, хороший мой, куда ж я пойду, а свет-то мой ясный как же? — испугалась и засуетилась дурочка.
— Не лезь ты к нему, — устало вздохнул обережник. — Да и вообще ни к кому не лезь. Тут парни одни. Обидят еще.
Но блаженная замахала на него руками:
— Да кто ж меня тронет, кому я нужна...
Ухватив скаженную под локоть, Полян кое-как привел ее в Башню целителей. В лекарской перебирал склянки с настойками обезображенный одноглазый лекарь. К нему-то колдун и подтолкнул озирающуюся подопечную.
— Мира в дому, Ихтор. Глянь девку. У оборотней в логове нашли. Может, удастся рассудок ей вернуть?
— Мира в пути, Полян, — отозвался крефф, с любопытством глядя на находку.
— Ой, чудно как, — Светла расплылась в широкой улыбке. — Тебе рысь отметину этакую оставила, а ты сестру ее молодшую на груди пригрел. Ой, чудно...
Мужчина от слов дурочки оторопел:
— Ты откуда знаешь, что у меня кошка есть?
Блаженная заулыбалась и шагнула к креффу:
— Так, вон, шерсть к рубахе прилипла, — с этими словами она сняла с рукава обережника клок Рыжкиного пуха.
— А про рысь с чего взяла? — подозрительно спросил лекарь.
— Так волк зубами рвет, не когтями, а у медведя лапы здоровше, — простодушно ответила скаженная и добавила совершенно неожиданное. — Красивый ты.
— Чего-о-о? — брови Ихтора — уцелевшая и вывернутая шрамом — сошлись на переносице, отчего лицо с развороченной глазницей стало еще безобразнее.
— Говорю, сердце доброе у тебя. Разве ж злодей какой станет с кошкой возиться?
— Ах, доброе... — протянул целитель, усмехаясь.
Девушка беззаботно кивнула и вдруг посерьезнела:
— Доброе. Но к злу привычное.
Полян прыснул. Крефф усилием воли спрятал улыбку. Дурочка не заметила, что мужчин рассмешил ее лепет, и продолжила:
— Хороший ты. Но свет мой ясный — лучше.
Лекарь недоуменно посмотрел на сторожевика, и тот пояснил с усмешкой:
— Донатос свет ее.
Ихтор закашлялся, а когда успокоился, поманил девушку к себе. Мягко надавил на плечи, вынуждая сесть на лавку, и принялся ощупывать кудлатую голову.
— Где вы это чудо отыскали-то?
Полян вздохнул:
— На оборотней ходили. Стаю возле Дубравки нашли. Всех побили: псицу, кобеля, переярков нескольких да щенков с прибылыми. Уж уходить хотели, когда ратоборец наш ее под меховой рухлядью нашел: трясется, плачет, ничего не помнит кроме имени. Куда ее девать-то было? Света дневного не боится, значит, не Ходящая. Правда, все одно общупали с ног до головы. Не волколачка. Но, будь у девки отец или хоть братья старшие, пришлось бы Орду жениться, — мужчина хохотнул.
— Хм... — Ихтор поднял лицо девушки за подбородок. — Видать, сожрать собирались, а она от страха умом оскудела.
Полян оживился:
— Ты не думай, она смирная, покуда ехали, худа не было от нее. Как ребятенок малый.
Ладони целителя охватило голубое сияние, скаженная, узрев такое диво, испуганно пискнула и подалась назад, отстраняясь.
— Тихо, тихо, не бойся, — зашептал крефф. — Дай погляжу, что с тобой.
Девушка глубоко вздохнула, зажмурилась и словно окаменела, перетерпевая льющийся на нее Дар.
Лекарь отнял руку.
— Не помочь ей, Полян. Рассудок тьмой скован, как завесой. И Даром не пробиться. Но ты прав — злобы в ней нет.
— Так, может, оставишь ее пока у себя? А то Донатос пришибить грозился, — сторожевик с надеждой посмотрел на мужчину.
Тот в ответ кивнул:
— Пусть пока сидит. Вон, с Рыжкой поиграется.
— Правда что ль кошка у тебя? — изумился Полян.
— Ага, — кивнул целитель.
— Ну, вот одна за другой присмотрит, — обрадовался обережник. — И тебе спокойнее будет, Светла животину не обидит. Правда ж, Светла?
— Не обижу, дяденька, — кивнула скаженная. — Только некогда мне с кошкой играться, свет-то мой ясный как без пригляда?
— А чего за ним приглядывать? — подивился одноглазый лекарь.
— Как чего? — всплеснула руками дурочка. — Заморенный, на просвет всего видать. Да и душа болит у него. Ой, как болит, дяденьки.
— Была б она у него, — пробурчал Ихтор.
Светла от этих его слов посуровела и нравоучительно заметила:
— Душа, пригожий мой, у всех есть. Только болит она, у всяк по-разному, — девушка посмотрела на креффа со строгостью и закончила: — А у него она больше вашего болит, потому как измученная вся.
— Это кто ж его измучил? — насмешливо спросил Полян.
Блаженная покачала головой, дивясь такой недогадливости:
— Кто ж человека сильнее его самого измучить может? — вопросом на вопрос ответила она. — Сам. Сам все.
— Тебе сказано — не суйся к нему, — рассердился старградский колдун. — Близко даже не подходи. Оставайся, вон, у Ихтора. Он не тронет.
— Нужна она мне! — испугался целитель. — До вечера пересидит, а там придумаю, куда отправить — может, на поварню, может, в конюшню.
Сторожевик покачал головой:
— Сказала ж она — добрый ты. Пойми, это чудо еще не к каждому пойдет. Фебра, вон, увидела, так затряслась как осиновый лист. Говорит, мол, смерть над ним крылья расправила. Ну, сам посуди, куда ее еще девать? Обидеть могут, — терпеливо увещевал колдун креффа.
Лекарю и правда стало жаль девку. Одно дивно, как она в Донатосе душу разглядела?
— Ладно, оставляй беду свою, — махнул Ихтор рукой. — Нынче к Нэду схожу, узнаю, как с ней быть.
Радость свою Полян даже скрывать не стал. Сбыл с рук обузу, пристроил под надежное крыло, что еще надо? Целитель дурочку не обидит, всяк знает — нет в нем лютости. Мужик он, хоть суровый, но справедливый. Глядишь, с ним рядом угомонится дуреха, перестанет беспокоиться.
Когда сторожевик ушел, Ихтор напоил скаженную успокоительным отваром. Кто знает, как она себя на новом месте поведет? Девка выпила настойку покорно, не прекословя, и потом так же послушно отправилась с креффом в трапезную.
Оказавшись среди выучей, которые исподволь бросали на чудачку любопытные взгляды, блаженная не растерялась и даже не смутилась. Уселась на лавку, но прежде чем взяться за ложку, принялась вертеть головой, словно выискивая кого-то, только ей одной ведомого.
— Чего крутишься, блохи что ли кусают? — Ихтор придвинул дурочке миску с хлебовом. — Ешь.
— Да где же радость-то моя? — скаженная тревожно озиралась, едва сдерживая слезы. — Что ж не идет? Остынет же все!
— Послушай меня, — целитель развернул дурочку к себе. — Радость твоя — колдун. Он днями спит, ночью мертвых упокаивает. И сейчас, поди, дрыхнет, не вспоминает про тебя. Ешь. Голодом тут никого не морят.
Светла сморгнула слезы и взялась за ложку. Но ела медленно, через силу. Наконец, вскинула на целителя полные тоски глаза и спросила с мольбой в голосе:
— А пойдем, пригожий мой, его проверим, а? Вдруг захворал? Ой, с лица был бледен...
"Ума б тебе", — в сердцах подумал крефф, но промолчал, выразительно поглядев на миску с похлебкой. Глупая вздохнула и продолжила есть. А у Ихтора в голове не укладывалось — с чего девка решила, что самому жестокому креффу, привыкшему к такому, от чего у другого рассудок вскипит, нужны ее забота и ласка? Донатос к первому не привык, во втором не нуждался. Тем более от дурехи, у которой рассудок путался, и речи были бессвязные.
Тем временем блаженная с горем пополам закончила трапезу, облизала ложку и сунула ее в карман своего потрепанного латаного-перелатанного кошеля.
— Ложка-то тебе зачем? — удивился Ихтор.
— Занадом, — важно ответила юродивая и сунула в тот же кошель ломоть хлеба.
Лекарь пожал плечами, но говорить ничего не стал. Хочет — пусть возьмет. Натерпелась девка, мало ли какая придурь в ней из-за этого завелась. И крефф повел подопечную в мыльню, по пути объясняя, что к чему в Цитадели. Понимания не ждал, говорил скорее по привычке, но Светла слушала охотно и всякий раз кивала.
Он рассказал ей, что на верхних ярусах живут наставники, и туда не надо ходить без надобности. Рассказал о выучах и о том, что приставать к ним с беседами и разговорами не нужно. Предостерегал спускаться в подземелья, где запросто можно заплутать.
Девушка вопросов не задавала, только теребила цветные нитки в волосах и улыбалась, соглашаясь со всем сказанным.
Спустившись на нижние ярусы, целитель впихнул дурочку в каморку Нурлисы.
— Бабка ты тут? — громко спросил он жаркую темноту.
— Кто тут тебе бабка, сморчок одноглазый? Чего разорался? — хрычовка выкатилась из своего угла с чадящей лучиной в руке.
Увидев диковинную спутницу креффа, старая едва не выронила светец и запричитала:
— Ах вы, кровопийцы клятые, совсем очумели! Уж и юродивых на выучку тащите! Скоро одноногих и одноруких сюда волочь будете?!
Нурлиса наступала на лекаря, тряся морщинистым кулаком.
— Не блажи, — поморщился Ихтор. — Не выученица она. Приживалка. В логове оборотней подобрали. Целая невредимая, но без ума.
— А чего ко мне приволок? У меня тут медом что ли вам всем намазано? — быстро сменила праведный гнев на привычную склоку старуха. — А ежели она упрет чего?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |