Сезон Колдовства

Изогнутая спина была похожа на прибрежный валун. Серая и пыльная гладь пошевелилась, наружу высунулось заспанное лицо. Сморщенные словно печеное яблоко щеки надулись, и старуха, щурясь, огляделась вокруг. Потом зевнула, потянулась и привстала на руки. Следом за одной головой появилась вторая. Недовольно нахмурив брови, она сразу нашла меня взглядом и протяжно замычала.

Поводыри выглядели довольно непритязательно, но также как и проводники, имели всевозможные ярко выраженные уродства: вытянутые шеи, фасеточные глаза, дополнительные конечности или их отсутствие, любая мелочь, способная отпугнуть и вызвать отвращение у простого смертного.

Старуха вынырнула из травы, словно из морской пены, и на шатающихся ногах направилась в мою сторону. Чем ближе она становилась, тем отчетливее проступали различия в ее отталкивающем облике. Одна голова чуть больше другой. У той, что справа, короткие седые волосы, острый нос и тонкие губы. Левая же, напротив, с пышной копной и, в целом, с более приятными чертами.

В паре шагов от меня поводырь остановилась и уперла руки в бока.

— Ну и какого ляда здесь делает этот вонючий муренмук?!

Ее бороденка нервно вздрогнула, передав нервозность телу. Мне было хорошо видно, как напряглись ее жилы, а груди, похожие на пустые бурдюки, затряслись в такт словам.

— Пошел прочь, моменраг! Уходи, уходи отседава!

Она принялась махать руками, словно перед ней была стая глупых цыплаков.

— Иди! Иди! А иначе пожалуюсь...

— Я его убил, — коротко оборвал ее мой голос.

Старуха замерла, выпучила глаза. Ее дряхлое тело начал бить мелкий озноб. Данное действо продолжалось не больше минуты. Затем она решительно ринулась вперед и попыталась вцепиться мне в шею. И у нее все бы получилось, но я ждал этого момента. Короткий удар рукоятью немного охолодил ее пыл. Вывернув шею, поводырь вытерла кровь в уголке рта и тут же успокоилась.

— Зря ты так, — вздохнул слепец. — Ты же знаешь, спорить с перегрином себе дороже.

— Огненная трубка, — скрипя зубами, процедила старуха.

— В самую точку, двуголовая, — согласился я. — И, если не хочешь получить сверкающий плевок в рожу, вставай и следуй за мной. Скоро мне понадобится твое исключительное умение брать след. Когда не осталось никакой зацепки. Ты обязана это сделать!

Разговор был окончен. Слепец помог старухе подняться, услужливо отряхнул ей спину, и оба посеменили вниз по тропе. Без лишних вопросов или возмущений. Они привыкли прислуживать, и какая разница, какой господин укажет им следующую цель...

Спуск оказался довольно крутой. Мы сбежали вниз и уперлись в кукурузные поля, в ровную стену высоких стеблей с золотыми початками на верхушках. Я критично осмотрел пыльную дорогу, которая шла поодаль, и принял решения идти напрямик. Тяжелее, но безопаснее.

— А иного пути не существует? — поинтересовалась одна голова.

— Не перечь новому хозяину! — фыркнула вторая.

— Лучше прикрой свой срам, а заодно и рот, — буркнул я под нос и решительно направился вглубь поля, где возвышалась кривая фигура пугала.

Бурчание прекратилось приблизительно через час, когда солнце забралось в зенит и стало припекать не только голову, но и мозги. Причем, причина была не только в изнуряющей жаре. Все это время мне приходилось выслушивать бесконечный спор поводыря. Один ее рот выражал недовольства, а второй — пытался найти в нашем походе нечто положительное. Слепец оказался умнее этой балаболки и не встревал в разговор. Он лишь охал невпопад, осторожно косясь в мою сторону.

— У меня не ноги, а кочерыжки, дрянная пуффия! — внезапно завыла старуха, схватившись за пятку. — Хоть бы одну сандалину раздобыл, поганый муренмук. Свистни своим туда, наверх, пусть помогут бедному поводырю! — Ее хитрый взгляд устремился в небеса, где стремительно менялись обрывки напыщенных облаков. — Вот скажи мне, перегрин, и чего ты забыл в нашем гребаном захолустье?

Я не был настроен на беседу, тем более, с отродьямимрака, но все же ответил.

— Хочу рассчитаться по долгам и забыть обо всем, что здесь произошло...

Старуха сначала задумалась, а потом принялась смеяться, да так задорно, что вызвала на лице слепца невольное напряжение.

— Да тебе с такими номерами на ярмарках выступать, не иначе, — сквозь слезы заявила она. — Так рассмешить не способен даже самый пронырливый говорун. Забыть обо всем — это же надо такое выдумать. Да наш мир въедается в память не хуже сагринской сажи. Захочешь отмыться, ни одна мочалка не поможет.

— Считаешь, у меня не получится? — я слегка замедлил шаг и поравнялся с двуголовой.

Старуха замешкалась: одна голова потупила взор, другая, крючконосая, смущенно отвернулась.

— Хочешь услышать одну из сокровенных тайн перегринов? — предложил я. И не дожидаясь ответа, продолжил: — Так знай, ваша хваленая магия — ерунда, по сравнению с тем что скрыто там, среди звезд.

Двуголовая вздрогнула, кивнула, словно решила поблагодарить меня за откровение. Разговор уткнулся в частокол из недоговоренностей. Но ненадолго. Буквально через пару шагов я услышал вкрадчивый голос проводника.

— Если звездные путники обладают такой великой силой, то почему вы до сих пор не стерли нас с лица земли? За все злодеяния, что мы и наши хозяева творим на этой гиблой земле...

Слепец был не первым, кто задавал мне подобный вопрос. И каждый раз я отвечал по-разному. Правда, она ведь у каждого своя и порой, зависит не столько от обстоятельств, сколько от времени. Даже один прожитый день вносит существенные коррективы в собственное мнение, и мир, который тебя окружает, совершив невероятный кульбит, переворачивается с ног на голову.

— Мы не вправе вмешиваться в ваши дела, — как мантру протянул я шестое правило перегринов. — Но если вы не одумаетесь, то уничтожите себя сами и без нашей помощи.

Ответ, как мне показалось, не удовлетворил проводника. Но спорить он не стал. Теперь я его новый господин, и в обязанности слуги входит безоговорочное подчинение, а не споры. И все-таки слепец дал волю мыслям. После недолгой паузы, он тихо уточнил:

— Получается, мы в одинаковых условиях? Оба наши мира ждет одна и та же участь...

— Что? Да как ты смеешь?! — рявкнул я.

— Простите меня, — тут же исправился проводник. — Но истина, она выше всех запретов. Власть, она ведь не безгранична. И наступит день, когда сила выйдет из-под контроля. У этого правила не бывает исключения.

— Контроля?..

— Да, — кивнул слепец. — Сила и власть — две стороны одной монеты. А власть благодетельностью не удержишь. Здесь понадобятся другие вожжи. И воняют они отнюдь не благодетельностью.

Слова, слова... Порой ты можешь говорить без остановки, но так и не выразить свою мысль. А случается, одна фраза содержит в себе такой бесценный смысл, что ничего больше объяснять и не надо. Но самое удивительное, что сказана она была обычным слугой суккуба. Тем, кто должен лишь исполнять, а не заниматься вольнодумством.

Узкая колея уперлась в огромный шест, на котором восседало уродливое страшилище. Раскинув руки-палки в стороны и выставив напоказ кособокое соломенное пузо, оно с укоризной взирало на нас из-под широкополой шляпы. Правда, судя по следам помета на плечах и спине, его грозный вид не впечатлял даже вездесущих крикливых ворон.

— Вот он, истинный облик зла — внешнее уродство и внутренняя пустота, — хихикнула двуголовая.

Я оценил длинную лоскутную рубаху, в которую было облачено пугало. Мысленно примерил ее на поводыря и, недолго думая, одним движением сшиб чучело с насеста.

— Раздевай его, — сухо приказал я слепцу.

Тот попытался что-то возразить, но вовремя опомнился. Согнулся в три погибели и начал судорожно возиться с деревянными шпеньками. Недовольное фырчанье сменилось откровенными ругательствами. Видимо, омертвевший мозг проводника не позволял ему выполнять столь сложные манипуляции, как расщёлкивание 'замочков'. Отстранив слепца в сторону, я положил 'Холодного игрока' на землю и с легкостью расстегнул ворот.

— А ну, вставай, муренмук! — раздалось за моей спиной.

Слепец наставил на меня карабин. На его лице сияла зловещая ухмылка.

— Хорошая уловка. — Я медленно поднял руки и сплюнул сквозь зубы.

— Заткни свой поганый рот! — завизжала двуголовая.

Она откровенно ликовала. Заливаясь безумным смехом, старуха изображала странный танец, напоминающий пляски вокруг костра в день плодородия. Ее ладони взмыли вверх, а пустые бурдюки-груди трясясь описали круг. Отвратительное зрелище во всех смыслах. Мне почудилось, что она даже похрюкивала от удовольствия.

— Теперь ты точно получишь свое, грязный моменраг! — рявкнул слепец, в очередной раз подтверждая одну неоспоримую истину — зло надо только искоренять, причем полностью, другого не дано.

— Молодцы! Ну а что дальше? Выстрелишь? Сотрешь меня в пыль? И чего добьешься? — равнодушно спросил я у проводника.

В отличие от безумной старухи он все еще продолжал сохранять остатки разума. И по всей видимости, именно слепец являлся инициатором этого спланированного бунта.

— Отмщение, — коротко ответил он. — Думаю, тебе известно, что это такое...

— Отмщение? Но за что? Думаю, я имею право знать!

Проводник немного скривил шею и широко разинул рот, из которого появился длинный хобот с глазницей на конце. Несколько раз моргнув, буркало мгновенно убралось внутрь. Облизнувшись, проводник недовольно скривил бледное лицо.

— Кто просил тебя плевать огнем в моего господина, а?! Отвечай, зачем ты это сделал?! У нас была своя вотчина, слуги, я являлся единственным проводником. И тут появился ты!

— Ты, гадкий мразеныш! — поддержала слепца старуха.

— И все разрушил!

— Скорее, разворошил гнездо, — прервал я их обвинения.

— Что? — осекся проводник, и его руки заметно дрогнули.

— Я говорю, что выжег огнем ваше паучье логово, — уточнил я. — И ни капли об этом не сожалею.

Проводник насупился.

— А в тебе, оказывается, не так уж много добродетели, муренмук.

Я наградил слуг мрака надменной улыбкой.

— Зато полно серой пыли, что приносят на землю мертвые звезды. Разве ты не слышал легенду о бессердечных странниках, которые способны погубить королевства ради простой прихоти ветров?

— Это все пустые слова, — заявил слепец, но сомнение уже зародилось в его голове.

— Тогда попробуй, проверь, — предложил я.

Раздумья были недолгими. Потоптавшись на месте, проводник неуверенно приблизился ко мне. Двуголовая попыталась остановить его, схватила за руку и потянула к себе. Однако он вырвался. Сделал шаг и, не выпуская оружия, принюхался, пытаясь различить биение моего сердца. Ему потребовалась всего одна короткая минута, чтобы понять: в моих словах нет лжи. Сердечный ритм полностью отсутствовал.

— Стало быть, слухи не врут, — растерянно прошептал слепец.

— Большинство легенд правдивы! Просто в них никто не верит, — улыбнулся я.

Проводник явно почувствовал неладное. Насторожился, дернулся. Я ощутил его жгучее желание выстрелить, но жуткая боль пронзила его чуть раньше. Карабин накалился и откликнулся резким разрядом. Сработал защитный механизм, которым были оснащены все оружия перегринов. Отсчитав нужное время, он пришел в действие. 'Холодный игрок' выскочил из рук слепца. Тот лишь успел охнуть и сразу попытался защитить себя скрестив руки. Однако ему это не помогло. Я быстрым ударом сбил бунтовщика с ног. Карабин как намагниченный сам оказался в моих руках. Щелкнул затвор. Крякнула старуха и незамедлительно заткнула свой рот. Оба рта.

— Надеюсь, я доходчиво объяснил вашу несостоятельность...

Это был не вопрос. И я не ждал ответа. Было достаточно коротких кивков.

— Хорошо. Ты, — я указал на старуху, — прикрой свой срам. А ты, — я опустил взгляд на слепца, — прищеми свою глупость коленями и сиди ровно. Иначе я утихомирю тебя навсегда!

Он попытался что-то возразить, но 'Игрок' оказался красноречивее всяких слов. Выстрел прозвучал глухо и тут же затерялся среди карликовых деревьев. Дернув головой, проводник посмотрел на свою левую ладонь от которой остались лишь жалкие ошметки — окровавленная культя с кусками кожи. Я был уверен, он не ощущает боли. Слуги мрака лишены такой привилегии. Продав себя в услужение тьме, они становились обычными тряпичными болванчиками. И как бы кошмарно это ни звучало, но обратной дороги для них не существовало.

Старуха покосилась на своего неудачливого приятеля и начала медленно натягивать клетчатую, в заплатках, рубаху. Я дождался пока она облачится в обноски пугала и спокойно двинулся дальше. Больше можно было не опасаться, что кто-либо из слуг вцепится мне в спину или попытается зубами разодрать сухожилие. Карабин вернулся на плечо. Семя страха уже поселилось в гнилых головах, и этого вполне достаточно, чтобы удержать их от новых глупостей.

Те, кто служит мраку, по своей сути псы, которым предприимчивый хозяин вырвал не только клыки, но и когти. А пустой лай не вызывал у меня особого беспокойства. Зато мое представление произвело на исчадий неизгладимое впечатление. Чудо космической инженерии оказалось эффективнее самого грубого колдовства. А весь секрет крылся в банальной анатомии. Вместо устаревшего сердца, лет в семьдесят, я получил электро-сферический аналог. А вмонтированный в рукоять карабина заряд, реагирующий на отпечаток пальца, разработали еще в прошлом столетии. Так что, наука в очередной раз сыграла мне на руку.

* * *

Слегка пухловатый и полысевший от излишеств прожитых лет монах сидел на бревне возле потухшего костра. Над тлеющими углями возвышались две подпорки, на которых покачивалось железное блюдо с бледно-желтым порошком. Нагреваясь, варево неспешно меняло цвет на красный. Когда чародейство было закончено, монах осторожно ссыпал застывшую суспензию в крохотное блюдце. Затем в ход пошла широкая кисть, сделанная из гусиного пера и шерсти енота. Слегка смочив ее краской, монах принялся наносить толстые линии себе сначала на руки, а потом на шею и лицо. При этом он напевал весьма пошлую песенку, которую не подобало знать представителям церкви. Впрочем, вездесущих инквизиторов поблизости вроде бы не наблюдалось, поэтому певец вопил во все горло, на ходу придумывая все новые куплеты про неугомонного пекаря и двух его нескромных помощниц.

Когда работа была закончена, остаток охры перекочевал в специальный ларец. Монах нехотя запаковал инструменты и уже собирался было затушить костер самым естественным способом, как на поляну пожаловали непрошенные гости.

Я молча взирал на Патрика немного уставшим взглядом. Тот в свою очередь, приоткрыв рот, смотрел вовсе не на меня, а на сопровождающих меня исчадий.

— Церковник, — зло прошипела старуха.

— Конечно! А ты кого собиралась увидеть? — внезапно хохотнул Патрик. — Свинячьего гремуля?!

С этими словами монах повернулся к нам спиной, развязал лямки балахона, и на костер обрушилась мощная струя.

— Итак, муренмук, умеешь ты удивлять. Ты что же подался в торговцы? — как бы промежду прочим поинтересовался монах.