— Сохатый полтораста?— доставая деньги, осведомился мужик.
— Да,— Сашка тоже присел,— медведь двести.
— Ягоды, грибы?
— Это занесено в сумму суточного присутствия,— пояснил Саня.
— Держи,— мужик протянул отсчитанные деньги,— тысяча сто девяносто.
Сашка взял деньги, пересчитал, сунул в наружный карман рубахи и, вставая, сказал:
— Желательно без поджогов и покойников.
— Кому ж в гроб-то охота,— мужик улыбнулся.
— Водка счёта не знает.
— Это верно. Учтём.
— Тогда бывайте.
— Перекуси? Чайку попей. Сейчас поспеет,— предложил мужик,— гость — он всегда гость.
— Спасибо, не откажусь,— согласно кивнул Сашка.
Они вместе подошли к застолью. Там вовсю обсуждалось Сашкино неожиданное появление. Мужик представил его.
— Знакомьтесь. Хозяин здешних мест.
— Я, Владислав Егорович, вообще ничего понять не могу. Объясните,— секретарь нервно отставил стакан с водкой.
— Андрей Сергеевич, тут всё просто. Вы человек в наших краях новый, к тому же не местный. Есть у нас особенность своя. Я прокурором здесь без малого пятнадцать лет тружусь, немного сжился с населением. Притёрся. Стал бы ерепениться — давно бы перевели куда подалее. Вам тоже придётся в этом свою ступеньку занять. Закон страны имеет действие в посёлке, ну ещё на прииске, правда, частично. За их пределами закон другой. И, поверьте мне, более суровый и жёсткий, но в то же время справедливый, таежный.
— В нашей стране, Владислав Егорыч, закон для всех один. Мне неясно, как вы, прокурор района, можете говорить мне об обратном,— удивлённо сказал секретарь.
— Хотите, стало быть, откровенно?— прокурор присел.
— Да. Желательно. Без вызова, так сказать, в парткомитет,— при этих словах все вдруг смолкли.
Прокурор взял тряпку, пошёл, снял с костра кипящий чайник, вернулся.
— Возьми кружку,— обращаясь к Сашке, сказал он,— заварка в пачке. Сахар в коробке. Ешь, не стесняйся,— и, повернувшись к начальнику "Союзохоты", спросил:— Степаныч, какой у тебя плановый принос?
— Без малого пять миллионов,— ответил тот.
— А сколько без ущерба природе мог бы давать?
— Грубо считать, до ста.
— Значит, в двадцать раз,— констатировал прокурор.
— Тут как посмотреть. Ты, Егорович, меня в эти дела не мешай. Не надо,— и отвернулся, давая понять, что из разговора выходит.
— Так вот, Андрей Сергеевич. Вы говорите — закон. Да есть у страны и народа закон. Кто писал — неведомо. Здесь свой, неписаный. Но чётко исполняемый, не в пример основному. Вот Степановичу можно сто миллионов вроде, а он в двадцать раз меньше даёт. И никто больше не даст на его месте. Снимай его, увольняй, делать больше ни он, ни тот, кто на его место придёт, не сможет. Лимит. Из Москвы указ спустят, больше, мол, надо — срать он хотел. Извините за грубое слово.
— Почему?— секретарь весь покраснел.
— По закону мы с вами должны предстать перед судом. Имеем незарегистрированное оружие. Раз. Использовали вертолёт в личных корыстных целях. Два. У нас нет лицензии на отстрел. Три. И всё это влечёт за собой ответственность сразу по девяти статьям уголовного кодекса. Я спрашиваю у вас: мы будем судимы? И отвечаю: нет. Это и есть наш советский закон.
— Ну, ты хватил,— секретарь засмеялся. Его поддержал кое-кто из присутствовавших.
— Да нет. Вы, значит, считаете, что нам можно? Закон над нами не властен? Ибо мы и есть власть. Других можно судить, а на нас это не распространяется?
— Ладно. Я понял, куда вы клоните,— секретарь поднял стакан и выпил. — Ну, это ясно. Но этот, взявшийся ниоткуда, до ближайшего посёлка триста километров, да ещё с оружием, причём?
— Да нет. Называть его можно как угодно. Но он не пацан. Он мужик. Строго соблюдающий закон. Не наш, сраный, который мы сами топчем, пытаясь заставить выполнять других, а таежный закон. Вот этот закон, в отличие от нашего, не только исполняется, жаль, что негласно, но и не делает разницы ни для кого. Будь ты кем угодно, а нарушил — плати. И мужичок сей не кто иной, как стражник. По крайней мере, в данном регионе. Мы нарушили, он пришёл и сказал, что надо уплатить. И я уплатил. Тех, кто нарушает, наказывают. Тех, кто, нарушив, не платит что ждёт?— прокурор обратился к Сашке.
— Кожаная удавка, крепкий сук,— хлебая горячий чай вприкуску с сахаром, ответил Сашка.
— Что может сделать пацан с допотопным винчестером против дюжины мужиков?— выразил сомнение секретарь.
— Зря вы так,— прокурор встал.— Коля, вон там, метрах в ста, пень. Сходи, поставь спичечный коробок. Нет. Положи,— и, глянув на Сашку, спросил:— Или поставить?
— Пусть лежит,— пожимая плечами, сказал Сашка, давая понять, что ему всё равно.
— Он — винтик,— продолжил прокурор,— но железный. Его трогать — себе дороже. Его защищает закон. Жёстко. Он, исполняя и следя за соблюдением, имеет право убить. Но в случае крайнем. И, поверьте мне, что накладок не будет. Положил?— обернулся он к подошедшему Николаю.
— Ага. Только не видно. Сливается.
— Кому надо — увидит. Есть желающие состязаться?— прокурор осмотрел присутствующих.
— А какие условия?— встрепенулся один мужик.
— Каждый выстрел по сто. Банк — попавшему,— прожевав, назвал Сашка условия состязания.
— А если двое или трое попадут?— не унимался мужик.
— Оставшиеся повторяют до попадания,— добавил прокурор.
— Деньги вносить до выстрела. Кредитов не предлагать,— выставил условия мужик, съязвивший при Сашкином появлении.
Наступила суета. Все заходили туда-сюда. Выбирали место, откуда стрелять, осматривали оружие. Решили бить с бугорка у ручья. Желающих было семеро, Сашка — восьмой. Все скинулись по сотне в котелок. Сашка вытащил из-за пазухи плоскую коробочку из-под индийского чая, извлёк оттуда платочек и, развернув, вынул два листа по пятьдесят рублей и положил в общую кассу.
— А он ещё и с деньгами,— усатый мужик протирал очки,— однако.
— Слепой, слепой, а деньги видит,— подколол его кто-то.
Из семерых только двое попали в пень. Остальные засадили в молоко. Все уставились на Сашку, его выстрел был последним. Он вышел к черте. Снял с плеча свой винчестер, на котором отсутствовало прицельное устройство и мушка, легко вскинув, выстрелил, совсем не целясь. После этого подошёл к котелку и забрал деньги. Попадание было явным. Коробок слетел с пенька, разметав спички. Также аккуратно Сашка сложил выигранные деньги, завернул их в платочек и, уместив в коробочку, спрятал её за пазухой.
— Как такого обидеть?— произнёс прокурор обращаясь ко всем.
— И всё-таки есть вопросы,— секретарь внимательно смотрел на Сашку.
— Ему не задавайте,— предупредил прокурор.— Он вам не ответит. Ему язык распускать не положено. Табу.
— Хорошо. Тогда к вам,— согласился секретарь.— Кто стоит за всем этим? И второй. Кто на этом обогащается? То, что имеет этот, как вы его назвали "стражник", явно.
— За всем этим общество. Конкретных имён назвать не могу. Не знаю. Знаю, что все живут этим негласным законом. Но никто не обогащается. Вырученные средства просто перераспределяются согласно потребности. Часть идёт старикам-пенсионерам, одиноким. Что-то вроде общественного фонда. Часть — на детей, в многодетные семьи. Но собранная плата не оседает ни в чьём личном кармане. А он тоже имеет свой заработок, скорее всего в виде процентов от сбора. Даром работать, кто будет?
— Вот вы говорите о детях. Да он сам ещё ребёнок,— секретарь опять пристально вгляделся в Сашку,— ему не более двенадцати-тринадцати лет.
— С виду, да. Но раз он тут руководит, значит, ему вручены такие полномочия, а возраст не в счёт. Коль уж он в тайге сам, один, стало быть, ему общество доверило, и он не пропадёт. Так сказать, обучен.
— Отец и мать-то у него есть?— спросил секретарь.
— Есть, наверное. Как и у всех. Причём, неважно, кто его родители. Скорее всего, простые люди, не имеющие отношения к его решению стать стражником. Он тут в одном лице и рыбинспектор, и охотинспектор, и судья, и прокурор, и исполнитель. Причём, ответственность на нём огромная, за всё. Тут так: коль ты получил полномочия в чём-то, то и спрос с тебя соответственный. Спросят если, что, невзирая на возраст. А то, что молодой, верно. Но это: и честь, и уважение, и обязанность превеликая. Видать, заслуг и честности в нём усмотрели впору и уверены, что не подведёт.
— Тайга. Вокруг ни души. Мало ли что. Ребёнок ведь. Вдруг простуда, аппендикс в конце концов. Нет, что-то вы, ей-богу, не договариваете?— секретарь не желал верить в происходящее.
— Сам?— спросил прокурор у Сашки.
— Сам,— кивнул Сашка,— но с собакой.
— Аппендикс как?
— Вырезали. Давно уж. Года четыре назад.
— Заработок большой?
— Четыре со сбора.
— Четыре чего?
— Процента,— Сашка усмехнулся.
— Так ведь места глухие. Мы тут и то случайно. С кого брать?— прокурор обвёл рукой окрестности.
— Верно, не с кого брать. Пока вы вот и попались только. Травы собираю, сушу. Ещё отстрел лицензионный. Но это только в зиму.
— И зимой сам?
— Нет. Зимой одному нельзя. Промывочный сезон закончится, мужики освободятся, в тайгу попрут на промысел, вон по линии "Союзохоты", и ко мне здесь кого-то прикрепят. Может, пару человек. Свою долю им отдам, они сдадут, деньги мне возвратят.
— Как же школа?
— Что ж, школа тоже нужна. Как без неё,— доставая папироску, ответил Сашка.
— Куришь давно?
— Полгода.
— Вот это худо. Хотя...,— прокурор прервался.
Белый с рыжими пятнами пёс, настойчиво ходя кругами, донимал Плутона, издали задирая его. Прокурор посмотрел на Плутона.
— Кобель у тебя необычный. Что за порода?
— Лесной. Молчун,— Сашка подозвал его ближе, тот нехотя, лениво подошёл, лёг рядом.
— Медленный он какой-то. Старый, что ль?
— Нет. Молодой. Три года ему. Это он с виду рохля. Маскируется. А ну я ему разрешу, что скажете, когда он ваших вмиг удавит?
— Ну, это ты хватил!— заявил начальник районной "Союзохоты".— Это чистопородные лайки. Любая из них лося сутками держать может.
— Дерьмо это, а не лайки,— бросил ему Сашка.— Вот вы кто по национальности?
— Русский.
— А мать, отец ваши?
— Тоже русские.
— Что, из одной деревни родители?— не отставал от него Сашка.
— Да нет. Мать — из-под Пскова. Отец — с Тамбовщины. При чём здесь это?
— Во-во. А говорите — русский. Какой же вы русский, коль мать псковская, а батяня ваш тамбовский. Сдаётся мне, что вы не чисты в крови своей, а в собачьей — знаток,— Сашка подкурил погасшую папиросу.
— Во, лупцанул!— пустился хохотать секретарь.
— Я не в обиду вам говорю. Сначала в своей родословной разберитесь, потом уж собак хвалите. Что-то больно много в русские записалось. Настоящие корни свои, знать, забыли.
— Погодь, погодь. Как это корней не помню?— с обидой произнёс начальник районной "Союзохоты",— я до десятого колена и по матери, и по отцу всех знаю.
— Если бы вы сказали, что вы славянского рода-племени, вопрос исчерпан. Но сдаётся мне, что такого рода-племени, от которого пошло название русские, не было. Были вятичи, поляне, древляне, дреговичи, радимичи. Рось, племя такое было, так они и ныне есть живы, частью в Закарпатской области, частью в Румынии, частью в Венгрии, также в Югославии. Кто вас в русские записал я, правда, не ведаю, но сдаётся мне, что я прав,— Сашка сплюнул.
— Молодец. Рубит, что надо,— похвалил секретарь Сашку,— нет, действительно, название народа нашего собирательно. Хотя мы больше подходим под наименование славян. А русские, как общность, сложились на рубеже 17-18 веков, причём в довольно небольшом ареале обитания. В древности так называли себя не все — жившие в Киеве при Олеге люди. Потом, когда основательно окрепло Московско-Владимирское княжество, то и они стали называть себя так. Я исторический заканчивал, вопросами этими вплотную занимался. Верно говорит. Коль такое знаешь, уверен — не пропадёшь в тайге. Звать-то тебя как?
— Мать кличет, а вам ни к чему. Человек,— отговорился Сашка,— да и не изменит это ничего.
— Андрей Сергеевич, тут дело не в родне. Речь о собаках,— полез в спор начальник районной "Союзохоты".— Ты обоснуй, почему они не чистопородные, докажи?
— Что доказывать. Кобель ваш бело-рыжий от Ленки, сучка Игната Климовича, в Усть-Мае живёт. Так?
— Точно. У него брал,— кивнул тот.
— А папашка у него чей, один Бог ведает. Прорва ещё та. Одно слово — сучка. То, что умна она, спору нет. Но не всегда у умной матери умные дети. Ленка же, хоть Климович и задирает ей хвост, не чистая. Мать её с немецкой овчаркой случали, в вольере, без посторонних. Ленка одна и вышла в мать статью и умом. Остальной помёт гнилой. Да и Ленка не принесла ни одной умной псины, вот разговоров о её уме много.
— Так, стало быть, ты Усть-Майский,— спросил прокурор.
— Зачем. Не был ни разу,— ответил Сашка.
— Тогда о родословной этой Ленки откуда знаешь?— прокурор хотел-таки дознаться, из какого Саня посёлка.
— Так ведь вся тайга о ней знает, потому что язык хозяина — что помело,— уклонился Сашка.
— Твой, стало быть, умён ибо ты так хочешь. Не похож ли ты на того болтуна?— язвительно произнёс начальник районной 'Союзохоты'.
— Пса я своего не хвалил. Не надо напирать. Не было о нём разговора. Тем более о его родне. А ум его при нём. Принеси из ручья бутылку водки,— сказал Сашка Плутону.
— Не смеши, парень, народ,— промолвил усатый мужик,— не полезет он в ручей.
Плутон встал и, лизнув Саньку в ухо, замер.
— Нет, умерь гордыню,— произнёс Сашка и подтолкнул Плутона. Тот побрёл к ручью. Все притихли, наблюдая, что же будет. Бело-рыжий кобель, чуть выждав, побежал вслед, настигнул Плутона уже у ручья; успев набрать скорость, он попытался сбить Плутона сзади, но в момент удара Плутон лёг вдруг ничком. Нападавший бело-рыжий кобель споткнулся и полетел в воду, где раза два кувыркнулся.
