— Спасибо господин капитан-лейтенант, я все вижу. Есть решение штаба крепости вывести Вас и Ваших людей, за исключением артиллеристов, на отдых.
— Я остаюсь, здесь мои матросы, я старший артиллерийский начальник в редутах, уйти не могу. — Уверенно ответил капитан-лейтенант, недоумевая, что за незнакомое начальство изволило появиться. Он мог ждать Нахимова, генерала Васильчикова который постоянно обходил укрепления, или начальника дистанции генерал Тимофеева, а тут, какой-то незнакомый, явно офицер, но в совершенно несуразной форме. Лейтенанта Брылкина, Шестаков знал, только поэтому и сдержался от грубого " А, Вы кто собственно такой, милостивый государь?". Ларионов, почувствовав неприязнь лейтенанта, сухо представился:
— Командир Сибирской бригады, полковник Ларионов. Слышали про такую?
— Так точно, господин полковник. — Ответил Шестаков, и подумал: — "Вот тебе и форма-невидимка!".
— Через час, подойдут мои люди и сменят пехоту. Из артиллеристов, мне потребуются три расчета на пять орудий. Они должны будут сделать по несколько выстрелов, и прекратить стрельбу.
— Почему? — непроизвольно вырвался вопрос у Шестакова.
— Дабы создать у неприятеля впечатление, что батареи редутов подавлены.
— А дальше? Простите, господин полковник! Что будет потом?
— Потом господин капитан-лейтенант, уже наша забота. Так что выделите мне артиллеристов, возьмите погибших и потрудитесь вернуться в Севастополь. Это приказ. Вот распоряжение Павла Степановича.
Растерявшийся от такого оборота, капитан-лейтенант, прочитав при свете переносной лампы поданное ему распоряжение Нахимова, стал командовать. А, Ларионов подумал, что моряк, будучи не на редуте, возможно завтра не погибнет, как было в прошлой или будущей истории.
* * *
Такое же приказание Ларионов отдал, вернувшись на люнет. Командовавшие там батальонный командир Муромского полка майор Беляев и лейтенант Торопов Моисей Сергеевич, командир батареи своего имени, тоже сначала противились, но увидев подпись Нахимова, вынуждены были подчиниться.
Как помнил Ларионов, майор должен был погибнуть. Раненого Торопова, моряки вынесли из боя, и он умер гораздо позже, своей смертью.
* * *
Штурм передовых укреплений русского левого фланга, стал для командующего французскими войсками генерала Жан-Жака Пелисье настойчивым, даже маниакальным желанием. Большая часть его военной карьеры прошла в Алжире и он привык мало считаться с решениями, принятыми в Париже. Подобно маршалу Сент-Арно, он славился жестокостью принимаемых решений и мер, с помощью которых добивался их исполнения. Но если Сент-Арно напоминал конкистадора, действующего на свой страх и риск и не слушающего никого, Пелисье считал необходимым чисто внешне считаться с желаниями Императора.
Военное окружение Наполеона III считало бесцельным осаду и штурмы Севастополя. Скорых успехов это не сулило, а вот растущие потери, которые несли войска осадной армии, все более действовали на общество. План, разработанный в Париже, предусматривал снятие осады с города, переход на сближение с армией Горчакова под Симферополь, и последующий разгром русских в полевом сражении. Далее предполагалось: заперев полуостров у Перекопа, обложить Севастополь сплошным кольцом осады.
В отличие от маршала Сент-Арно сдавшего командование, по причине несогласие с этим планом ведения войны и уехавшего во Францию, новый командующий также категорически не желавший снимать осаду, прикрылся фиговым листком, ссылаясь на важную телеграмму которую он-де послал в Париж и сейчас ожидает ответа. Армия вполне разделяла желание командующего поскорее покончить с этой, так называемой крепостью. Один удар и затянувшаяся 'легкая прогулка' будет окончена. Горячую поддержку планам командующего высказывал и начальник инженеров Ниеля, недавно присланный из Франции.
Захват редутов и люнета, был лишь первой частью в плане овладения Севастополем. Пелисье важно было поставить Париж перед фактом победы и развязать себе руки. Вторым этапом должен был стать удар опять же по левому флангу русской позиции.
— Малахов курган — вот ключ к Севастополю! Захватив эту высоту, мы поставим русских на колени и принудим сдать город. — Говоря это, почти переходя на крик, полный, седой генерал отчаянно жестикулировал.
Среди членов французского штаба, стали даже вестись разговоры о том, что командующий не совсем вменяем. Все мысли о Малаховом кургане!
По диспозиции на завтрашний день редуты должны были атаковать восемнадцать батальонов, на люнет направлялись двадцать один. Из этих батальонов два были из императорской гвардии Наполеона III. Гвардейские егеря и зуавы готовились к штурму.
Англичане должны были силами легкой пехоты, штурмовать 'Большой редан'*.
* * *
В три часа после полуночи, назначенные в дело пулеметчики и стрелки, быстро и сноровисто разместились в окопах и гнездах. В окопах перед Селенгинским редутом и Камчатским люнетом разместилось кроме стрелков тринадцатой роты, два взвода 'гренадер'. Они вызывали живейший интерес своим оружием и снаряжением не только у 'севастопольцев', но и у стрелков и пулеметчиков бригады.
_____________________________________________________________________
* — Так союзники именовали третий бастион.
Уж очень непривычный вид. Карабины, конфискованные Ларионовым у артиллерийских расчетов, вместо пехотных винтовок, объемистая сумка с гранатами, тесаки. На головах вместо привычных фуражек, стальные шлемы. Командовал гренадерами, капитан Степанов, буквально вырвавший это право у Ларионова.
— Вы Леонид Михайлович, прямо князь Ижорский, требуете у меня возможности проявить себя в деле, как он при штурме Нотебурга у Петра Великого. Вы ведь не мальчишка, 'клюкву' имеете! Надо бы поостеречься, кто кроме Вас донесет до Государя наиболее убедительно, то, что ждет Империю.
— Я понимаю Вас. Но, мне господин полковник, необходимо показать, что я не трус, и не отсиживаюсь за чужими спинами.
После короткого размышления Ларионов дал 'добро' на эту, как он выразился 'авантюру', потребовав от капитана клятвенного обещания не рисковать понапрасну.
Моряки и солдаты, добровольно оставшиеся для того, чтобы помочь саперам капитана Коростылева побыстрее отрыть окопы и укрытия, теперь покидали укрепления, желая остающимся удачи в предстоящем деле. От уходящих, успевших найти земляков, слышались приговорки:
— Тула козырем пошла! Давай Иван, не тушуйся ...
— Земляк, Рязань косопузая ...
— Это тебе, 'соленые уши', удачи ...
Перед уходом саперы натянули над вырытыми окопами с засевшими в них 'гренадерами' и пулеметчиками, рыбачьи сети, переплетенные травой и ветками акации.
* * *
Поручик Белькович обосновался в Камчатском люнете вместе с первым взводом. Его полуротный, прапорщик Иван Иванов, носивший соответствующее прозвище 'Квадрат' и имеющий тело, также напоминающее эту геометрическую фигуру, разместился с третьим взводом в Селингенском редуте. Второй взвод, под командой второго субалтерна прапорщика Петрова, засел в Волынском. Четвертый взвод, вместе с еще двумя пулеметными расчетами, под командой начальника пулеметной команды штабс-капитана Цветова готовил позиции на третьем бастионе.
Смертельно уставшие моряки-артиллеристы, притулившись у своих орудий, несмотря весь интерес к новеньким, спали, не обращая никакого внимания на время от времени содрогавшуюся от падения вражеских ядер землю. Только двое или трое пренебрегая отдыхом, и покуривая трубочки, рассказывали собравшимся вокруг стрелкам о севастопольском житье-бытье.
Через некоторое время, обстрел почти совсем прекратился и все, кроме сонно позевывавших наблюдателей, завернулись в шинели.
Глава 11. La garde meurt, mais ne cède pas!*
Бомбардировка к утру совершенно затихла.
Ларионов, разбуженный денщиком Власовым в шесть утра, облился водой, побрился и одел все чистое. Наскоро позавтракав солдатской кашей из котелка, заботливо обернутого 'Савельичем' в шинель, чтобы не остыла по дороге от полевой кухни до Николаевской батареи, где в казематах разместили большинство офицеров бригады и, выпив чаю, полковник умчался на Малахов курган.
Не услышав, с утра звуков канонады, Ларионов забеспокоился, или союзники изменили намерения и перенесли время атаки, или его данные были не верны, и штурма вовсе не
______________________________________________________________________
* — Гвардия умирает, но не сдается!(франц.)
будет. Очень не хотелось оконфузиться.
На кургане, находился уже вполне оборудованный артиллерийский наблюдательный
пункт. К приходу Ларионова, связь была проверена и фон Шведе, обменивался мнениями о предполагаемых действиях союзников с командовавшим на Малаховом кургане, капитаном второго ранга Керном Федором Сергеевичем.
Восходящее солнце било в глаза и мешало рассмотреть, что делается на вражеских батареях и в лагере. Но вот осмотреть позиции, которые вчера заняли его люди около редутов, Ларионову после короткого разговора с фон Шведе и Керном удалось вполне. Как и говорил Коростылев, накрытые сетями с травой окопы и пулеметные гнезда, были практически незаметны. Землю и камни использовали для обсыпки редутов, что выглядело вполне естественным. Дерн был не потревожен, и сливался с сетями.
'Премудрый карась! Как ловко все замаскировано, молодец!' — подумал полковник о командире саперов.
В половине восьмого на кургане появился капитан Гребнев. Он также был побрит, а усы благоухали фиксатуаром и торчали воинственными пиками. Ларионов пошутил, что пора по местной моде отращивать бакенбарды, на манер тех, которыми щеголял Керн.
— А усы такого фасона, Сергей Аполлонович, сейчас не в моде.
— Ничего! Сейчас не это главное, что-то наши 'друзья' помалкивают. Уж очень это подозрительно. Может, догадались?
Помрачневший Ларионов ничего не ответил и стал смотреть на вражеские позиции, сделав ладони 'козырьком' над окулярами бинокля. Тягостное напряжение нарастало. Начнут или не начнут?
* * *
В девять утра одновременно заговорили английские и французские орудия. Видимо на осадных батареях поменялись орудийные расчеты, и пушки заговорили с новой силой. Самый сильный огонь был направлен на Селингенский и Волынский редуты и Малахов курган.
На осыпаемых градом ядер и бомб укреплениях это вызвало вздох облегчения. Началось!
Сложив стереотрубы и дальномер, на Малаховом кургане все попрятались в блиндажи. У орудий остались только расчеты моряков, которые перезаряжая орудия с привычной сноровкой, оживленно отвечали врагу.
Из блиндажа Ларионов позвонил капитану Фатееву, поздоровался и поинтересовался, есть ли связь с батареей подполковника Маркова. Убедившись, что все в порядке, стал собираться на второй бастион, в гости к капитан-лейтенанту 36-го флотского экипажа Ершову. На самом деле Ларионов хотел поближе посмотреть на пулеметное гнездо в Килен-Балке. Гребнев увязался идти вместе. Его тоже очень интересовало, как обосновался 'Засадный полк'. Оставив скучать офицеров— артиллеристов в блиндаже, Ларионов и Гребнев стали спускаться к куртине, соединявший Малахов курган со вторым бастионом.
Вчера, вместе с диспозицией начальники дистанций, получили строжайший приказ Нахимова, о запрете нахождения лишних людей под обстрелом:
'...всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для различных работ были ограничены крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допущено частными начальниками... Я надеюсь, что господа дистанционные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству, и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему ...'*.
'Лишних' не было видно, но все равно уже несли вниз, к подножию кургана, раненых и убитых.
* * *
В три пополудни, когда по плану разработанному для обмана союзников, уже давно смолкли орудия батарей Малахова кургана и редутов, Ланкастерская батарея англичан, состоявшая из сорока восьми орудий, вместе с французскими батареями правого фланга перенесли огонь на Камчатский люнет.
Восстановленные за ночь неимоверными усилиями фасы укрепления, стали напоминать подушку, которую рубят целым десятком сабель.
'Не было бы счастья, да несчастье помогло', имея в виду прибытие бригады, сказал генерал Хрулев, глядя на избиваемый разрывами бомб люнет. Ругая гибельное, совершенно бессмысленное распоряжение Жабокритского, так легко одобренное Остен-Сакеном двадцать второго мая, и включенное в диспозицию, вновь назначенный начальник войск Корабельной стороны, Хрулев, втихомолку переходил на совершенно извращенные способы описания умственных способностей сказавшегося больным предшественника.
Присутствовавший при этом начальник четвертой дистанции, командир первой бригады девятой пехотной дивизии генерал Юферов, только удивленно крякал, услышав особенно заковыристый оборот.
Подтверждая мысли Ларионова о расхождении происходящего с историческими данными, сигнал, взвившейся ракетой над редутом 'Виктория', появился в пять часов пополудни вместо шести. Осадные батареи смолкли и в атаку устремились назначенные к штурму батальоны.
* * *
Из письма капитана первого ранга Юрковского.
'У нас на кургане живет одна из сестер милосердия, зовут ее Прасковьей Ивановной, а фамилии не знаю... Бой-баба такая, каких мало!.. Солдаты с радостью дают перевязывать ей свои раны... А как странно видеть под ядрами женщину, которая их нисколько не боится...'
Воспоминания лейтенанта Жерве.
'Да, ночь эту я никогда не забуду. Работа была у нас ужасная; по крайней мере 2000 человек толпились на маленьком пространстве, чтоб достать несколько земли для заделывания повреждений от денной бомбардировки; а в это время буквально не проходило минуты, чтоб не раздавался выстрел... Самая жаркая и спешная работа была на моей батарее, которую разбили ужасно. Я не помню, чтоб все предыдущие бомбардировки были, хоть мало-мальски похожи на эту; в этот раз был решительный ад. Это видно было, что они готовились к чему-то необыкновенному... Поверите ли, друзья мои, что штурм в сравнении с бомбардировкой веселое дело... все-таки лучше, чем хладнокровно смотреть, как одной бомбой вырывает несколько десятков человек. Никогда не забуду я этот случай, когда в эту бомбардировку у меня на батарее разворотило одну амбразуру; я, подойдя к ней, заставил прислугу, состоявшую из девяти человек, поскорее поправить, чтоб через самое короткое время орудие это могло
