Кто поверит эху? - Часть 1

— Наверное... — Лиани отставил чашку, не допив, остановил приятеля, который пытался еще подлить. — Забирай весь кувшин, если хочешь.

...Какая она была смешная и трогательная — встрепанный воробышек. И ведь пыталась держаться уверенно. И это ожерелье... в нарядном платье очень бы ее красило, а так лишь подчеркивало беззащитность. Кто же в таком виде разъезжает по глухим дорогам?

От приятеля Лиани узнал, что ничего нового задержанная не поведала и, кажется, все еще больна. Он сам не знал, зачем вновь направился к Ирисаме. Что бы сказал? На полпути передумал, направился туда, где держали девушку. Вдруг пропустят и удастся поговорить.

Недалеко от стены здания росла живая изгородь — кустарник в рост человека. По другую сторону молодой человек услышал голос Ирисамы — окружной чиновник говорил со своим помощником. Тихо так говорил: не думай Лиани о девушке, прошел бы мимо, а тут услышал знакомое имя и затаился.

И твоей, и моей карьере конец, если вновь никого не поймаем, говорил Ирисама. Разбойников нет и следа, а тут еще пожар, да с четырьмя, а то и пятью трупами. Надо выгадать время. Девица эта — подарок судьбы, какие бы демоны ее ни принесли. Слишком уж след за ней тянется подозрительный. Мы скажем, что она из этой банды, скажем, что держали ниточку в руках, но смерть подозреваемой помешала. Конечно, гром и молния будет, но все-таки лучше, чем ничего, я сумею выстоять под грозой и выгадать время. А там, даст Небо, нам повезет.

Ирисама уже ушел, так и не поняв, что слова достигли не предназначенных для этого ушей, а Лиани все стоял, и не столько раздумывал, сколько ощущал, что можно сделать и чем все это обернется. И хороших вариантов не было.

Тут, за стеной, девушка, которой угрожает опасность, ее охраняют не только местные тюремщики, но и такие же, как он сам, земельные стражники. И это хуже всего.

— Опять ты, — сказал Ирисама, прищурясь.

Лицо злое и невыразительное одновременно. И так бывает, оказывается. Не изменилось выражение, пока слушал.

— Твоя десятка, допустим, тебе поверит. Но они не свидетели, имеем лишь твое слово против моего и помощника. Сам понимаешь...

— Они не позволят вашим людям к ней подойти.

— Позволят, если я велю. А ты отправишься под арест. Или намерен не подчиниться? Большую силу за собой чувствуешь — пойдут за тобой, да?

Усмешка прорезала сухие бумажные черты.

Мог бы сразу арестовать, но лишь пригрозил. Слова довольно — это понимал и Лиани. Еще вооруженной стычки тут не хватало, за нее ответят не Ирисама, будь он неладен, а они все.

Все же рассказать своим? Тоже плохо, попытка нажать на должностное лицо, и неизвестно, во что выльется разбирательство.

А надеяться, что теперь чиновник будет настороже и отступится, он никак не мог. Надежда могла стоит человеку жизни.

**

В мешок подвала проникал только свет от факела, постоянно горящего в коридоре. Голоса стражей раздавались громко — смех, грубоватые шутки, порой ссоры, азартные выкрики, когда охранники играли в камешки — на щелчки, игры на деньги были запрещены. Иногда девушка вскидывала голову и жадно слушала, ненадолго выныривая из скорлупы безразличия.

Ей приносили пищу и воду, но не сказали и слова. Решили, видно, не трогать, пока больна, вдруг заразная. А она боялась заговорить первой. Боялась вошедших, которые вот-вот могли обернуться чудовищами. А когда они поднимались наверх, представляла узоры на шелке — те проступали сквозь тьму и оживали, двигались по стенам и окружали со всех сторон.

А порой тьму пронизывал шепот, пугающий, вызывающий в памяти лица тех, из холмов... Тогда девушка принималась петь, голос ее, тихий, дрожащий, ненадолго прогонял призраков.

Сначала девушке каждый миг казался часом, потом стало все равно, день прошел или год.

Временами девушка ехала в повозке с подругой, та наигрывала на ахи и пела, но смех стражи пугал ее и прогонял.

Потом девушка оказалась на спине лошади, ее вез человек в форме земельной стражи. Сперва черты его лица были приятными, четкими, но, глядя вперед, пленница чувствовала, как они меняются, наливаясь зеленоватым светом, и отрастают клыки. Она вскрикнула и свалилась с коня, ударилась о шершавую, соломой покрытую палубу.

Теперь девушка плыла на корабле. За тонкой стенкой разговаривали матросы — передавали из уст в уста страшные байки, каких много на севере.

"Называют их тори-ай, — голос матроса звучал опасливо. — Когда-то были живыми людьми, но умерли от своей руки, и не обрели достойного посмертия. Взамен получили недобрую силу... нежитью стали, и к некой вещи привязаны. Пока цела эта вещь, и тори-ай целы. Они пожирают тела... обычно оставляют лишь головы".

Голос притих, потом и вовсе исчез.

Ах да... здесь не корабль. Но все-таки вспомнила...

Нээле открыла глаза, еле дыша. Выпила воду — пара глотков еще была в кувшине. Бред прошел, но все силы унес с собой. Слово оставил.

Тори-ай.

Допрос.

Ей не поверили. Так старалась их убедить, но ей не поверили.

Голоса стражи по-прежнему звучали, но теперь словно издалека.

Она не знала, сколько еще прошло времени, когда перед ней возникла темная фигура. Человек был без факела, но света, падавшего из коридора, ему хватило, чтобы открыть замок. Нээле подумала, что снова будут расспрашивать, и хотела опередить, попробовать рассказать более-менее связно. Но рта не успела открыть — человек сделал знак молчать.

— Я твой друг, — проговорил неизвестный быстро, подхватил ее и куда-то понес.

**

Опешившая девушка не вырывалась. Она, похоже, и понять-то толком ничего не успела — как вышли, выбрались, где находятся...

Никто не остановил. Он и сам едва способен был осознать, что сделал. Сволочь Ирисама после их разговора велел направить на охрану пленницы не местных сторожей-тюремщиков, а людей из его десятки. А его самого завтра отсылали с известием. Все, что мог, это подсыпать своим же в питье толченый сонный корень, а потом оставить связанными. Ему оставалось лишь так поступить, чтобы стражников не обвинили в сговоре. Увезти девушку и вернуться, пока не поплатились они.

Скакун сорвался с места и полетел прочь от селения; улица кончилась быстро, а по траве копыта его стучали глухо, и вряд ли кто-то успел услышать беглецов.

Ночь выдалась ясная — огромные голубоватые звезды мерцали среди россыпи звезд совсем мелких, у самой земли стелилась дымка. По сторонам чернели холмы. Когда селение осталось далеко позади, девушка шевельнулась, чуть повернула голову, краем глаза пытаясь разглядеть, кто увез ее из заключения. Дернулась, будто пыталась вырваться прямо на скаку.

Он заговорил первым.

— Не бойся меня. Я хочу тебе помочь.

Остановил коня.

— Ты меня видела.

Девушка обернулась и всмотрелась в его лицо; света оказалось достаточно. Понял, что Нээле узнала его. А он снова вспоминал, какой увидел ее. Ожерелья, конечно, давно нет на ней, остальное же...

Невысокая, из-за тонкой кости кажется выше. Волосы — это помнил — с отливом цвета соболиного меха, и даже спутанные, запыленные казались пушистыми. Вынуждена сидеть почти вплотную к нему, но чувствуется — вся напряжена. Конь остановился, и она тут же отстранилась, будто могла куда уйти от руки, держащей ее за талию.

Дрожала, смотрела, как затравленный зверек, и Лиани понимал, о чем она думает.

— Я ничем тебя не обижу, — сказал, жалея, что он не Орни, к примеру — тот умел разговаривать с девушками и вмиг бы ее убедил.

Что-то в его лице или голосе, верно, ее слегка успокоило, дрожь в теле почти прекратилась.

— Да, я тебя помню, — ответила Нээле едва слышно. — Что ты задумал?

— Ничего. Там тебе грозила большая опасность.

— Я знаю, но...

— Ты не о том думаешь.

Девушка огляделась.

— Почему мы одни? Где твои люди?

— Так надо, я потом расскажу. Просто доверься мне.

Она чуть покачала головой:

— Не могу... Куда мы едем ночью?

Поколебавшись, рассказал о побеге, пока не раскрывая причины. Лучше пусть знает, а то еще внимание к ним привлечет. Закричит, например: ночью крик далеко разносится.

— Ты меня совсем не знаешь, — обронила Нээле. Нет, она не поверила.

— Не знаю, — согласился Лиани, — расскажешь что-нибудь новое о себе?

Девушка пристальней посмотрела на похитителя, отвернулась. Теперь она разглядывала холмы, безлюдные, для нее, верно, страшные.

— А что потом будет?

— "Потом" настанет, если оторвемся от погони. Тогда и решим.

— Ты ведь из местных? Зачем рисковать головой из-за незнакомой женщины?

— Затем, что, кажется, пока это больше сделать некому, — ответил он с легкой грустью. Остро ощутил — огромная небесная чернота, и на земле повсюду темно, и два человека-песчинки. И доверять спутнику не с чего, а если не доверять, сгинешь и растворишься в ночи. Так хоть живое тепло рядом.

— Куда мы едем? — ее голос стал поспокойней.

— Подальше отсюда. Здесь открытое место, — сказал, снова трогая повод. — Лучше быть под защитой деревьев.

И добавил, когда лошадь уже шла крупной рысью:

— Скоро лес — вон за тем холмом.

Затем он пустил лошадь галопом; так девушке было проще. Не сдержала возгласа облегчения, заметив кроны деревьев.

Когда со всех сторон их окружили высокие прямые стволы, а лошадь перешла на шаг, сказала, и смущение было в голосе:

— Имя хоть свое назови.

— Меня зовут Лиани Айта, — ответил он. — Твое имя я знаю.

Беглецов окружал буковый лес, тут было куда темнее, чем в поле. Но толком спрятаться вряд ли удалось бы — хоть здесь почти нет подлеска, с тропы не сойти, иначе заблудишься, а на тропе отыскать — пара пустяков.

— Как ты? Знаю, у тебя был жар.

— Я? — она задумалась. — Кажется, я здорова, — ответила не слишком уверенно. Больше не пыталась отодвинуться, не вздрагивала, чувствовал ее тело — теплое, а не горячее, как в болезни.

— Дорогу выдержишь?

— Постараюсь...

— Тогда двинемся дальше. Но сперва переоденусь.

Иначе, как посветлеет, всей округе просигналит, кто он, да и в самом глухом лесу может найтись свидетель. А потом добыть лошадь для девушки, как только выберутся из леса, это станет необходимым.

Снова тронулись в путь. Уже совсем рассвело, тогда он сказал:

— Остановимся ненадолго. Тебе надо отдохнуть...

Снял Нээле с седла, сама она могла разве что свалиться. Огляделся. Уже не буковым был лес, смешанным — дубы попадались, ольха, осины. Подлеска куда больше. Это хорошо, не так далеко видно. Дышалось тут, на лесной поляне, особенно — много легче, нежели в заключении, пахло цветами и мхом. Мощные стволы с узловатыми ветками тянулись к небу, молодая поросль обнимала деревья. Мимо неторопливо пролетела огромная иссиня-черная бабочка, — душа женщины, не знавшей счастья в любви. Опустилась на цветок репейника, замерла.

Почти не сходя с места, наломал тонких побегов, соорудив девушке нечто вроде постели; она прилегла, но глаз не сомкнула. Наблюдала, как спутник разводит бездымный костер, чтобы согреть воду.

Прислушивалась, присматривалась к нему — и он тоже поглядывал исподволь, все пытался понять, прав ли был? Рассказ ее — ложь, или нет?

Бросил в маленький котелок какие-то найденные неподалеку травы, сделал отвар и велел, чтобы девушка выпила все до последней, горьковато-вяжущей капли.

— Это придаст тебе сил, — сказал он. — Позже остановимся, чтобы поесть. Сейчас надолго нельзя, мы слишком близко.

А затем, стараясь, чтобы это не выглядело допросом — девушка и так испугана — спросил: что все-таки было там, в холмах?

— Я слышал это немного от тебя и по-разному от других. Они все равно говорили с чужого голоса, а ты была не в себе...

— Если я опять расскажу, ты не поверишь, как все, — печально отметила она, вторя собственным мыслям.

— Ты же уже здесь. Думаешь, обратно верну? Нам будут очень рады, — невольно улыбнулся. — Расскажи все — о себе, о ней, о том доме, — коснулся ее руки, заметив, что девушка вздрогнула, боязливо оглянулась; слегка сжал пальцы.

— Начни издалека, сама не заметишь, как дойдешь до событий той ночи. Ну, как?

— Да, — прошептала девушка. Руки не отняла.

Это был совсем другой мир, незнакомый даже женщинам из его семьи. Нээле начала издалека, и он слушал с любопытством, и все было столь же далеко от него, как жизнь птиц или насекомых; да и тех он видел намного чаще. Совсем другой мир. Несколько комнат, несколько окон — вот и все, что окружает, и так длится годами. Разве что иногда прогуляться по улицам или ненадолго сходить со служанкой на рынок. И бесконечные вышивки, иглы и шелк. Нет, она не лгала: если и впрямь связана с бандой, раньше и впрямь работала в мастерской. Это было в ее глазах, в еле заметных движениях пальцев, когда вспоминала о работе своей.

Как рассказывала Нээле, под началом госпожи Каритэ вышивальщицам жилось неплохо, пока хозяйка не перешла дорогу важному лицу, и мастерскую не закрыли. Искать новое место неподалеку девушка не рискнула, больно уж это самое важное лицо масляно поглядывало на нее, больно уж часто намекало, что пора бы сообразить, какую честь ей оказывают.

Вышивальщиц в мастерской было пятнадцать, от пожилой, начинавшей работу еще при матери нынешней хозяйки, до девочки-хохотушки, чьи волосы вечно торчали из прически задорными колечками. И вот такая напасть...

Товарки оставались в городе, кроме одной, решившей вернуться в деревню. Эта женщина была уже немолода, и зрение ее ослабело. Иным пришлось смириться с крохотным жалованьем в других мастерских — хозяйки знали, что новеньким не из чего выбирать, они согласятся и на сущие крохи. Кое-кто нашел место служанки, к добру или худу.

— Тогда я решила уплыть по реке — на север, — говорила Нээле негромким, чуть грудным голосом.

По словам вышивальщицы, там жила ее никогда не виданная тетка. Изредка они писали друг другу — письма, не будучи срочными, долгие недели шли по огромной стране. Не сразу девушка отважилась на такой дальний путь. Поначалу думала добраться до знакомых из соседнего города, расположенного вверх по течению, но потом рассудила — в далеких провинциях, говорят, все насущные товары дешевле...

И все было хорошо, пока однажды утром ее не разбудил звонкий голосок, раздававшийся за окном, пока она не встретила Тайлин и не начался путь, который завершился так страшно.

...Пока говорила, пламя почти погасло. Все время рассказа он смотрел на бродящий в углях алый жар. Ни разу не поднял взгляд, чтобы узнать, что сейчас выражает лицо девушки. И после молчал, не задал вопроса.

— Что же ты скажешь теперь? — с запинкой спросила Нээле.

— Я верю, что ты думаешь именно так. Знаешь, мы ведь не просто искали разбойников: ходили разные слухи, некоторые крестьяне тоже говорили про нежить. Бандитам выгодно пугать народ... а заставить человека увидеть не то, что есть, довольно просто. Есть разные зелья, да можно и просто переодеться, остальное довершит страх.

— Или я сумасшедшая?

— Нет, — он улыбнулся краешком губ. — Ты душой здоровее многих.