Весёлый Роджер (Слр)

— Скоро. Будь уверена, он произведет впечатление.

С Ариной Вера проводит весь свой выходной, но все хорошее когда-нибудь заканчивается, пора ехать домой; размышления о потерянной жизни и перспективе скорой смерти, должно быть, уже заждались ее, затаились в уголках пустой квартиры и потирают несуществующие ладони, предвкушают момент, когда можно вцепиться в ее горло и душить, давить, пока не уничтожат. Товарищ "Гугл" тоже считает минуты, когда она в очередной раз введет в строку поиска свои страхи, он единственный, кто согласен говорить с ней о самом важном.

Следующим вечером, возвращаясь с работы, Вера вновь не спешит домой, но на этот раз пойти больше некуда, а обычный маршрут как будто становится короче, торопя оказаться в безвкусно-цветастых стенах крошечной съемной квартиры, и еще раз хорошенько обо всем подумать.

Познакомились они с Артемом давно, еще в колледже, два года учились в одной группе на повара-технолога. Он уже тогда ей понравился. Веселый уверенный в себе Кустов не мог остаться незамеченным, и активно этим пользовался, закрывая сессии за "красивые глазки". Но тогда она держалась от парней, подобных ему, как можно дальше, подсознательно чувствуя опасность, да и он не проявлял особых знаков внимания. Когда же они случайно встретились через год, ей показалось, что он изменился: стал серьезнее, хочет остепениться. Ему было уже двадцать семь, самое время заводить семью, не так ли? И она ее завела, еще как завела, в своих мыслях и фантазиях. Да как тут было вести себя иначе, если он и родителям ее представил, и жить вместе позвал. И к ней домой ездил, у отца руки просил!

Красиво все было, романтично. Бабушка плакала, благословляла их с иконой в руках. Артем подарил дорогое кольцо, назначили дату свадьбы. А потом началось — то кредит за машину, то новая работа — не до праздников. Дела пошли резко в гору, а отношения ухудшились. Он по-прежнему общался с ее родителями по скайпу, телефону, и они были от него без ума, вот только к ней отношение становилось хуже и хуже.

Это происходило постепенно, не сразу: не за день, не за неделю и не за месяц. Иначе бы она точно заметила. Сначала сошли на нет интимные отношения, Артем как будто перестал нуждаться в них так остро, как раньше. Затем, вечерами, вместо совместного досуга, он начал предпочитать посидеть за компьютером в одиночестве. Комплименты практически исчезли из речи, а вот острые замечания и подколки стали появляться все чаще. Это копилось. Его новая работа в "Восток-Запад" забрала его на семь дней в неделю, лишив выходных. Зарплата выросла в три раза, кредиты были погашены, но радости это не принесло. Теперь Артем говорил только о себе и своем ресторане, знаменитых гостях, которые периодически посещали модное заведение, но между тем продолжал настаивать на ребенке. Вот получится — они тут же и распишутся. А пока — какой смысл?

Обдумывая все это сейчас, Вера не понимает, почему не ушла от него раньше. Неужели так сильно любила? Любила, еще как, всем сердцем, каждой клеточкой. Он был у нее первым и единственным, и другого она не хотела.

Давно пора спать, завтра в одиннадцать их с Виком ждут в клинике, чтобы сообщить результаты анализов. Вера ходит по своей съемной квартире, заламывая руки, кусая губы. Сердце то разгоняется так, что дышать тяжело, да в висках бахает, то слабость накатывает, голова кружится, будто от голода. Но она ела сегодня, точно ела. Или это было вчера?

Что-то странное с ней творится. Вера не из тех, кто думает сердцем, в ее решениях всегда преобладал расчет, как минимум здравый смысл. Она все делала правильно: школа-переезд в Москву-училище-работа. Закончила кучу дополнительных курсов, посетила все доступные ей кулинарные мастер-классы, чтобы стать успешной, задержаться в столице, зацепиться. Личная жизнь всегда оставалась на втором месте, не до нее было, некогда. Слишком много времени забирали на себя мальчики, чтобы допустить их присутствие. А потом появился Артем, влюбилась. А потом угроза болезни, и она бросилась в объятия Белова, как безумная.

Ей это не свойственно. Она не из тех, кто способен на спонтанные глупости.

Когда ВИЧ попадает в кровь, то организм реагирует на него, как на простой вирус гриппа, отзываясь недельным недомоганием. Она точно знала, что болела как раз после расставания с Тёмой. Все сходится.

Ей двадцать три, следующие годы она проведет в сражениях за жизнь, постоянно думая о том, как бы не заразить кого-то из близких. Родителей, например. Других близких у нее уже не будет никогда. Какой мужчина в здравом уме ляжет со смертельно больной женщиной? Видимо, ей суждено влюбиться единожды. Ее взрослая жизнь началась с Артема, на нем и закончится. Один мужчина навсегда — вот только выглядит это в ее случае совсем не романтично.

Она опять плачет, как маленькая, брошенная, никому не нужная. Одинокая в своем бесконечном горе. И никто ее не пожалеет, никто не догадается даже написать пару слов. Всем на нее плевать.

Вера смотрит на свои пальцы с коротко-остриженными ногтями, и они двоятся перед глазами. На каждой руке по десять, честное слово.

Белов, должно быть, не в своем уме. Адекватный человек бы отреагировал иначе на ее сообщение о возможности диагноза-приговора. Вероятно, ей следует держаться от него подальше. Если бы кто-то признался Вере о своем положительном статусе, она бы на всякий случай прокипятила после него посуду. Или выбросила бы ее вовсе, мало ли.

Его жуткие шрамы говорят о большой беде, которая осталась в прошлом, и вопросы о которой моментально блокирует Арина. В прошлом ли? Странные правила наводят на мысли, что он до сих пор варится в своем горе, не желая никого подпускать близко. Зачем она ему? Хорошо провести время? Развлечься?

Если подумать серьезно, он ни разу не настоял на своем, не надавил на нее. Хотя чувствовал, не мог не чувствовать, что она была готова с ним на все. Сорвало крышу. У Веры?! Да быть не может! Эта неделя была самой странной в ее жизни. И самой незабываемой.

Вот уже шесть утра, Вера выплакала все, что было возможно, и идет на кухню, чтобы залить в организм очередную порцию жидкости. Через пять часов она узнает правду. Осталось всего пять часов. Когда впереди предстояла неделя, думалось, как скоро! Слишком мало времени для подготовки к приговору. Последние же часы тянутся бесконечно долго.

Нет, она не выдержит плюсика напротив своей фамилии. Умрет на месте. И так будет лучше. К борьбе она не готова. Бедные мама с папой, за что им это? А без них она вряд ли потянет лекарства и съемную квартиру.

Родители ни о чем не должны узнать. Веру отправляли в больницу каждый раз, когда температура приближалась к тридцати восьми, в инфекционке их небольшого городка девочку знали в лицо, у нее была любимая кровать и место у окошка. В детстве мама постоянно мерила ей температуру на всякий случай, чтобы знать — с этого ритуала начиналось каждое утро. Серьезно, до школы Вера думала, что так делают все: умываются, чистят зубы, зажимают подмышкой градусник, завтракают. Ее потчевали иммуномодуляторами по поводу и без, панически боясь любых инфекций и вирусов. Однозначно, мама не выдержит новостей о ВИЧе.

Сколько же у Веры всего было мужчин? Что, если посчитать? Делать-то все равно нечего, она сидит в коридоре на полу в темноте, загибает пальцы и рыдает в полный голос, захлебываясь, подвывая себе самой. Никогда она так не плакала, не знала даже, что способна на подобное. Первую неделю после новости ходила в шоке, как будто в ступоре, все ждала, что Артем позвонит и скажет, что диагноз ложный. Затем все мысли занимал Вик. А потом он ее выгнал. Ее дважды выставили на улицу за последние три месяца.

Несколько свиданий, пара поцелуев и Артем. Вот и все ее прошлое.

Шесть двенадцать. Ааа! За окном темно, но город уже начинает пробуждаться, люди стоят на остановках, с которых, газуя, резво стартуют автобусы. Белов наверняка сладко спит под своим пиратским флагом. А она здесь совсем одна, без всякой защиты, готовится к завтрашнему дню, не чувствуя в себе сил даже встать на ноги и добраться до спальни. Так и вырубается на линолиуме крошечного коридора ее студии в двадцать четыре квадрата.

Подскакивает в половину десятого и сразу идет в ванную, разминая затекшие ото сна на полу мышцы. Невыносимо тянет шею и где-то в районе поясницы. Душ, кофе и тусклое солнце из окна насыщают энергией, которая вылилась из нее за бесконечную ночь слезами. Ужас уступил место молчаливой решительности. Вера мрачно смотрит на кусочек шоколадки, который достала к кофе, и думает о том, что сегодня, должно быть, самый важный день в ее жизни.

Белов ждет у входа в клинику. Интересно, давно? Не позвонил, не написал. Одет в рубашку, неформальный темно-синий костюм в его стиле и белые кеды

— Готова? — спрашивает вместо приветствия.

— Расскажешь, зачем нужен был весь этот цирк перед твоим отцом, если с тех пор ты не позвонил и не написал ни разу?

Неважно, что он подумает, и как выглядят ее слова. Хуже уже не будет. Она так злится на него, что хочется стукнуть.

— Цирк, как и всегда, нужен был зрителям. А главной актрисе я приготовил подарок, он в машине. За оказанную услугу.

— Не стоило беспокоиться, мне было не сложно.

— Мне тоже.

Когда они в прошлый раз заходили в больницу, он держал ее за руку, сейчас этого не хватает. До фотографий становится нет дела, страх засветиться на весь интернет резко меркнет рядом с угрозой жизни. Вера смотрит на Вика и не верит, что эта неделя в его объятиях вообще была. Он так холоден и спокоен, никак не выдает то, что помнит, как целовал ее грудь, слизывал шампанское с ключиц, как шептал на ухо, что хочет ее до трясучки. Просто идет рядом, как ни в чем не бывало. Агрессивные татуировки выглядывают из-под белого манжета рубашки, мятежный дух дико контрастирует с классикой.

Почему мужчины так жестоки к ней? Стоит довериться, пустить в душу, она тут же становится ненужной. Должно быть, дело в ней самой. Радости последняя мыль не добавляет.

"Как ты мог забыть!?" — хочется кричать на него и бить кулаками по груди, игнорируя первое правило. Но она никогда так не поступит. Молча, идет рядом, часто моргает, прогоняя слезы. Когда они уже выльются все, бездонный колодец там у нее что ли?

Перед самым кабинетом он вдруг останавливается, поворачивается к ней, обхватывает ладонями ее лицо.

— Все будет хорошо, слышишь? Мы живем в двадцать первом веке, с ВИЧ можно дотянуть до восьмидесяти. Это давно не приговор.

Все, что он говорит — полный бред, но она кивает. Хочет услышать от него совсем другое, но делает вид, что рада и этому. Вера начинает его медленно ненавидеть за неоправданные ожидания.

Врач им улыбается, приветливо кивает. Смотрит долго сначала одну папку, потом другую. Складывает руки на столе, снимает очки и начинает говорить. Сейчас в целом мире существует только его спокойный, тихий голос.

Она не заметила, как снова оказалась в черном "Кашкае". Вик смотрит на руль, молчит. Вера тоже молчит. Сегодня вдруг выяснилось, что от этой недели не было ровным счетом никакого толка. Да, анализы на данный момент отрицательные, но ВИЧ может обнаружиться в крови в течение аж полугода, а прошло только три месяца с последнего опасного полового акта. Вера сжимается в комок, вспоминая вопрос доктора о сроках. Ответил на него Вик за нее. Ответил правильно, с раздражением в голосе. Ему будто не хотелось говорить на эту тему, но он говорил. Все верно, в последний раз с Артемом она спала три месяца назад.

Этот день должен был стать самым важным в ее жизни, а превратился в очередную ступень. Им объяснили, что пока не будет точных данных нельзя становиться донорами, беременеть, заниматься незащищенным сексом. А новых партнеров следует предупреждать о рисках. Можно подумать, в этом случае ей в принципе светит секс. Можно подумать, ей вообще когда-то захочется им снова заниматься.

На этом моменте врач пожелал удачи, сказал, что большинство зараженных на сроке в три месяца уже определяются, так что у Веры с Виком хорошие шансы. Нужно верить в лучшее. Но на учет их поставили.

Вере казалось, что она не переживет прошлую ночь. А теперь ей нужно перетерпеть еще три месяца! Да лучше бы ее пристрелили прямо сейчас. Что может быть хуже ожидания?

"Живите обычной жизнью", — сказал доктор. И еще раз перечислил все то, что ей нельзя делать. Записались на следующий прием в середине августа; Вере предстоит худшее лето в жизни. И вот они с Беловым сидят в машине, слушают скребущую тишину, от которой иглами отчаяния покалывает сердце. Зачем она к нему села? Он повел, и она пошла, потому что в шоке. Нужно уходить. Куда только? На мост сразу?

— Ты что-то говорил о подарке, — голос звучит хрипло. Вера тянет время изо всех сил, хочется как можно дольше побыть рядом с кем-то, кто знает и не отшатывается. У них с Гуглом, конечно, отличные партнерские отношения, но пусть поисковая система отдохнет от девушки хоть пару часов.

— Да, точно. — Он тянется на заднее сидение и достает чехол для ватмана, открывает, вытаскивает листы, разворачивает и показывает Вере. Она смотрит несколько секунд, ахает и закрывает рот рукой, жадно шаря глазами по большой фотографии. На ней — Вера, никаких сомнений. Раскованная, возбужденная Вера в мокрой, ставшей почти прозрачной майке. Фотография черно-белая, обрезанная и тщательно обработанная, совсем нет ощущения, что это домашняя съемка. Лица не видно. Только грудь, острые ключицы, плечи, подбородок и губы. Чувственные приоткрытые губы, которые манят, просят чтобы, их коснулись. Хотя бы пальцем.

Вера смотрит, не веря глазам. Неужели, она может быть такой красивой, соблазнительной?

— Нравится? — спрашивает Вик.

— Очень, — честно признается она.

— Я ее сделал для тебя, никто больше не увидит, обещаю. Делай с ней все, что хочешь: повесь в рамку или выброси. Она только твоя.

— А электронные варианты?

— Удалил.

— Тебе можно верить?

— Не обижай мою маму, она меня хорошо воспитывала.

— Артема она тоже воспитывала.

Кажется, его призрак всегда будет маячить между ними. На что они вообще надеялись, уединяясь в квартире Белова?

— Ты сейчас в "Веранду"? Я подвезу.

— Нет, домой. Взяла отгул.

— Говори адрес, — он открывает навигатор в телефоне, и Вера диктует улицу и номер дома, а сердце ноет от досады, что он больше не зовет к себе, делает вид, что ничего не было. Если бы между ними был секс, она бы решила, что он получил, что хотел, и больше не нуждается в ней. Но секса не было. Она была так ужасна, что ему и не хочется? Ах да, у нее же, вероятно, ВИЧ. Косится на него, не поворачивая головы, ловит себя на мысли, что неосознанно царапает запястье. Оно так чешется, будто укусил кто-то. Скорее всего, Белов тоже знаком с продажной сволочью "Гуглом", и тот ему охотно выложил все, что до этого — Вере.

В его машине играет гадкий шум: несколько мужчин кричат в истерике что-то на английском, а Вик — ничего, терпит, губами шлепает, подпевая. То, что одна песня уже закончилась, а другая началась — Вера понимает только по меняющимся символам на магнитоле. Еще и названия есть у каждой, надо же.