| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Принято. Золото тебе — целый мир, а мне — желтый кругляш, — кивнул Локки, тайно гордясь тем, как смог изменить последнюю букву в имени. Зачем спорил? Трудное было время, полудохлого Йена никак не удавалось расшевелить. Сгорели запасы зерна, была разгромлена пивоварня. То и другое Йен полагал важнейшим: не золотоносным, а жизненным. Зерно спасает от голода, пиво в гнилом, пропахшем нечистотами, городе — безопаснее воды. Поэтому в крупных поселках и в каждом районе города поблизости от замка Йен за счет княжеской казны копал и выкладывал камнем огромные емкости — пивные колодцы, так он называл их. Привозил издали семьи мастеров-пивоваров, создавал для них выгодные условия жизни. Радовался продвижению дела, делился с Локки: он уверен, если люди варят и пьют пиво, то живут дольше и болеют реже... И вдруг — пожар, погром! То и другое не случайность. Йен видел нити — золотые связи злодеев и их злодеяний. Он все понимал умом... и не мог внутренне смириться, сам-то не умел завидовать. Пришлось устроить долгий спор по поводу имени, а заодно выведать подробности о главных бедах, вовлечь в дело гнездо. В зиму Кабан поселился в городе и назвался новым пивоваром. Наконец-то — в его возрасте давно пора — завел свое гнездо. Понабрал нищей детворы, заодно разыскал осиротевшую малышню погорельцев. Его дом тоже пробовали жечь, но Кабан — это Кабан! Куда местным наемным негодяям до его навыков в обнаружении чужих ловушек и установке своих?
Вроде все правильно, а гнездо Локки осиротело... без Кабана всем младшим неуютно. Зато сам он уже к весне звался пивоваром княжеского двора, слыл фигурой важной и таинственной. Явился невесть откуда, от злодеев отбился и обрел покровителей. Опасный человек. В городе стали завистливо шептаться: того и гляди титул выхлопочет. Первое толковое пиво отправил не абы кому, а настоятелю храма. Испросил благословения для нового дела на новом месте, а еще смиренно молил о совете и наставлении. Как будто знал, что пиво — слабость пожилого светоча веры, а советы и наставления — тем более! В общем, настоятель Тильман лично посетил и благословил дом и дело Кабана. И только Йен знает, во что обошлось благословение — он натягивал нити поддержки, он же эти нити укреплял, вплетая золото без скупости.
Локки улыбнулся. Трудно жить в чужом краю. Больно. Сперва все тут казалось чужим, неправильным, и так было — проще. Отторгать, а в душе лелеять надежду: я однажды вернусь в тайгу, я стану сильный и мудрый, все наладится в моей жизни, и в жизни каждого малыша моего гнезда.
Теперь прежней простоты нет и в помине. Здешние законы уже не кажутся отвратительными и глупыми. Просто они иные. И здешние люди чужды, но и они не кажутся негодными. Жизнь у них не такая, как дома — но устроенная интересно и сложно. Йен много рассказывал о торговле, о постройке больших кораблей, о гильдиях, о складах в портах, о ненадежных, полузаконных ссудах — их порицает храм, а ведь они дают возможность начать большое, непосильное без денежной поддержки, дело!
— Я слушаю, — отвлекаясь от мыслей, заверил Локки. Он заметил, что Йен притих и добавил. — Правда, я внимательно слушаю, не моргаю и не упираюсь, хотя золото мне непонятно.
— Хорошо. Золото — это мой мир. В нем свои цветы и птицы, своя погода. Торговые сделки. Виды на урожай. Долги старые и свежие, запасы в амбарах, товар на дорогах, жадные разбойники в лесу, мздоимцы у ворот... Что еще? Число работников годного возраста и их готовность работать, алчные наследники, великие мудрецы, готовые дать миру новое, — перечислил Йен задумчиво. — Большой и сложный мир. Он пульсирует, дышит. Золото в нем как кровь, течет и меняет все вокруг. Я — зрячий. Могу править русла рек, устранять засухи и гасить пожары.
— Так в чем беда?
— Все кругом слепые. Положим, я начну рассказывать им, что вижу. Их ответ?
— Я бы слушал взахлеб. Я уже слушаю!
— Ты — да. Но прочие назвали бы меня безумцем и возмутителем спокойствия. Тихо удавили, пока я не начал говорить о золотом мире всем подряд. Пока мои идеи не стали опасно бурлить в умах.
— Возможно, — нехотя признал Локки.
— Допустим, я унялся и стал говорить важное немногим избранным: куда ведет дорога, где подстерегает опасность. Ну, с этим способом жизни все ясно. Я уже сижу в железных башмаках при хозяине. Он очень старается, чтобы никто не узнал источник его растущего благосостояния. А еще он боится меня, ведь я зрячий, и он понимает, я многое могу. Он уже теперь намеренно и злобно мешает мне — из зависти и желания показать свою силу. Скоро станет хуже, он захочет убить, не считаясь с моей полезностью.
— Допустим, — приуныл Локки. — И как же быть?
— Искать таких же зрячих, им ведь не проще выжить, чем мне. Пока что ходить с палочкой, притворяясь слепым. Иногда и очень осторожно забегать вперёд, убирать с общей дороги преграды. Или оставлять знаки, которые позволят слепым заранее понять: впереди пропасть, надо в обход. Моя жизнь — бесконечное выступление канатоходца. Ни одной ошибки, ниточка тонкая, а внизу — дикая толпа, которой зрелище моего падения желанно.
Локки загрустил. Теперь он и правда понял. Захотелось выть... но не здесь! С утра Йен объезжает свои обожаемые пивоварни. Задержался в этой, ближней к замку. Он очень уважает старика, которого уговорил переехать издали, с берега холодного моря... Он вообще умеет ценить людей. Видит в них лучшее. А сам — не ценим. Он маленький, блеклый и вечно мерзнет. Конечно, за то время, пока Локки-Волк числится его личным рабом, Йен изменился. Подрос, перестал кашлять и даже внешне поменялся. Волосы обрели золотистый тон, а были серые, словно пылью пропитанные. И кожа была серая, а теперь — румянец на щеках проступает. Слабый, но это уже что-то.
— Поешь вот.
— Ты слишком жалостливый, братец оборотень. Я скоро растолстею, — хихикнул Йен и охотно принял хлеб с мясом. Прожевал, запил легким пивом. — Интересно, сколько мне лет? Нет, не интересно. Я отвлекся, а ты еще не понял моего дара.
— Я кое-что начал понимать. А если тебе вообще не помогать никому, просто жить для себя?
— Что, добровольно глаза себе выколоть? — огорчился Йен. - Я уверен: всякий, у кого сильный дар к золоту, подобен мне. Он растет, сознает себя и выбирает, как жить. Чтобы стать канатоходцем, надо неустанно учиться и трудиться. Это утомительно, но интересно... или наоборот, кто то скажет: интересно, но утомительно. Добавит: непосильно и опасно. Он будет по-своему прав. Но если у нас, зрячих, хватает силы всю жизнь работать, то мы делаемся почти всемогущи... постепенно. Конечно, сперва братец-оборотень должен помочь снять железные башмаки и уволочь в лес, подальше от хозяина. А вот когда мы себя жалеем... мы или слепнем, или делаемся дрянью. Мошенниками, грязными посредниками в темных делишках. Мы мстим миру слепых за то, что он изуродовал нас. И продолжаем уродоваться.
— Ты снимешь башмаки, — пообещал Локки. — Мы ведь все подготовили, да?
— Осталось наладить впрок некоторые второстепенные дела, — кивнул Йен. — Я не желаю видеть этот край нищим и убогим, однажды вернувшись. Торговые связи, пригляд за дорогами, общинные амбары — это я устроил. Но послабление ростовщикам в обмен на...
— Не надо подробно.
— Хорошо. Но ты ведь понял, — Йен улыбнулся шире.
Локки не ответил, резко развернулся, еще не видя угрозу, но заранее чуя ее, как умеют лишь звери и... оборотни.
Лисенок стоял в дверях. Он был бледным и как-то незнакомо, болезненно подергивался. Он был здоров, не ранен — Локки метнулся, проверил лоб, встряхнул за плечи, заглянул в глаза. И все же...
— Я полез в кладовку за дворцовой часовней, — тихо, нехотя выдавил Лисенок. — Там сладкое к празднику. А ты же знаешь... ну, мои повадки. Вот.
— Дальше.
— Они пришли. Я затаился. Они говорили. После я проследил... В общем, все правда. Тебя, — Лисенок встал на цыпочки и глянул на Йена через плечо Локки, — то ли продали, то ли отбирают силой. Король прислал карету. Снаружи она карета, но внутри клетка. Тебя посадят внутрь и наглухо закуют вход: ни двери не будет, ни замка, ни ключа. Ты будешь зваться казначеем его величества. Все сделают завтра. Утром. Они знают, что ты в городе, и что учуешь подвох вблизи... они еще не ставили в известность здешнего князя. У них особые права.
Лисенок всхлипнул и отчаянно вцепился в руку Локки. Дернул его к себе, уткнулся в плечо.
— Я бы сказал: "Брось его". Я бы сказал... но я сам к нему привык. И нам не уйти запросто, про нас знают. Эти, они говорили и о тебе. У них есть записи. Много, подробные. И еще. Я метнулся... внешние ворота города уже сейчас наглухо закрыты. Вот так.
— Кому-то успел дать знак? — прикрыв глаза и собравшись, уточнил Локки.
— Никому.
— Йен, что скажешь?
— Есть нитка. Тонкая... из столицы тянется. Я видел, но я не понял, что это важно. Указ не оглашен, нить не натянута и силу свою не показывает.
Йен говорил быстро и смущенно, словно был в чем-то виноват и оправдывался.
Локки мгновенно озлился — и так же сразу остыл от гнева. Никто не виноват. Нельзя одному играть против всех — и запросто выиграть. Он знал, он понимал куда лучше, чем Йен. Но не хотел знать и понимать — намеренно. Страх бы ничего не дал. Только отнял остаток сил и решимости.
— Лисенок... Нет, Йен. Сперва ты. Отсюда до пивоварни Кабана один дорогу найдешь?
— Да, но...
— Дойдешь. Лисенок! Сними с него башмаки. Ключ готов? Отдай ему свою одежду. Ты сегодня будешь Йен. Я верну тебя в замок и уложу спать. Я точно знаю, ты — выберешься. Верно?
— Да. А сам-то...
— Я тем более справлюсь. Но ты уйдешь сразу, в ночь. Заберешь Йена. Нашим лазом под стеной не пользуйся. Воровской знаешь? Вот им и иди. Дальше — бегом к Ворону. Скажи ему: черный час. В гнезде определенно подсадной, и вряд ли один. Нельзя медлить и сомневаться. Я не готов потерять хоть кого-то. Йен теперь тоже с нами. Ясно?
— Да! Но как же ты? — Лисенок возился с замками на башмаках, а еще он плакал. Растирал грязь и ржавчину по лицу, опять шмыгал носом и всхлипывал громче, отчаяннее.
— Иного выхода из западни не вижу, хотя я Волк. Все. Прекрати рыдать, не маленький. Укутайся, понесу на руках. Скажу, что хозяина разморило с пива, он молод и не привык. Им такое в пользу, они обрадуются и не станут проверять.
— Я не уйду один. Нельзя из-за меня... — залепетал Йен, вдруг делаясь совсем ребёнком, окончательно беззащитным.
Он не договорил — смолк, впервые за время знакомства получив оплеуху! Шало дернул головой, потрогал горящую щеку, растер затылок.
— Ты...
— Я Волк. Я принимаю решения и веду... стаю. А ты просто знаешь свое место. Сейчас мы уедем. Ты выждешь, пока вот эта свеча не угаснет. После возьми тот мешок. Кряхти, гнись и молчи. Иди вниз по улице, на мерзкий запах. Там помойка. Дорога одна. Поймешь даже без навыка, есть ли за тобой слежка. Если нет, от помойки прямо беги к Кабану. Если есть, иди через помойку, в квартал нищих, и жди Лисенка там. Ясно? Или ты не такой умный, как говорил?
— Ясно.
— Лисенок! Готов? Башмаки на себе застегнул?
— Да. Я могу взять в его спальне все, что пожелаю?
— Бери, — недоуменно согласился Йен.
— Что в карманы влезет, только так. Все, пора.
Локки вынес "хозяина" на руках. Он укутал лже-Йена в покрывало, но все видели рыжеватые волосы, тяжелые башмаки. Этого им было довольно. Вот лже-Йен бережно устроен в карете. Локки захлопнул дверцу, поклонился старшему охраны и пожаловался, растирая шею таким точно жестом, каким недавно тер сам Йен: хозяин пьян, и пока не заснул, клялся всех со свету сжить. Обладатель роскошного доспеха опасливо поёжился. Это движение создало скрип и лязг. Лисенок в карете старательно рыгнул, замычал... и никто не посмел проверить, исполнит ли он угрозу, проснувшись окончательно.
Карета покатилась к замку. Волк запрыгнул на подножку и ехал, вцепившись в поручень и подставя лицо ветру. Лицо ощущало свежесть, но душа оставалась в помоечной духоте страха. Выбранное решение — плохое. Вот только иного нет, а скоро не станет и этого способа сделать так, чтобы гнездо выжило. И Йен — тоже.
Очень хотелось разжать руки, спрыгнуть и бежать без оглядки... Но в карете был Лисенок. Рыжий пройдоха, презирающий любые замки и законы. Он тоже должен был уцелеть. Обязательно.
Локки отнес Лисенка до самой спальни на руках, не позволив никому вмешаться. Уложил, погладил по голове. От дверей следили... Лисенок исправно изображал пьяного и беспробудного. Лишь на миг сжал руку и выдохнул едва слышно: "Когда заведу свое гнездо, воровать не смогу, буду просто взвешивать чужие кошели на ладони, вот увидишь".
Локки улыбнулся, поправил одеяло и покинул спальню. Усмехнулся. Лисенок упрямый, еще на что-то надеется...
Пусть так. Даже к лучшему.
На галерее Локки встретили двое незнакомцев, богато одетых и властных. Спросили, куда идет. "Хочу задать вопрос князю, но не смею обеспокоить в такой час", — ответ выговорился быстрее, че осознался умом. И Локки пошел в каминный зал. Пока он говорит с князем, выигрывает время для всех, и в первую очередь для Лисенка и Йена. А после... поле время станет работать на врагов.
Он шел и думал о Кабане. Знают ли о нем? Захочет ли он уйти? Сможет ли? У него теперь свое гнездо. И нет ему защиты, ведь Йен лишился тайной власти над деньгами князя и через них — над его людьми и законами...
Черный вечер, а за ним — черная ночь. И чёрный день, первый из многих. И никакого света впереди. Только боль и смерть. Неизбежно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
