Сталин-Путин герой Ссср

-Как твое имя дитя! — Художник спросил на чистом русском языке с мягким латинским акцентом.

Мальчик четко ответил, выпрямив спину и стараясь показать, что на его тонких руках есть какие-то мускулы дико напрягая их:

-Авенир! — И тут же поправился. — То есть Авенир Долгорукий!

-Так вот Авенир, я беру тебя! — Самуил решительно произнес. — Сколько он стоит?

Торгаш с ухмылкой ответил:

-Такие люди на вес золота...

Проснувшись княжич невольно поежился, хотя летняя ночь на Балкан тепла. Он ощутил себя беспредельно униженным. Неужели его словно какую-то скотину выставят на торг. Надо обязательно бежать.

Однако сказать легче, чем сделать. Во-первых ему вряд удастся далеко уйти на разбитых в кровь ногах, а во-вторых за ними идет леопард, который внимательно следит за невольниками.

После скромного завтрака Авенир следующий день шел сам. Болело конечно, но плоская белая плитка не так уж и болезненна ногам. Кроме того цвет мела не слишком жарко греется.

Однако сил хватило только на половину дня. Затем икры у княжича так разболелись, что он снова попросился на спины. Хорошо еще, что два его ровесника-холопа специально отобраны из числа наиболее крепких и выносливых крепостных детей. Будь изнеженный Авенир один, то может и не дошел бы.

Рабский переход постепенно становился рутиной. Авенир быстро покрывался загаром, разбитые ноги заживали, как собаке, а выносливость добавлялась с каждым днем. Вот только есть очень уж хотелось.

Питание было скудным и некогда упитанный мальчик, быстро худел. Ребра уже стали выпирать, а кожа из-за спаленного жира становиться все тоньше и тоньше.

Балканский шлях длился верст триста, а затем пошли горы. И тут опять для босых, детских ног настоящая пытка. Правда подошва зажив от порезов заметно огрубела, да и от того, что княжич похудел удельный коэффициент давления значительно уменьшился.

Но вся равно долго идти по крупному гравию и камешкам Авенир пока еще не мог. Его подошвы болели, трескались и кровоточили. Даже некоторым закаленным, местным мальчишкам приходилось не столь легко — огрубевшие подошвы сильно саднили. Петька и Васька впрочем терпели, и не отказывали поднести Авенира. А сам княжич старался как можно большую, часть пути проходить пешком.

Они поднимались все выше и выше в горы: по ночам становилось прохладно. Чтобы не замерзнуть мальчишкам приходилось спать прислонившись друг к другу. Поначалу княжичу было это противно, касаться голым телом плебеев. Но одеял жадные османы не выдавали, а в горах даже летом, по ночам невыносимо холодает. С голым торсом и конечностями никак не выспишься.

Приходилось лежать всем в обнимку, согревая друг друга.

Правда за ночь слишком уж остывали босые ноги. Первые несколько километров они сильно болели, а тем кровь растекалась по ним, но все равно в пути звенела каждая жилка.

Горная дорога петляла, и пытка затягивалась. Голод постоянно донимал мальчишек, и они даже пощипывали траву, и обгладывали любые, мало-мальски пригодные ягоды. Не брезговали и сырыми грибами. Петька пару раз ловит в ручейке руками рыбу и передавал добычу своему хозяину-княжичу. Тот эгоистично лопал чешуйчатых сам.

Пацаны даже земляных червей пожирали, или саранчу, если она попадала на пути. Авенир чувствуя как неприятно бурчит в животе вспоминал роскошные пиры, маму, и свой богатый дом.

А тут он трясется голышом от холода...

После полутора месяцев переходов посмотрел бывший княжич в ручей... И не узнал себя. Кожа от грязи и загара стала совершенно черной, волосы и брови наоборот выгорели на солнце как переспелая пшеница, пышные щеки спали, глаза на исхудавшем лице провалились. Упитанное, сильное тело, теперь уже смахивало на египетскую мумию. Авенир такие видел в Кунц-камере, и в Зимнем дворце.

Правда загорелая кожа, ему нравилось больше бледной. Но до какой степени он стал похож на невольника? Правда били княжича редко — получив приказ османы берегли мальчишку. Другим плетьми доставалось еще чаще и выглядели они отнюдь не лучше.

Плотный с не по годам широкой грудью и плечами Петька сильно сдал. У него выступили ребра, а богатырская грудь стала костлявой, пресс плитками провалился, и живот почти прилип к хребту.

В последние дни Авенир уже шел исключительно сам. Босые подошвы покрылись мозолистой коркой, и почти не болели от острых камней и горных насыпов. Только по ночам чесались сильно, и их приходилось сильно бить об что-то острое, чтобы унять зуд.

Выносливости Авенир добавил, и княжич был теперь уверен, что сможет пережить рабство, и дождаться когда русская армия его выручит из плена. Или по заключению мира, произойдет обмен. Все-таки он знатная особа, и царь обязательно включит его в список.

Если только война еще больше не затянется и на стороне турок не выступит грозный Наполеон.

А война и в самом деле затягивалась. Великий визирь Осман-паша весь июль провел в занятой крепости, дожидаясь подхода армии Измаил-Паши.

Кутузов же пытался собрать свои немногочисленные силы, и дожидался перехода турок за Дунай. Существовал риск, что османы вообще не рискнуть сунуться за естественную водную преграду, а будут ждать следующего года, и наполеоновского вторжения в Россию.

В принципе визирь зная, уровень боевой подготовки турецкой армии и в самом деле склонялся к мысли, отсрочить наступление на Румынию. Или собрать еще больше сил.

Над самим Кутузовым также нависла угроза опалы, за ненужную как тогда казалось сдачу Рущука. Но император колебался, и это позволило легендарному полководцу сохранить за собой пост. И даже потребовать переброски еще двух дивизий на подкрепление сил.

По отступлении Кутузова на левый берег визирь занял Рущук, но в течение всего июля не трогался оттуда, выжидая результатов действий Измаил-бея. Данные полководец только в середине июля прибыл к Видину и 20 июля начал переправлять свои войска (около 20 тысяч) через Дунай. Заняв Калафат и, сильно в нём окопавшись, он двинулся против отряда Засса (около 5 тысяч). Османы атаковали со всей своей яростью, но не смогли овладеть малодоступной русской позицией.

Когда 24 июля присоединились к Зассу отряды О"Рурка и графа Воронцова и, кроме того, подошла к Дунаю русская флотилия, то Измаил-бей лишён был возможности ворваться в Малую Валахию.

Время шло, уже наступил и август. Действительно, сама по себе мысль избежать лишнего риска, и дожиться следующего с предполагаемым походом Наполеона к Москве выглядела вполне здравой.

Между тем под давление султана визирь решился переправиться на левый берег, чтобы, пользуясь огромным перевесом своих сил, разбить Кутузова. Ну, и, угрожая сообщениям Засса, заставить его открыть дорогу Измаил-бею. Приготовления визиря продолжались долго, так что только в ночь на 24 августа началась переправа его войск, в 4 верстах выше Рущука. К 2 сентября уже до 36 тысяч осман было на левом берегу, где они, по своему обыкновению, немедленно окопались.

Но и это еще не все; на правом же берегу оставлено было до 30 тысяч. Вместо того, чтобы немедленно атаковать Кутузова, у которого под рукою было не более 10 тысяч солдат, визирь оставался на месте. Благодаря его бездействию, главнокомандующий успел притянуть к себе отряд генерала Эссена, стоявший на реке Ольте. Он его использовал, (как резерв для Засса), и, сознавая, что наступил критический момент войны, не стал выжидать приказаний из Петербурга относительно 9-й и 15-й дивизий, но собственной волей распорядился ими.

Хотя в этом был и риск: первой он послал приказание спешить к Журже, а второй — к Обилешти, для прикрытия левого крыла армии со стороны Туртукая и Силистрии, откуда тоже угрожало появление неприятеля.

Княжич Авенир и его друзья не знали об этих событиях. Турецкий конвой и сам заплутал в горах, и посему партия невольников проболталась так долго, за два с половиной месяцы отбив босыми ногами не одну сотню лье, и только в середине сентября прибыв в Стамбул.

После горных круч движение по равнине было уже сродни приятной прогулке. Питание для юных невольников улучшилось, так как надо было их подготовить к торгам.

Тут уже пошли освоенные турками земли — богатые, и цветущие. Иногда даже на дорогах появлялись танцовщицы в прозрачных накидках, и в одних трусиках. Они под музыку исполняли танцы, заставляя хлопать глазами мальчиков-невольников.

Но уже на подступах к самому Стамбулу османы на всякий случай возводили дополнительные подкрепление. Небольшую группу пацанов что называется: припахали.

Распорядитель, у которого срывались работы, заплатил за "аренду" небольшую сумму денег. Главарь отряда соблазнился возможностью положить кое-что себе в личный карман. Тем более осень это как раз время наплыва невольников, и на них падают цены. Лучше продавить новых рабов, когда после зимы наступает их дефицит, и они стоят дороже всего.

Пацанов перед насыпью, и приказали скинуть набедренные повязки и окунуться в море...

Авенир с удовольствием плюхнулся в воду. После палящего солнца морская вода, такая нежная и бархатистая. В какой-то момент мальчик-княжич оказался на самой вершине блаженства. Плескаешься как рыбка в океане. Измученные переходом мышцы расслабляются, а зуд в мозолистых, потрескавшихся пятках утихает. И ты уже ложишься на спину, и качаешься.

Ты теперь в уютной колыбели. Волны медленно и верно колебались, в тихий омут уносились вдаль без цели...

Но грозные окрики янычар, и даже выстрелы над самыми головами заставляют вернуться.

Далее их всех бреют наголо. Без мыла, но достаточно умело, почти без порезов. Процедура не самая приятная. Пышная прическа княжича, кусками падает на крупную гальку. И мальчишке кажется, что в каждом светлом, выгоревшем на солнце волосе, вырванная с корнем частица его души.

После бритья их обливают ледяной водой и выдают новые набедренные повязки. И все... Если взрослые невольники еще носят какие-то грубые деревянные башмаки и дерюги, то мальчишкам положено вкалывать до зимы голышом.

Только еще к правой ноге приковывают цепочку с ядром... Ядро, правда, небольшое, деревянное, чтобы не мешать ходить, но с ним не слишком быстро побегаешь.

После чего мальчишек отправили в трудовую топку. Надо грузить тачки с камнями, затем тянуть их наверх и высыпать. А еще выдалбливать камни ломиками, мотыгами, кирками.

Работа организована неплохо... Мальчишки работают отдельно от взрослых, и их чередуют в разных операциях. Но все равно тяжело.

От природы сильный Авенир, с трудом сдвинул тачку с месте. Тем более напарником был не Петя, а какой пацан помельче княжича.

Двое мальчиков волокло полторы взрослые тачки. Им приходилось упираться в острые, разбросанные повсюду камки, что жестко впивались в мозолистые подошвы. Даже через грубую кожу Авенир чувствовал уколы. А затем ты толкаешь эту тачку наверх.

Не все справляются с этим. Многие падают и их поднимают жестокими ударами плетей. Авениру, когда он промедлил, обожгло плеткой левый бок. Гордый княжич, заскрежетал зубами, и прибавил ходу. Вот, наконец кажущийся бесконечным путь подходит к концу, и ты выгружаешь тачку.

Назад её катить уже легко и Авенир искренне улыбается. Пока не следует окрик. И ты должен взять в руки лопату и помочь нагружать булыжники остальным мальчишкам.

И снова волочь наверх...Для пацанов норма в день не меньше тридцати тачек, и это не считая прочих работ. Княжич уже чувствовал, что не может более, толкать, как неожиданно тут их прервали. Наверно для новеньких существовал какой-то особы рабочий ритм. Засвистели плетки и новичков погнали быстрее к куче сложенных инструментов. Княжичу Авениру выдали молот с заостренными концами и корзину для сбора. Отвели к колупавшимся в камнях мальчишкам. Надсмотрщик строго приказал:

— Разбивай камень в щебенку и неси вместе с остальными мальчишками к тачкам. И смотрите, работайте живее!

Авенир, взяв крепче в руки тяжелый молот, с размаху нанес по камням удар. Ощутил отдачу в мышах, в ноздри полезла каменная пыль. Более опытный напарник мальчишка лет четырнадцати, с резкими проволоками проступивших сухожилии подсказал:

— Не вкладывайся в удар. Во-первых, тебя надолго не хватит, во-вторых, вздымаешь кучу пыли. Бей, расслаблено рассчитывая лишь на тяжесть молота.

Авенир вяло кивнул:

— Мы по царскому этикету! Бритыми наголо были только новички, у остальных мальчиков-рабов лишь небрежно подстриженные волосы, черные, рыжие, светлые. В те времена Османская еще не подверглась этническим чисткам, полная невольников со всей Европы , и светловолосых мальчишек очень много.

Авенир работает, взмахивая молотом, стоит чуть-чуть остановиться и свистит плеть. Затем нагрузив корзину, он почти бегом мчится к дальнему углу, где это все сгружают на воз. Широкий ремень корзины оттягивает плечи. А затем снова коли камень.

Авенир пытается представить себе, что он просто Илья Муромец, и таким образом тренируется. Босые, сбитые в кровь, ноги мальчишки ступают по горным камням, а сверху еще и давит груз.

Тяжело и с каждым часом становиться все тяжелее. С Авенира стекает пот, ему мучительно хочется, есть и особенно пить.

Молот кажется все более и более тяжелым. Нет, это не зона-малолетка, где по сути никто как следует, не работает, да и нельзя по закону заставить трудиться подростка более четырех часов. Это рабство, жестокое османское рабство.

Чуть только княжич замедляет работу, как свистит кнут и больно обживает шею, царапнув и свежевыбритую башку. Но усталость от этого отступает. Вот один из новичков падает в полном изнеможении. На него обрушивается плетка. Надсмотрщик бугай в почти два метра ростом, колотит худенького мальчика, на вид лет одиннадцати, вкладываясь удары. Мальчишка отчаянно вопит от боли, сверхусилием поднимается с него стекает кровь. Делает еще несколько шагов с грузом и снова падает. И опять жужжит тяжелая плеть.

Княжич Авенир побледнел:

— Так он убьют его насмерть!

Напарник еле слышно предупредил:

— Не лезь! Если заступишься тебя, ждет крест! Крепись из-за всех сил, иначе упав, не сможешь подняться.

Избиваемый мальчишка затихает. Чтобы окончательно удостовериться, что он готов, к огрубевшим, босым пяткам пацана подносят зажженный факел. Повалил дымок и стал разноситься отчетливый запах паленого.

Авенир невольно глотнул, в животе начались мучительные, голодные спазмы. Паленное мясо, вызывает воспоминая об охоте, где они жарили шашлыки из дикого кабана. Вот их останавливают и приказывают широкими шуфлями грузить щебенку. Мальчики-пленники подчиняются и приступают к работе.

Авенир кидает щебень и камешки лопатой, стараясь не выдать боли, у него не только мучительно ноет каждая мышца тела, но еще саднят и свежие мозоли на руках. А это скверно. Рукавиц сволочи не выдали, и рукам нужно пройти такую же преисподнюю, как разбитым по каменистым дорогам, босым ногам княжича.

Во рту сухо, даже глотать мучительно больно, а живот буквально проваливается от напряжения. Но мальчик грузит, стараясь сдержать стоны, порез на голове щиплет стекающий соленый пот. Мальчишки-рабы тяжело дышат, но стараются. Наконец вагонетки нагружены и толкают уже другие невольники.