— Типун те на язык, Емеля! — грубо отреагировал Пахом. — Слава Богу, что идем без боя, авось к самому турецкому лагерю так подберемся..... Ан нет! Накликал беду, тюха-матюха. Вон спаги скочут....

Тут всадников увидел и Миша: турки мчались вроде быстро, но с намерением обогнуть каре по сторонам. В это время из нашего тыла по обе стороны каре проскочили две колонны казаков, которые тотчас стали разворачиваться в лаву, летящую на спагов. Те мигом развернулись и помчались обратно, в сторону лагеря.

— Счас пушки ихни в дело вступят, — предрек ход событий Пахом. — Хоть бы Аким Василич вовремя команду дал нам залечь......

Однако команда была дана другая: ускорить шаг. Каре двинулось вперед почти бегом и вдруг оказалось перед довольно глубокой лощиной, окаймляющей высотки, на которых был устроен турецкий лагерь. Тут со стороны лагеря вспухли облака белого дыма и с небольшим опозданием прилетели пушечные громы.

— Ложись! — звучно скомандовал генерал и его тотчас продублировали младшие офицеры. Гренадеры дружно бросились на землю, а с ними не сплоховал и Миша. Тотчас над головами солдат провизжали чугунные ядра, а за каре раздались крики и громкое ржанье лошадей.

— Первый гостинец коникам достался, — посочувствовал Пахом. — Надо бы нам в лощину эту сигануть.....

— Гренадеры! — раздалась новая команда Хастатова. — В лощину повзводно бегом! Укрыться под турецким склоном!

Через полминуты турецкие полевые пушки снова рявкнули, но гренадеров на гребне склона уже не было. В ответ загрохотали русские полковые пушки: калибр их был меньше, но самих пушек было в 3 раза больше. Впрочем, вскоре оказалось, что укрытым за брустверами турецким орудиям наши ядра почти не причиняют вреда. Быстрый разумом Суворов, вероятно, распорядился, и Хастатов вскоре выкрикнул еще одну команду:

— Гренадеры! Строй пирамиды и марш на штурм батареи!

Гренадеры одного отделения Емелиного взвода заученно прильнули к крутому подъему, сцепившись руками, второе отделение полезло им на плечи и составило второй пояс "пирамиды", а третье отделение (и среди них Пахом с Емелей) полезло по спинам и плечам товарищей еще выше, оказавшись чуть ниже кромки откоса.

— Подымите нас! — шопотом велел Пахом. Тотчас в подошвы сапог Миши уперлись чьи-то ладони, и он стал подниматься вверх как на лифте. Вот его голова показалась над обрывом, и он увидел подножье бруствера, отстоящего от обрыва на 2-3 метра, а также лежащих перед бруствером янычар с теми самыми ятаганами. В течение мгновения Миша был в растерянности (а ближайший к нему турок уже вскакивал на ноги!), но тут слева раздался ружейный выстрел (Пахом! — сообразил Ботан) и турок этот упал ничком. Миша вскинул свое ружье и сотворил ответную услугу Пахому, выстрелив в прыгнувшего на него противника. Продолжая проявлять инициативу, он бросил на откос разряженное ружье, выхватил из подмышечной кобуры двуствольник и выстрелами повалил еще двух турок.

Меж тем ловкий Пахом успел вспрыгнуть на кромку обрыва и, подав руку, вдернул на кромку и Емелю. Далее они вдвоем стали отмахиваться штыками от сбегающихся в эту точку обороны янычар, а прочие гренадеры отделения сначала поддерживали их выстрелами, а потом тоже вскарабкались на обрыв и вступили в штыковой бой. Некоторые же, улучив момент, спустили руки вниз и стали вытаскивать по протянутым к ним ружьям солдат второго отделения.

В это время ближайшее к ним орудие вновь выстрелило и откатилось внутрь редута. Пахом взмахнул приглашающе рукой и прыгнул в открывшуюся амбразуру. Миша лихо сиганул за ним и сразу был вынужден применить свой штык, так как на Пахома уже насели два артиллериста: один с банником, другой с саблей (его-то Ботан и ткнул с лета). Мгновенно ужаснувшись тому, что сотворил (из груди турка обильно брызнула кровь!), Миша отскочил в сторону и вовремя: за ним в амбразуру стали врываться прочие гренадеры. В течение минуты артиллерийский расчет был частично перебит, а частично убег. Главным же результатом стало прекращение стрельбы большинства пушек вредной батареи.

Гренадеры Хастатова едва успели выбраться полным составом на обрыв и перезарядить ружья, как со стороны основного лагеря примчалась большая масса спагов (3 или 4 тысячи), привезшая к тому же на крупах своих лошадей около 2-3 тысяч янычар. Спрыгнув наземь, янычары бросились на гренадеров, которые успели все же составить свое каре. После этого спаги и янычары стали волками вгрызаться в фасы и углы каре, "откусывая" по одному-два солдатика то там, то здесь — гренадерам же осталось только плотнее смыкать свои ряды и образовывать валы вокруг каре из крупов подстреленных лошадей и трупов врагов.

Мише досталось стоять в третьей, внутренней линии каре и стрелять, стрелять, стрелять. К тому времени у гренадеров образовался излишек ружей за счет естественной убыли личного состава. Внутри каре скопилось также некоторое количество легкораненых, которых Аким Васильич тотчас занял важнейшим делом: заряжать ружья и подавать их стрелкам на смену. Миша совершенно забыл о своем намерении "убиться" и выцеливал врагов наверняка — но через некоторое время он стал уподабливать турок комарам: сколько ни бей этих кровососов, меньше их как будто не становится. В отличие от русских бойцов.....

Вдруг слева в тыл туркам ударили дружные ружейные залпы, которые были поддержаны картечью. Миша, пользуясь своим высоким ростом, привстал над рядами и увидел подходящее к свалке новое каре, состоящее из солдат в зеленой форме: то были два егерских батальона. Тут Хастатов скомандовал:

— Фронтальные ряды ложись!

И как только гренадеры выполнили эту команду, стоявшие в центре каре полковые пушки тоже ударили картечью! Турки, облепившие каре, частично попадали, частью отпрянули, а гренадеры уже поднялись с земли и услышали долгожданную команду:

— В штыковую атаку марш!

— Ура-а-а! — заорали гренадеры и слитно бросились колоть турок. Этот же маневр проделали егеря и тогда янычары, оказавшись в тисках, дрогнули и бросились бежать к спагам, кружившим уже в некотором отдалении. Спаги приняли их на крупы и помчались прочь, гонимые уже конными карабинерами и австрийскими гусарами. Неожиданно из их собственного лагеря навстречу выскочила лавина казаков и арнаутов. Спаги совершенно растерялись и стали искать укрытия в соседнем лесу, ссаживая там бесполезных янычар. Миша тоже побежал в ту штыковую атаку, но никого больше не убил, а лишь подталкивал беглецов прикладом, а потом и вовсе остановился — обнаружил, что воевать уже не с кем.

Разгоряченные и веселые гренадеры Фанагорийского полка принялись было рассказывать друг другу свои впечатления от боя, но вдруг услышали дивизионных трубачей, выдувавших сигнал "Общий сбор". Хастатов тотчас закричал:

— Гренадеры! К месту сбора бегом марш! Чтоб были первыми там, сукины дети!

И побежал к трубачам, постоянно оглядываясь.

Что поделать, надо бежать. Потрусил вперед Пахом, порысили его товарищи, а Мишу угораздило обронить патронную сумку, и потому он догонял свой взвод галопом.

Когда дивизия наскоро построилась, перед ее фронтом появился на коне пожилой, щуплый, но энергичный офицер с узнаваемым хохолком на непокрытой голове ("Суворов!" прошелестел говорок над рядами) и бодро зачастил:

— Ребятушки! Вы снова доказали туркам, что все как один являетесь чудо-богатырями и развеяли корпус Сойтар-паши по ветру — будто его и не было! Но сделали мы сегодня лишь полдела. Слышите гром орудий, треск ружей и вой к востоку от нас? То основные силы турок атакуют наших союзников, австрийцев. Мы выручили их недавно у Фокшан, выручим, я уверен, и сегодня. Поэтому я прошу: соберите все свои силы и направьте их против новой гурьбы турок. Знайте: эти турки ничем не сильнее тех, что вы побили только что у Тырго-Кукули. Так вперед, детоньки мои, к новой победе!

— Ура-а! — вырвался из солдатских глоток русский военный клич. После чего офицеры стали выстраивать свои части для атаки.

Миша смотрел на солдат с совершенно новым для него чувством. Полчаса назад их остервенело пытались убить и некоторых их товарищей действительно убили или изувечили. Они едва вывернулись из-под чудовищного стресса, начали радоваться жизни и вдруг их обязали вновь идти в объятья смерти. Большая часть Мишиных современников затосковала бы и стала искать пути к уклонению от реально жуткой опасности, а эти молодцы только вновь стали деловиты и подтянуты. И потому в Мишиной душе зародилось восхищение давними предками и гордость за свою нынешнюю принадлежность к этому великолепному сообществу.

Все пошло по второму кругу: образование двух линий каре, мерный ход пехоты к деревне (на этот раз к Боксе), атаки турецкой конницы, контратаки русско-австрийской кавалерии, обстрел со стороны турецкой батареи и ответ наших артиллеристов. Русские пушкари в этот раз так метко пристрелялись, что вынудили турок перетаскивать орудия на новую позицию. Однако каре в отсутствие кавалерийских наскоков быстро перестроились в несколько колонн, которые бросились бегом в атаку на окраину деревни и окончательно выбили турецких артиллеристов и охранявших их янычар из редутов. Толпы деморализованных турок побежали к лесу Крынгу-Мейлор или к переправе через Рымник у села Маринешти. А суворовская дивизия миновала деревню и сомкнулась, наконец, с правым флангом австрийских войск.

Здесь был объявлен отдых, который присовокупили к обеду. Впрочем, какой там обед: погрызли сухарей, запили их водой из фляжек и все. Но гренадеры вновь повеселели и в этот раз успели поговорить, причем Пахом счел нужным похвалить Емельяна: за проворство, меткость и выручку в бою. Миша невольно заулыбался, хоть и понял, что был похвален как бы впрок, педагогически.

Долго рассиживаться солдатам не дали: от Кобурга прискакал наш порученец и через пять минут от егерского каре, облюбованного Суворовым, побежали к своим частям офицеры: поднимать их в новую атаку, на основной укрепленный лагерь войска Юсуф-паши, великого визиря. Основной удар (в центр позиции) наносил корпус Кобурга численностью в 18 тысяч бойцов, а дивизия Суворова двинулась вдоль ретраншамента, опоясывающего лагерь. Противостояло союзникам в этот раз около 40 тысяч турок. Шли русские за пределами досягаемости ядер и потому особого противодействия пока не встречали: ну, налетали на каре периодически спаги и отлетали обратно. Миша, как и все, недоумевал: чего Суворов выискивает в турецкой позиции?

Вдруг прозвучал приказ остановиться. Миша в очередной раз вытянул шею и увидел, что в данном месте турки срочно достраивают бруствер укрепления. В это время в промежутки между каре стали выскакивать имперские гусары и мчаться в сторону этого недостроя. Вслед за ними пустились в галоп конные карабинеры и казаки с арнаутами. Гусары лихо перескочили через ров, затем через невысокий бруствер (строители, конечно, разбежались) и ворвались внутрь лагеря, рубя его оторопевших защитников направо и налево. Карабинеры, оказавшись в лагере, стали осыпать пулями турецких стрелков, а казаки насаживать на пики кого попало. Тут был дан сигнал и пехоте, которая побежала как можно резвее и тоже стала вваливаться в лагерь. Паника неотвратимо охватила турок, и они потеряли способность к эффективному сопротивлению. Напрасно кричали на аскеров офицеры, напрасно Юсуф-паша вздымал перед ними коран — войско уже превратилось в толпу и побежало из лагеря через лес в сторону реки Рымник....

В этот раз союзники не прекратили преследования врагов, а гнали и гнали их (нещадно отстреливая, коля и рубя) до села Маринешти, где турками была устроена защищенная окопами и свежими войсками переправа. Однако огромная толпа беглецов увлекла за собой этих защитников, переполнила переправу и стала бросаться просто в воду весьма немалой реки, где многие из них и утонули.

Глава двадцать вторая. Знакомцы новые и старый.

Вечером на биваке, устроенном гренадерами на берегу Рымника, Миша попытался выйти из игры, но получил ожидавшийся отлуп, сдобренный известием, что на его счет зачислено 100 золотых рублей — в качестве поощрения за геройские действия в Рымникском сражении.

"Подавитесь вы этими жалкими рублями!" — мысленно возопил Ботан, но вслух ничего благоразумно не сказал. Потом подумал и признал, что для простого солдата это награда просто фантастической величины — ведь если брать за эталон цену коровы (три рубля), то он враз стал завидным женихом в любом селе. Тут он вспомнил, что звать его отныне Емеля Вержинов и его ближайшая задача — возвращение статуса гвардейского офицера и дворянского имени. "А кстати, я ведь должен теперь владеть французским языком, — подумал Миша. — А так ли это?"

"Vous possedez, ne doutez pas. Seulement alors qu,il y a peu de tells artisans en Russie, tout le monde continue de parler en russe (Владеешь, не сомневайся. Только пока в России таких умельцев мало, простые дворяне продолжают говорить по-русски)" — ответил внутренний голос.

Тем временем к взводному биваку явился командир роты (поручик Волынцев, как узнал позже Ботан) и озадачил его командира (того самого Пахома):

— Унтер, представь мне список особо отличившихся солдат своего взвода — с указанием, что он сделал в бою!

— Бу сдел, вашбродь, — отрапортовал Пахом. — Только я в грамоте не силен.....

— Ну, найди такого, кто больмень силен, — осерчал поручик. — Впрочем, ведь именно в ваш взвод попал тот гвардеец, француз? Где он, что-то я его не вижу....

— Емельян! — гаркнул Пахом. — Подойди к костру!

Миша вышел из темноты на свет и отрапортовал:

— Гаспадин паруч! Гренадер Вержинов по Ваш приказ явиться!

— Вот чучело, — хохотнул комроты. — Еле-еле тебя разобрал. Ты и писать по-русски не умеешь?

— Пишу лучше, ваш благарод! — заверил Миша.

— Ну, попробуй, составь мне рапорт о ваших удальцах. Со слов унтера, конечно.

— Буду старась!

— Уж постарайся, божий одуванчик, — поморщился поручик и обратился к унтеру: — Кстати, как воевал бывший де Вержи?

— Лучше всех, вашбродь! — заверил Пахом. — Первым поднялся на обрыв, застрелил двух турок, меня спасая, и первым ворвался на батарею, где еще антиллериста заколол. А стрелял из каре так точно, что усеял янычарами все поле перед нами!

— Ты ври да не завирайся, унтер, — прикрикнул на Пахома Волынцев. — Чем тебя подкупил этот французик?

— Истину баю, вашбродь, вот те крест, — выпучил глаза Пахом. — Да кого хошь из наших спроси, любой его удальство подтвердит!

— Застрелил двух турок подряд? Из одного ружья?! — взревел поручик.

— Я стрелял из этот пистоль — вмешался Ботан и подал поручику двуствольник.

Тот взял пистолет в руку, повертел перед глазами, смягчился лицом и сказал:

— Что говорить, хорош пистолетик. Из Франции привезен?

— Он сделан в Тула, — возразил Миша. — Вот клеймо. Но я им доволен.

— Может, подаришь своему командиру? — сощурился поручик.

— Дарен нэ дарят, — укорил его Ботан. — Тем боль из рук ла бель мадмуазель. Но я добыть трофей: турк сабре с эфес в золоте. Ее я могу Вам подарить.....