| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Внезапно, расталкивая локтями собравшихся, к трибуне выскочил полноватый среднего роста человек в смешных круглых очках. Левой рукой он придерживал котелок, так и норовивший упасть с лысоватой головы, а правой торил себе путь через людское море.
Он, на удивление, обратился к собравшимся на русском, — в смысле русском русском, а не русинском, видимо, чтобы подсознательно связать себя с чаемой собравшимися империей.
— Нужно успокоение! Нужно успокоение, братья мои! Во всех нас играет волнение! Да, в Венгрии революция! Но! Ее вот-вот могут и подавить, как не раз бывало! И что будет тогда с нами? Что, забыли, как...
Толпа замолчала. Бобрев почувствовал, что еще немного, и этот толстенький оратор с надменным лисьим взглядом завоюет ее внимание. Опытным взглядом Дмитрией Петрович определил в этом человека "провокатора" — то есть сторонника власти. Такие должны были пускать энергию митингов в нужное русло, успокаивать, заговаривать зубы и сводить протест на нет. Бобрев понимал, что в чем-то это хорошо, это поможет подготовиться, но...
Выйдут ли люди во второй раз? Не разочаруются? Вдруг будут ждать помощи только от соседней России, а потому не решатся сами, глядишь, и с оружием в руках, драться за свою судьбу?..
— Но только вы сами, народ русский! — Бобрев возвысил свой голос, напрягая связки насколько только можно. — Вольны! Определять! Свою! Судьбу! Века! Венгерской! Власти! Прошли! Настала! Пора! Власти! Русинов! Карпатская Русь! Пусть! Карпатская! Русь! Возродится!
И площадь потонула в гуле одобрительных возгласов.
Позади Бобрева рухнул на булыжники мостовой венгерский флаг, тут же разодранный митингующими.
Венгерская власть в Ужгороде — символически — кончилась. Началась власть русская, то есть пока еще русинская.
Бобрев понял, что теперь он в полном ответе за все, что произойдет с этого дня в — уже бывшем — Ужанском комитате.
И тут Дмитрий Петрович глянул на запад, в конец улочки. В вечерном сумраке он разглядел ровный строй солдат, разрезавших толпу по пути к площади. Бобрев вновь потянулся к браунингу. Он боялся, что то могут быть солдаты гарнизона, и в любой момент они могли открыть огонь по митингующим...Нет! Уже по восставшим.
Толпа замолкла ненадолго, наполнилась тяжелым таким, опасным молчанием. Все ждали, что же будет. Разве что ближайшие к трибуне люди начали становиться плотнее, образуя нечто вроде кольца охраны.
Но вот послышался окрик со стороны солдат, и Бобрев громко выдохнул, чем испугал напрягшегося "провокатора".
— Солдаты первой сводной карпаторосской роты готовы выполнить свой долг! — раздался зычный голос Рогова. — Рота, стройся!
Тут же русские солдаты (даже формально слово "пленные" к ним уже не подходило) выстроились цепочкой. Безоружные, они одним своим видом вселяли уверенность в собравшихся людей. Толпа почувствовала это, и пуще прежнего принялась кричать: "Россия! Россия! Русь! Карпатская Русь!".
Тот самый очкарик зло ощерился на Бобрева:
— Теперь Вы будете в ответе за все, попомните еще слова Волошина Августина! — недовольно бросил этот человек и скрылся в толпе.
Дмитрий Петрович похвалил себя за то, что сумел выявить уже второго вражеского агента за день, а что "провокатор" был из таких, в этом сомнений никаких возникнуть не могло.
— Россия!
Люди принялись подхватывать и подбрасывать солдат первой сводной роты. Рогов заливисто хохотал при каждом взлете над площадью.
— А я говорил! Говорил! — только и сумел расслышать Бобрев обращенные к нему слова капитана. — Говорил! Будет нужда!..
Глава 7
Глава 7
Дмитрий Петрович, помимо всякого своего желания, оказался в самом центре внимания, и более того — командования. Теперь он раздавал приказания, к чему совершенно спокойно относился капитан Рогов. Он окончательно уверился в мысли, что "простой русский инженер" пришел с "большой земли" (эту фразу Бобрев тоже перенял у Великого князя, прицепилась незаметно). Тут же безоружную сводную роту Дмитрий Петрович направил к гарнизону. С солдатами пошли русины, все громче и громче скандировавшие "Свобода!" и "Русь!". Сам же "простой русский инженер" попытался создать подобие революционного комитета, по опыту пятого года. Конце концов, должен же кто-то взять власть в городе и худо-бедно ее организовать!
— Иван Петрович! Иван Петрович! — спустившись с "трибуны", Бобрев разыскал Гецко. — Вы нужны мне.
— Это мы с радостью, — улыбался во все зубы Иван Петрович.
Видно было, что он несказанно рад шансу принять участие в исторических (а уже можно было смело говорить — поистине исторических!) событиях.
— Надо собрать самых толковых русинов Ужгорода...Да хоть там! — Бобрев показал на здание ратуши. — Вот здесь создадим Ужгородский совет! Или ...как там...раду!
— Лучше совет. Так оно понятнее, — кивнул Гецко. — А Вы бы, Дмитрий Петрович, людей собрали да заняли здание...
— Я? — Бобрев кивнул. — Это мы попробуем...
И точно: надо же было здание занимать! Бобрев стукнул себя по лбу. Вот что значит полное отсутствие опыта руководства революциями!
— За мной, русины! За мной! Это наш город — и нам здесь брать власть! За Русь! — Бобрев буквально вспорхнул на трибуну, чтобы его могли заметить со всех концов площади. — За мной! На ратушу!
И он сбежал со столов, уверенно шагая к приземистому зданию. Ноги сами собой вывели "простого русского инженера" к лежавшему на булыжниках истоптанном венгерском флаге. Вот так, в одночасье, рушилась старая власть. Но заступит ли на ее место новая?
— Двери не ломать! Не ломать! Это же все на ваши же деньги построено! — прикрикнул Бобрев на группку парней, вовсю бившихся в двери ратуши.
Но, подойдя к закрытым наглухо створками, Бобрев плюнул и сам наддал плечом. Послышался звон битого стекла: разбили окно первого этажа, и туда уже вовсю забирались по спинам товарищей мужики с дубьем (и где только раздобыли?). Послышался грохот, и двери ратуши открылись вовнутрь, да так неожиданно, что Бобрев едва-едва сохранил равновесие.
— Заходим! Заходим! Нужна мебель! Рухлядь какая-нибудь! Доски! Нужно проходы закрыть баррикадами!
По опыту февраля Бобрев помнил, что вовремя не возведенная баррикада — своевременно подавленное восстание. Поэтому с этим делом нужно было торопиться. Тем более кто знал, что предпримут венгерские власти? Вдруг на пути в Ужгород подкрепления из Мукачево или еще откуда, пулеметы, а пусть даже и авиация! Австро-венгерская армия оставила после себя уйму трофеев, которые Будапешт не мог не использовать. А потому нужно было приготовиться к попытке правительственных войск занять город. Да только что же им противопоставлять, если сам гарнизон вот-вот может явиться! Оставалась надежда, что местные, — а здесь остались в основном русины или венгры, давным-давно осевшие на этих землях, — не сразу примутся палить по соседям, друзьям и родне. Хотя, кто ж его знает!
Люди расползались по ратуше, хватая, что только под руку попадется, и тащили к выходу. Кто-то принялся валить шкафы, но Бобрев их тут же остановил. Там ведь могли быть документы, и не дай Бог они пострадают! Годами потом придется восстанавливать!
В одной из комнат в угол забился сторож, тоже местный, в вицмундире. Он просил — как понял Бобрев — ничего не трогать, не ломать. Мужики бубнили, что все останется на своих местах, и вытолкали сторожа из комнаты.
— Эй! — Бобрев обратился к толпе человек из десяти. — Доски нужны! Связаться надо с пилорамой!
— Будет, — ответил самый высокий из толпы и, дав знак товарищам, отправился прочь из ратуши.
Как бы Бобрев и его товарищи по труду не старались, но в считанные минуты случился настоящий кавардак. Кресла были или повалены, или утащены, вовсю шкафы поменьше тащили к дверям, столы оказались прислонены к окнам. Были бы пулемет — давно их дула смотрели бы на площадь.
— Пулеметов! Сюда бы десяток пулеметов! — вздохнул Бобрев. — Или винтовок сотню!
Дмитрий был уверен, что в здешних лесистых краях, у отрогов Карпат, мало кто не охотился хотя бы раз в жизнь. Да и Великая война должна была сделать из местных мужчин бойцов. Хороших или плохих, Дмитрий надеялся так и не узнать.
— Дмитрий Петрович! Дмитрий Петрович! Как просили! Нашел! Всех нашел! — раздался голос из-за спины Бобрева.
Он как раз помогал тащить стол к окну, выходившему на площадь.
Дмитрий Петрович остановился, приосанился. Перед ним возникла группка человек из пятнадцати, большинство походило на сельских учителей, остальные — на приказчиков ужгородских заводов. Да верно, они таковыми и являлись.
— Значит, так, Иван Петрович. Объясняю задачу. Объясни товарищам, что надо разделить весь город на...сколько вас?
Бобрев посчитал. Ага, семнадцать, если вместе с Гецко.
— Весь город на семнадцать частей. Нужна карта Ужгорода. Раздобудете? — Петр Иванович кивнул. — Хорошо. Каждый из вас будет руководить одной из этих частей города. Там люди, они только и ждут, кто бы их возглавил. Времени мало. Теперь вы все — Народный совет Ужгорода. Последний представитель власти, — это Бобрев сказал про сторожа, — сбежал, да и власти той не осталось после революции в Будапеште. Значит, нужно будет требовать присяги от жандармерии, гарнизона, почты, заводчан, школ присяги на верность русинскому совету и народному совету Ужгорода. А потом — как-то сохранить нормальную жизнь города...
Бобрев взял паузу. Великий князь говорил о том, что в любой момент сюда могут выдвинуться чехословацкие и французские части... Успеет ли их задержать нависающая над перевалами, оставленная там для обороны границы "Железная дивизия"? Пусть страх перед вводом имперских войск отсрочит активные действия чехов и французов. Значит, у Бобрева оставалась неделя-другая для утверждения власти. После этого сюда могли двинуться венгры, к тому моменту они уже должны были разобраться, кто у них там за, а кто против революции и новой власти.
Но — главный вопрос — сколько же здесь нужно было продержаться Бобреву?.. Вдруг клятая Антанта надавит, и Россия не сможет вмешаться напрямую?.. А если чехи пойдут на принцип "кто успел — того и земля"?.. Опять же, у них там двинутый сумасшедший французский генерал, о котором Дмитрий Петрович был наслышан еще со времен войны...
К черту сомнения! Требовалось действовать, и действовать быстро! Не до формальностей!
— Иван Петрович, переведи! — начало было Бобрев, но осекся.
Только что созданный Народный совет залился смехом в едином порыве.
— Да все мы понимаем! — ухмыльнулся самый молодой из "новых лидеров". — Не чужие люди!
— И это самое главное! — крупица всеобщего подъема коснулась и Бобрева. — За дело! Выходим к народу! Надо произнести речь! Представиться!
— Да нас и так все здесь знают! — еще сильнее залился Гецко.
— Все равно! Надо! — совершенно серьезно повторил Бобрев.
— Надо — так надо, — кивнул Иван Петрович.
Ратуша заполнилась людьми до отказа. Они уже вовсю разглядывали помещения, куда годами не заходили либо же были изгоняемы венгерскими чиновниками. То и дело они поднимали глаза кверху, разглядывая картины и лепнину, копались в шкафах... Правда, не все были настроены только лишь на разглядывание. Дмитрий лично поймал за руку одного мужичка, уже схватившего стоявший в одном из кабинетов штоф коньяка и хотел его распить. Тех же, кто утянул ковер из швейцарской, потом никто не смог найти. Революция, понимаете ли. Бобрев словил себя на мысли, что оказался по ту сторону баррикад, но тут же отогнал сравнение: в этот раз идет речь о свободе целого братского народа от власти, которая и так снесена будапештским восстанием.
На площадь все собирался и собирался народ. Десятки людей вот уже почти час бегали по домам, разнося радостную весть: ратуша наша! Ратуша наша! Власть наша, русская! Кажется, целых шесть веков такого не бывало, а может, и все семь.
Люди толпились, и по лицам их было видно: надежда направляет их и дает силы. Затянули песни, то грустные. То радостные, в разных концах площади, уже не вмещавшей собравшихся. Послышались слова молитв. Дмитрий чувствовал огромный духовный подъем, который будто бы поднимал его над площадью. Он чувствовал, что прикоснулся к истории, а может быть, даже сделал ее, — кто знает?.. Наверное, никогда больше в своей жизни он не чувствовал такого душевного ликования, когда сердце вырывалось из груди, а разум словно бы наполнился легкой чарующей музыкой.
— Дмитрий Петрович, Ваше, — Гецко особо то выделил, — слово.
— Нет, ваше — русинское. Теперь вы здесь власть, — покачал головой Бобрев. — Я лишь сказал нужное слово в нужном месте, в нужное время.
Этот низенький смугловатый человек только лишь пожал плечами. Люди принесли еще столы из ратуши, и теперь здесь была настоящая, огромная трибуна, как бывало в редкие праздники или на выходах монарших особ. Видно было, что Народный совет (Бобрев уже начал приучать себя к этому слову) — все как один — полнился волнением и вместе с тем решительностью. Никогда прежде ни один из этих людей не оказывался в подобной роли, да и вряд ли задумывался о чем-то подобном. Случайность поставила всех их в совет, который, правда, существовал только одним лишь своим названием, — и больше ничем.
Площадь вся была озарена факелами и лампами, которые принесли с собой ужгородцы. Неверный свет озарял их напряженные лица, готовые внимать любому слову с трибуны.
Дмитрий напрягся. Молчание разлилось по площади. Люди зашикали друг на друга. Гецко жестом предложил Бобреву вернуться на трибуну, но тот покачал головой и шагнул назад. Первым, оглядевшись по сторонам, взял слово Иван Петрович. Он в пару прыжков оказался на трибуне и начал речь. Бобрев поспешил извиниться — перед самим собой — за поспешные выводы. Нет, к революции готовились. Как минимум, один человек: даже при всем "интуитивном" (значит, практически никаком) знании русинского, Дмитрий чувствовал, что подобную речь за минуту не придумаешь. Нет, она долго зрела в уме и сердце Ивана Петровича, и он наконец-то поделился своими потаенными мыслями с соотечественниками.
Бобрев разобрал и слова про судьбу края, и про историю русского народа (именно так — русского), и про шанс, который выпадает раз в сто лет. Отступи сейчас русины, сдайся на милость новой чужеземной власти, вернись под лоно венгров — и все, пройдет век-другой, чтобы Бог снова дал такую возможность. Надо брать власть сейчас и биться за нее до последнего. У русинов Закарпатья не оставалось почти ничего, кроме гор, земли — и свободы самим решать свою судьбу. А значит, у русинов было все. И Бог в этот раз не должен был отвернуться от народа, сражавшегося за душу свою вот уже седьмой век.
Площадь, до того погруженная в молчание (редко кто переговаривался между собой или одобрительно восклицал), вдруг, в едином мощном порыве, взорвалась криком: "Русь! Россия! Воля!". Случайно или нет, но тут же поднялся колокольный звон — и дрожь пробежала по крышам, улицам и площадям древнего Ужгорода. Прошлое рушилось, а будущее только еще предстояло создать.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
