Не время для одиночек

— Помню, — кивнул Колька. Несколько секунд смотрел на снимок, потом отвернулся: — Слушай, накормишь? Я голодный. В госпитале режииииим, — он протянул это слово с таким отвращением, что тёзка его понимающе кивнул:

— Ага, пошли... Куртку вешай вот туда.

Они неспешно вышли в столовую, странно поглядывая друг на друга. Там Райко ткнул в сторону табуретов:

— Садись, — и открыл холодильник. — Бутерброды будешь?

— Давай, конечно, — кивнул Колька, по своей привычке вытягивая ноги. Вспомнил снимок в спальне, вспомнил улицу села — и вздрогнул, представив, что сейчас уже мог бы не быть. Всё осталось бы. А он — нет.

Райко межу тем бормотал:

— Есть паштет... ветчина есть... рыба. Яйца есть ещё. Есть...

— Слушай, — Колька поднялся, — а есть у тебя сырая говяжья вырезка, лук, соль и перец?

— Есть. А что?

— Давай сюда. И яйца давай. Ты сам есть хочешь?

— Угу, очень.

— Ну тогда держись, — усмехнулся Колька. Он быстро отрезал шесть кусков хлеба, на каждый отхватил тонкую пластинку мороженой сырой вырезки, нарезал колечками лук, ловко разбил на каждый бутерброд яйцо, круто посолил и поперчил. — Вот. Три мне, три тебе.

— А? — Райко неуверенно покосился на придвинутые ему бутерброды. Потом посмотрел на Кольку, который уже с явным удовольствием поедал один из своих. — Сырое же...

— А ветчина не сырая? — Колька активно жевал. — Ешь, не помрёшь.

Райко всё ещё неуверенно поднёс странноватый бутерброд ко рту и, покачав головой в сомнении, всё же откусил.

— Что, нравится? — не без ехидства спросил Колька. Райко, энергично жуя, закивал. — Ну вот то-то же.

— Слу-ушай! — Райко проглотил кусок. — А кто тебя научил это делать-то?!

— А, это там, — Колька махнул рукой, — за Балхашем... Попить налей чего-нибудь, а?

Хозяин дома, не переставая жевать, достал из холодильника и открыл бутылку тархуна. Разлил её в кружки, снова удивился:

— Вкусно. На самом деле вкусно...

— Вырезка покупная? — осведомился Колька.

— Ага...

— Давно на охоте не был?

— Да полгода уже. Не получалось никак.

Мальчишки были заядлыми охотниками, как и большинство их сверстников. Впервые и тот и другой побывали на настоящей охоте в неполных двенадцать лет, с Райко-старшим, тоже большим любителем охоты. Колька больше любил стрелять крупную дичь, а его тёзка предпочитал пернатую.

— Ну, ты возьмёшься? — спросил он, берясь за третий — последний — бутерброд. Колька не стал делать вид, будто не понимает, о чём идёт речь.

— Подчиняться никому не стану. Только отчитываться, — тут же поставил он условие. Словно не было последних десяти дней с того разговора, когда он вёл себя, как... впрочем, Райко — не лучше.

— И не надо подчиняться, — в голосе Райко прозвучало отчётливое облегчение. — Будешь работать по своему усмотрению для совета дружины. Вот, — жуя, он достал из кармана форменной рубашки тонкую пачку — это были аккредитивы на предъявителя, выданные Министерством Образования, судя по всему — на немалую сумму, — держи. Пользуйся, как и когда сочтёшь нужным — в интересах дела. У тебя документы-то в порядке?

— В полном... — Колька посчитал сумму — глаза его не обманули, и в самом деле много. Он посмотрел на Райко: — И что, отчёта не нужно?

— Не нужно, — подтвердил тот. — Дела нужны.

— Хорошо, — полностью решился наконец Колька. — Людей дашь?

— Дам. Из нашего отряда. Выбирай — Варяги, Бронзовки...

— Кто ими командует? — перебил Колька, отпив зеленоватый напиток. — Бронзовками?

— Гошка Климко.

— А... — Колька повёл щекой. — И всё?

— Городские Тени, — предложил Райко ещё одно звено. — С Живко Коробовым.

— Беру их, — кивнул Колька. — Живко я помню.

Райко вздохнул:

— Бери... Вы с ним два сапога пара... — и внезапно спросил с какой-то робостью: — Послушай, Коль... у тебя есть зарисовки Элли?

— Да, — ответил Колька коротко, вспомнив свои наброски. "Я напишу ту картину!" — подумал он и остро ощутил радость жизни. Чтобы не дать себе нелепо и стыдно расчувствоваться, спросил нарочито безразлично: — А что?

— Отдай мне какой-нибудь, — тихо попросил Райко.

— У тебя же фото есть, — удивился Колька.

— Фото... — Райко покачал головой. — Фото — это не то. Совсем не то, — грустно пояснил он. — Я знаю, что ты здорово рисуешь...

— Послушай, — Колька задумался, вертя кружку. — А хочешь, я с набросков нарисую тебе её портрет? Настоящий?

— Портрет?! Слушай, это было бы здорово! — оживился Райко. — Но тебе же, наверное, не очень охота? Если только для меня — то не надо...

— Мне всегда нравится рисовать, — искренне сказал Колька. — Я сделаю это. Портрет, в смысле.

Райко поднялся и отошёл к окну. Дождь разошёлся, по стеклу стекали струи, и за ними всё снаружи казалось смазанным, небрежно нарисованным акварелью. Колька так и подумал — про акварель. И снова вспомнил про картину, про недоразобранные наброски — захотелось даже зажмуриться от прихлынувшего снова ужаса: а если бы?!. Он даже не сразу услышал, что говорит Райко. А когда услышал — застыл за столом.

— Я её любил, — не поворачиваясь, сказал он, прислоняя к стеклу ладонь с растопыренными пальцами. — Честное слово, я её очень любил. И... люблю.

Колька не знал, что ответить. И не стал говорить ничего.

* * *

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ:

ОЛЕГ МЕДВЕДЕВ.

ГЕРОЙ.

Ну, вот ты и стал героем,

ты весь - как сплошной прочерк,

тебя позабыли всюду,

а ежели где вспомнят — булавками колют фото.

Но ты уже стал героем,

тебе не страшна порча,

тебя не берет вуду,

твой след теряют собаки, когда узнают, кто ты.

Полный привет уходящим в ночь, взмах полушалка,

прошлая жизнь - расписной сундук с ветхим тряпьём...

Как в поговорке - таскать невмочь, выбросить жалко...

Ветки колышутся за окном, скоро подъем...

Завтрак, зарядка, поёт труба в сумрачном гетто,

чёток аллюр ворона коня по мостовой.

Жизнь лишь вон до того столба - дальше легенда.

Только легенда — да Млечный Путь над головой...

Вокруг все твердят, как спелись,

что, если ты стал героем,

то должен быть строг и строен -

на каждую лажу мира клинок вынимать из ножен.

Но в этом-то вся и прелесть,

что, если ты стал героем,

(а ты уже стал героем) -

то никому на свете ты ничего не должен...

Ветер забрался во все углы, стёр отпечатки

с ручек дверных и с чужих голов - кто ты теперь?

Школьный задира, гроза урлы, рыцарь с Камчатки,

Некто, смещающий ось Земли шагом за дверь...

Счастья не будет, он чёрств и груб, хлеб инсургента -

Воду-огонь миновав, шагнуть в сизую мглу...

Жизнь лишь только до медных труб, дальше - легенда,

луч на паркете, чужой портрет в красном углу...

Ты весь - как сплошной прочерк,

никем из живых не понят,

ты вовсе исчезнешь вскоре.

Включить дурака - не шутка, не каждый сумеет это...

Так сделай лицо попроще,

и люди тебе припомнят

хождение за три моря,

двенадцать прыжков за борт,

семнадцать мгновений лета...

РАССКАЗ ТРЕТИЙ.

ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

...Тяжёлые рукояти

Качаются у бедра...

...И ты никого не слушай —

Никто не собьёт нас с ног.

Бывает сильнее пушек

Характер —

стальной, как клинок.

Мы встанем упрямо и строго —

Все сразу — за одного.

Не трогай,

не трогай,

не трогай

Товарища моего.

В.П.Крапивин. Испанская песня.

1.

Первая половина августа в окрестностях Верного была, как и обычно, тёплой. Осень уже скоро, но природа этого словно бы и не замечает, и в листве деревьев лишь кое-где мелькают первые жёлтые листья. Впрочем, и осень будет долгой и тёплой — лишь в начале декабря наступит короткая, до конца февраля, но снежная и жестокая, зима. Говорят, раньше, до Безвременья, в этих местах была иная погода — лето жаркое и сухое, весна и осень короткие, а зима длинней, чем сейчас, но зато почти без снега... А за Хребтом Голодный — совсем рядом! — и сейчас другая погода: там и зима-то — сплошные дожди и почти так же тепло, как и летом.

Только-только рассвело, и на улице было совершенно пусто, лишь иногда цокали копыта конных казачьих патрулей. Элли Харзина проснулась, чтобы попить воды. С вечера её мучила обида на Кольку Стрелкова — обещал зайти и не зашёл, даже позвонить не удосужился. Обида была неожиданно глубокой, хотя Элли убеждала себя, что пара поцелуев в госпитальной палате и регулярные дружеские встречи ни к чему не обязывают. Ни его, ни её. А значит, и она тоже свободна, только... только вот ей не очень-то хотелось быть свободной от Кольки...

Вернувшись в постель, она улеглась поверх одеяла и, вздохнув, стала смотреть в окно, за которым, в сущности, начался новый день. Пятница...

А если с ним опять что-то случилось? Да нет, конечно, просто он наверняка заночевал у Славки или Стопа, а то и вообще в штабе отряда. Нет, в штабе — вряд ли. Может, он и изменился, но к пионерским реалиям относился по-прежнему с насмешливым пренебрежением. Отказался петь на концерте на Праздник воинов...

Элли усмехнулась в потолок. Отказался, и был в тот момент похож на принявшего боевую стойку боксёра, атакуемого со всех сторон, хотя никто на него особо и не наседал. А потом принёс Стопу картину, страшно смущаясь при этом. О небо, как этим мальчишками хочется, чтобы их считали железными, и как часто им не удаётся такими остаться...

Взгляд девушки — рассеянный, холодноватый — вперился в окно. И вдруг Элли вскочила с постели, протянув руку к столу, на котором лежал небольшой "байкал-441".

В окно стучалась человеческая рука.

— Элли, открой! — послышался знакомый голос, и Элли, оставив пистолет, распахнула створки. За ними — подбородком на уровне подоконника — маячило улыбающееся колькино лицо.

— Не ждала? — шёпотом просил он.

— Ой! — Элли оглянулась, словно сзади кто-то мог быть. — Четыре утра, ты почему не спишь?!

— У тебя сегодня срочные дела есть? — проигнорировал вопрос Колька.

— Нет, — пожала плечами девушка, становясь коленками на стул и заинтересованно нагибаясь вперёд.

— Никаких? — уточнил Колька.

— Никаких.

— Совсем никаких? — продолжал допытываться юноша, удобно устроившись за окном.

— Да нет же! — уже сердито сказала она.

— Фу! — картинно-облегчённо выдохнул юноша, опираясь сложенными руками на подоконник. — Собирайся, оставляй сообщение и поехали!

— Куда?! — ошарашенно спросила Элли.

— О. А разве я не сказал?! — поразился Колька. Элли испытала сильнейшее желание укокошить его на месте.

— Прекрати издеваться! — она стукнула парня кулаком по плечу.

— Ладно, ладно... — Колька скривился, потёр ушибленное место. — Дерётся ещё... Через полчаса отходит струнник, за час будем в порту Балхаша, а там два с половиной часа экранопланом — и мы на юго-западном побережье! А в воскресенье вечером или в понедельник утром вернёмся! Там сейчас здорово, и потом, — Колька прищурился не без ехидства, — это же уже Империя, на родине побываешь...

— Сейчас, — Элли соскочила в комнату. — Оденусь и деньги с документами возьму.

— Стой, дурочка, — Колька легко оседлал подоконник. — Насчёт денег. Деньги у меня есть свои. Ну, то есть... — он вдруг смутился. — Ну, на нас хватит. На всё.

— Из наших больше никто не едет? Отвернись, — приказала Элли.

— Человек двадцать собираются на трёхчасовой, на совете долго думали, кого коротким отдыхом-с премировать-с. В Империи. С. Да мы там раньше будем, не хочу со всеми толочься, — Колька говорил это, честно стоя спиной к окну. Элли между тем прыгала по комнате, влезая в белые шорты-юбку.

— Я сандалии надену?

— Лучше кеды. Вдруг по скалам полазать захочешь.

Элли засмеялась. Выдвинула из обувной полочки золотисто-алые кеды, весело сказала:

— А знаешь, ведь это первый раз, когда я соглашаюсь вот так куда-то ехать с парнем... ну, индивидуально. Не организованной группой.

Колька хмыкнул. Он считал имперские деньги, разложив их на подоконнике: четвертной, две десятки, пятёрка, шесть рублёвок, три рублёвых монеты, золотой червонец, кучка мелочи рублей на пятнадцать. Мысль о поездке с Элли стукнула ему в голову внезапно, и сейчас он весело думал, что после неё останется с почти пустыми карманами на полмесяца как минимум. Не брать же из "казённых сумм"... А, ерунда. Элли между тем затянула шнуровку и развила мысль о поездке:

— И от тебя зависит, насколько удачным будет этот мой первый опыт.

— Я постараюсь, — Колька сгрёб финансы и побарабанил ладонями по подоконнику. — Идёшь ты, или нет?!

— Вот, всё, — Элли магнитом прищёлкнула к спинке стула листок из блокнота с запиской, забросила на плечо сумку для теннисных ракеток, набитую разной мелочью. — Р-разойдись! — и она выпрыгнула в окно мимо отшатнувшегося Кольки. Он сразу же спрыгнул в сад следом за ней, захлопнув за собой окно. Спросил:

— Ничего не забыла? — он глянул на небо.

— Враньё, что девушки всегда и всё забывают, — Элли тоже посмотрела туда же. — Что, бомбёжка ожидается?