Попадос - 8 (Попадосы-1). Шайтаны в погонах

[5] Общепринятый, в то время, знак флагманской галеры. В виде трех фонарей на корме.

[6] В 1476 году черкесы взяли Анапу, перебив турецкий гарнизон крепости. Но через три года турки вернули свой контроль над крепостью, причём уже до XIX века.

[7] Харалужная технология, известная так же как дамаск, пришла на смену сварке ковкой больших пластин железа и стали. В данном случае так же сваривали ковкой разнородные пластины, различных размеров. Но при проковке эти слои перекручивали и складывали. Образуя на готовом изделии "булатный рисунок". При этом боевые свойства клинка приближались по свойствам к индийскому вуцу.

[8] Эти клинки реально существуют.

[9] Елмань — расширение к концу сабельной полосы, в так называемой "слабой части клинка", в верхней трети клинка от острия. Обычно начало елмани соответствует проекции центра тяжести сабли, у настоящих сабель обычно находящийся вне клинка, непосредственно на клинок. А именно этим местом, где находиться либо проекция центра тяжести, либо сам центр тяжести и наносят удар холодным оружием.

[10] Удары шашкой и катаной наносятся по цели недалеко от рукоятки, с последующем "протягом" и разрезанием цели. И поэтому гарда этим видам оружиям противопоказана, возможно только либо упор для пальцев, либо цуба, для защиты от проскальзывания пальцев на клинок. Иначе гарда будет мешать наносить удар. Удары саблями наносят верхней третью клинка. И они больше рубящие. И удары наносятся остриём верхней частью оружия, что позволяет иметь на саблях гарды, не мешающие наносить удар.

[11] В 1453 году. Но тогда турки не справились.

[12] В то время мужчины носили раздельные чулки, подвязываемые к поясу тесёмками.

[13] Красные вина появились на несколько веков позднее. И в то время все вина были белые, зелёного цвета. Отсюда и знаменитая русская фраза, про "зелено вино".

[14] Генуэзцы ввозили в этот регион ткани, масло, вино, драгоценности, пряности. А вывозили в первую очередь зерно, соль, мёд, воск, кожу, меха, рабов.

[15] На 1300 год доход британского барона находился на уровне 200-500 фунтов стерлингов в год, а графа находился на уровне 400-11000 фунтов в год. Доход шерифа округа, в 1455 году, в Англии составлял 300 фунтов в год.

[16] Гамаки в Европе появились только после путешествия Колумба в Америку. До этого матросы спали на палубе на набросанной на неё соломе. Часто уже сгнившей. И именно гамаки на флоте позволили каждого матроса обеспечить спальным местом. Значительно улучшив санитарное состояние для экипажа.

Глава 4

Геленджик будет наш!

1

И главным проявлением возникших проблем было то, что чувствовалась отчуждённость между местными и пришельцами. Они были совершенно чужды друг другу. Совершенно не понимая друг друга, ни по мотивам действий, ни по жизненным ориентирам. Пришельцы исходили из логики, их действия подчинялись какими-то планам и преследовали какие-то цели. Местные были фаталисты. Сваливая, и свои удачи, и свои не удачи, на волю бога. Если ты победил, значит, угоден богу. День прожил и слава богу. А если проиграл, и закат не встретил, ну такова воля аллаха, ты ему не угоден. И из-за этого местные исходили, в первую очередь, из сиюминутных потребностей, не задумываясь на несколько шагов вперёд. С другой стороны, сложно загадывать на большой срок, когда у тебя в этом году может быть набег татар, а в следующем году будет неурожай. Да и риск бича божьего, эпидемий, никто не отменял. А в результате действия пришельцев были малопонятны местным. Ну а поступки местных, которые исходили из традиций и принятых обычаев, вызывали недовольство пришельцев.

Взять хотя бы победу. Пришельцы, просто поставив галочку в дорожной карте, отметив выполненный пункт, стали готовиться к выполнению следующего пункта. А по принятым традициям полагалось сделать что? Во-первых, торжественный молебен, причём чем торжественнее, тем лучше, надо же отблагодарить бога за то, что даровал победу. И обязательно надо было много пожертвовать церкви. Так сказать, зримо показать, насколько ты благодарен, за божью милость, в случае победы, ну или насколько ты каешься, в случае покаяния. Иначе кто же увидит твою искренность. Во-вторых, необходимо устроить пир и празднование, причём на несколько дней. С обязательным награждением приближённых. Жить надо сегодня, завтра может и не быть.

Нет, благодарность богу пришельцы принесли, и церкви стали восстанавливать и крёстный ход, с богоявленной иконой, провели. И даже позволили, по оному дню, прежде чем снова забрали на борт корабля, понаходится иконе перед каждой церковью в городе. И даже какое-то торжественное построение провели, где раздали, какие-то звания и награды. Причём знаки этих наград пообещали выдать позже. Ну а пир ограничился только несколькими бочками с напитками и зажаренными овцами, купленными у местных. А с утра все за работу. Ну и что, что необходимо снять блокаду с Мангупа. Бог же не допустит, чтобы город пал. А если город падёт, то, как говорят пленные турки, "кисмет, на всё воля аллаха". И значит, они просто оказались не угодны богу. Мы-то тут причём?

Плюс у местных, напрочь, отсутствовало право частной собственности. Твоё, это только то, что ты носишь с собой или оберегаешь где, то под замком и что больше никто взять не может. А если что-то лежит отдельно от тебя, то это как бы и ничьё и можно забрать. И совсем это даже не воровство, а домовитость. Пусть я и не знаю, что это и зачем. Вдруг пригодиться, или продам. Да и в понимании местных, излишний гуманизм это было проявление скорее слабости. И когда вот на таком воровстве, лежавшего на солнце с зарядным устройством сотового телефона, попался один из местных, то пришлось действовать довольно жёстко. Наступив на горло собственным принципам. Человека не только выгнали со службы, лишив всего, что ему было выдано, но и приговорить виновного к батогам и изгнанию.

Хотя, когда выяснилось, что есть случаи воровства между пришельцами, то, как только виновные оказались выявлены, то пришлось поступать, комбинируя своё мировоззрение, с суровой окружающей реальностью. Пришлось снова организовывать народный сход и судить виновного. Меры к нему предлагались применить от порки и до полного изгнания. Но по предложению Конева, резко выступившего против изгнания, что бы лишняя информация и не ушла на сторону, вора лишили титула, гражданства и участия в доле компании. Обязав финансово компенсировать пострадавшим потери. Хотя офицерского звания и не лишили. И оставили право храбростью восстановить все утраченные права. Правда от необходимости, выплатить компенсации пострадавшим, не освободили.

Но такое непонимание не могло не привести к конфликтам между сторонами. И пока флот находился в Геленджикской бухте, такие конфликты возникли.

Интерлюдия 2

Коричневая, с резной позолоченной отделкой, на роструме, вдоль бортов и на кормовой галерее, фуста, или как говорили новые хозяева скампавея или полугалера, резво разрезала гладь залива. Сверкая свежей краской на бортах, в лучах солнца, маневрируя по водной поверхности. И сидевший на одной из банок гребец размеренно грёб, подчиняясь ритму, задаваемому ударами по барабану. Он всё так же сидел на той же банке и работал всё тем же веслом, что и пару дней назад. Но вот только его ногу не охватывала кандальная цепь. И хотя его кафтан и шапка лежали рядом на досках, но на нём оставался пояс, с висевшим, в простых кожаных ножнах, большим изогнутым ножом. С рукояткой из железа, хвостовик, который был изогнутой в овал, чтобы не только крепко сидеть в руке, но и ещё для её защиты. С чудным названием дюссак. А над головой был натянут тент, который защищал сейчас его от палящего солнца. И он не был рабом и, хотя и продолжал грести, но был лично свободным и ему за эту работу полагался кафтан, портки, рубаха, шапка, кожаный пояс, с металлической бляхой, и нож, в ножнах. Плюс, к этому, еда, чарка медовухи или пива, каждый день, чудная подвесная лежанка, которую называли гамак, и даже деньги.

А всего пару дней назад их разбудили ударами палок, ещё до рассвета, и только напоив, пустив большую бадью по гребцам, посадили в одних набедренных повязках за вёсла. Причём они спали на досках палубы между скамейками. Будучи прикованными к ним. После этого их заставили грести, спешно занимая места в строю флота. При этом, мечущиеся по палубе, турки щедро раздавали им удары палок. Сами при этом срочно готовясь к бою. Зачем пристально наблюдал капитан корабля, толстый турок в богатой одежде и самой большой, на этом корабле, чалме, украшенной перьями. При этом турки не только вооружались, в том числе натягивая тетивы на луки, но и приготовили к сражению носовую пушку. Принеся к ней порох, каменные ядра и разожгли фитиль. Турки даже развесили щиты вдоль галерей с гребцами. А поперёк бухты стали выстраиваться линии каторг и фуст. Давая понять всем, что сейчас будет сражение. Но вместо флота вражеских каторг, в бухту, вошли совсем другие необычные корабли. Огромные, парусные, с большим количеством огромных пушек, вдоль бортов, которые, входя в бухту, продолжали двигаться, несмотря на то, что с них стали убирать паруса. При этом у них сзади забурлило море. Увидев, что, капитан корабля впервые за это утро, произнёс, повторив это потом не один раз:

— Шайтан!

После чего, по приказу командующего, турецкий флот двинулся на врага. Но враг не стал идти навстречу турками. Его корабли обогнули турецкий флот по дуге и стали вести огонь из ядер по турецким кораблям. И одно из таких ядер ударило в их галеру. Пробив насквозь, через оба борта. От чего галера стала тонуть. Капитан тут же приказал, начав вычерпывать воду, направить галеру к берегу. Но к галере подскочил небольшой парусный корабль, под алым флагом, с золотым двуглавым орлом. Который стал ходить кругами, и выстрелами поверх голов гребцов, отстреливая суетящихся на палубе турок. И когда галера коснулась килем морского дна, то оставшиеся в живых турецкие матросы, а капитан погиб от этих выстрелов одним из первых, оставшись лежать возле капитанского помоста, поспешили на берег. А с парусного корабля, на борт галеры, перебрались те, кто, быстро заделав пробоину какими-то кусками ткани, стали освобождать гребцов. Правда, тут же заставив вычерпывать воду и разгружать фусту. И сразу же заставили вытаскивать её на мель так, чтобы пробоины оказались над водой. После чего им объявили, что они свободны. Но могут послужить.

Фуста была новая, когда в прошлом году татары, из Крыма, совершили набег на земли Великого Княжества Литовского, то они привели большой полон. Продав его туркам в крымском порту Авлита[1]. И они сразу попали на эту только что построенную фусту. Где оказалось очень много православных, попавших в полон, при этом набеге татар. И поэтому, когда стали ремонтировать эту фусту, которую по имени капитана, у турок, называли "Хасан Али", то к православным, теперь уже матросам, а не невольникам-гребцам, просто добавили православных из других русских земель. В том числе и московский, и рязанских. Не деля их между собой. А сама фуста, по воле её капитана, стала "Елена Глинская"[2]. Ну как капитана, никто же не поверит, что капитаном может быть баба, капитанша. Въедливая, вредная, кучерявая, рыжая баба. Хоть и молодая. Причём худущая до невозможности, дородности в ней было ни на грош. Но ленивая и праздная, много времени проводящая праздно, вместо того что бы работать, попрячь там или пошить, как бабе положено. Или если уж есть время, то воздать должное богу, помолившись. А так осенит себя раз крестом и продолжает ничего не делать. Только командует. Что бы фусту чистили. Не дай бог, где тенёту[3], что пауки наведут, увидит.

И вот сейчас она, простоволосая, даже не собрав волосы в косу, как полагаться замужней бабе, сидела на стуле, установленном на капитанском помосте, в полностью непотребном виде. В коем приличная баба просто не должна быть. Она была в облегающих лытки портках. Причём таких что не только лытки, но и чресла видно[4]. Хотя да лытки и длинные, и красивые, да и портки хорошие, дорогие, но срамно же, и куда муж смотрит. Видят же все, что баба прятать должна. При этом с мисюркой[5] на голове. С затянутыми в кольчугу титьками. При этом в далеко не простую кольчугу, а мало того, что панцирного плетения[6], так и ещё сделанную из дорогого уклада, или как они говорят стали. И как будто именно под неё сделанную, прямо по фигуре, длинной до середины чресел, поверх тонкого поддоспешника. При этом в ложбинку между титьками были пропущены ремни от большой раскрывающейся сумки, что лежала, на одном чресле, и ручницы, тонкой, лёгкой, с рукояткой, и железным упором, на другом. При этом она упиралась подбородком на свои ладони, который лежали на рукоятке сабли в ножнах, упираемой боевым концом в палубу. И периодически отдавала команды своим помощникам. Меняя курс фусты. При этом на рычаге руля, румпеле, находились два её помощника, молодых парня. Один, из который, был её мужем. Ну и как баба может быть поперёк мужа. Коего она должна убояться, и это правильно, а то от её въедливости сносу нет. И к её помощникам, включая и мужа капитана, все матросы обращались, или как господин мичман, или господин патрикий. А к капитану требовали обращаться или госпожа капитан-лейтенант, или госпожа патрикия. Хотя друг друга они называли товарищами. И именно капитан, придя впервые на фусту, произнесла, "какая она красивая, пусть будет "Елена Глинская".

Но дело своё она знала. И сразу же, по прибытию на фусту, организовала её ремонт. Для чего фусту поочерёдно наклоняли на борт, поднимая противоположный так, что пробоина на нём вышла из воды. И очень быстро заменяя повреждённые доски обшивки. После чего борт красили. А потом уже те же самые операции произвели и на противоположном борту. Буквально за день восстановив фусту. Хотя второй борт конопатили и красили уже при свете факелов. Но корпус восстановили.

Хотя кто такие Глинские, будучи их холопом из-под Полтавы, он знал. Бывшие татарские мурзы, бежавшие к литовскому князю, принявшие православие и получившие наделы в Глинске и под Полтавой. Но кто такая Елена нет. Хотя, когда он спросил, кто, это-то такая, ему ответили, что это русская царица, дочь Василия Львовича Глинского. Но Ваську Глинского, сына своего боярина Льва Глинского он знал. И откуда у него могла быть дочь. Он же сам отрок ещё. Хотя и поговаривали, что эти свались, на их головы, по воле бога и богоматери, откуда-то из завтра. А там бог весть. Как бы вроде они угодны богу. Хотя и чудные. Намедни одного гребца обвинили в воровстве. А он ничего чужого не брал, так только взял ничьё. Увидел было в городе, на скамейке, небольшую золотую шкатулку, присоединённую бечёвкой к какой-то тряпочке, с серебром сверху. Подумал, что кто-то выбросил, раз никто это не оберегает. Ну он и забрал. Бечёвка оказалась внутри с медью, тонкими проволочками, которые он все выковырял. И уже хотел соскоблить серебро с тряпочки, как шкатулка заиграла музыкой. Помощники капитана подскочили, скрутили. Всё его, что он нашёл, отобрали и потащили, на суд к деспоту. А тот и приговорил, ни за что, он же нашёл ничьё, отнять все, даже что выдали за службу, выпороть и выгнать. Вот же деспот. А куда он бедолага, душа христианская, тут пойдёт, местные так и норовят в рабы обратить. До дома самому не добраться. Хорошо в городе пристроился в ватаге вольных строителей. Топором теперь машет. Пленным туркам то хуже приходиться. И пока гребец, из-под Полтавы, это вспоминал, работая веслом, капитан встрепенулась, посмотрела на правый борт и, вытянув руку в сторону берега, произнесла: