| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Перед наступлением Нового Года, посидев немного за праздничным столом, устроили танцы. Гурий играл веселенькие мелодии, импровизировал на любую тему. Потом сели за стол, выпили за старый год, потом за наступающий, а после боя часов со Спасской башни — и за уже наступивший. После этого, начался общий галдеж, все встали из-за стола и разбились на парочки и тройки, о чем-то возбужденно беседуя.
Квартира у Буслаевых огромная. Есть даже темный чуланчик для домработницы, огромная кухня. Балкон с видом на Петровский парк, где сквозь голые зимние деревья виднеется вдалеке Петровский дворец.
Я приклеилась к Гурию и, судя по всему, он был не против: галантности его не было предела, он все время заглядывал мне в глаза и гладил ручку. Наверное, тот еще ловелас! Вышли на балкон, он тут же набросил на меня свой пиджак, поскольку было холодно, и даже аккуратненько обнял меня за плечи.
Потом мы вернулись с балкона, и я предложила ему пойти посмотреть квартиру. Вот тогда-то мы и набрели на чуланчик, который оказался открытым. Я включила выключатель и под высоким потолком зажглась тусклая лампочка без
какого-либо абажурчика. Мы вошли внутрь, я притворила дверь, мы начали о чем-то вполголоса шушукаться и хихикать, не помню над чем. Потом я спиной будто бы случайно зацепила выключатель, свет погас, я почувствовала Гурия рядом, обняла его и поцеловала. Он, сопя, как паровоз, видимо, от возбуждения, ответил мне тем же.
В моей голове пронеслись в один миг вся горькая цепочка моих любовных неудач — Анатолий, Илья, Михаил, Павел, Георгий... И мне захотелось тут же, сейчас же отомстить всему миру! Но Гурий вдруг стал отодвигать меня от себя и говорить:
— Катя, Катюша, не надо! Это грех... Ты мне очень нравишься, но меня Машенька за это проклянет... Меня Бог накажет...
Я отпрянула от него, открыла дверь и вышла из темноты на свет. Он еще эту жирную корову "Машенькой" называет, идиот! Гурий вышел за мной, притворив дверь, продолжая говорить мне:
— Катюша, не сердись на меня, я ведь Машеньке обет верности дал, когда мы венчались в церкви. Она мне сказала, что если я ей изменю, меня Бог покарает. Она даже запретила мне с Любонькой моей видеться или даже переписываться... Это невеста моя была, мы с ней обручены были, а уж как любили друг друга!..
— И ты, Гурка, веришь в весь этот бред? Да эта старая ведьма тебя стращает этим несуществующим Богом, чтобы держать тебя, как собачонку, на поводке!
— Не говори так, Катюша, не гневи Бога!
— Да пусть наказывает! Вот она я, давай, спускайся с верхней полки, Господи! — сказала я, подняв глаза к потолку. — Нет его, нет его, этого вашего Бога! Да и Михаил мне то же самое говорит: это все выдумки для слабонервных. Эх, Гурий!..
Мы вернулись ко всем. Наше отсутствие замечено не было. Да хоть бы и было: я сегодня чиста перед всеми, даже — тут я хмыкнула — перед Богом.
Павел. 1947, 3 января
Еще в середине декабря я записался к начальнику академии на прием по личным вопросам, который бывает раз в неделю по пятницам. Подготовился, как полагается — не зря же в армии служил вестовым да адъютантом. Нарисовал план нашей квартиры: один, как есть, а второй — как вроде бы намечается: Сережа с родителями в одной комнате должен быть, поскольку все еще излечивается от своих травм, Елена Степановна с Ксенией во второй комнате, а мне, натурально, просто нет места.
Пришел я к начальнику при полном параде: и медаль, и гвардейский знак, и желтая лычка на рукаве. Изложил я все четко, хоть и заикался сильно, но очень помогли мои схемки, которые я заготовил. Начальник академии спросил меня, на каком фронте я воевал, как получил ранение, не следствие ли контузии мое заикание.
Потом на моем рапорте что-то написал в уголке, позвал адъютанта и сказал всего одно слово: "Срочно!"
Потом немного еще со мной поговорил, рассказал, что он служил командиром авиаполка на том же фронте, но в сорок третьем, когда Военно-воздушную академию вернули в Москву, его откомандировали в тыл, назначив начальником академии. Потом он поднялся, протянул мне руку и сказал: "Желаю вам успехов" и пожал мне руку. Когда я выходил из кабинета, адъютант начальника хитро так подмигнул мне, и я понял, что все уже решено.
Катерина. 1947, 25 января
Павлу дали общежитие... Наверное, Михаил воспользовался своими связями, иначе кто бы стал думать о каком-то курсантишке!
Он часто заходит к нам, иногда не один, а со своими друзьями. Ему-то хорошо — сбежал и все тут, а я осталась одна... Михаил ведет себя вроде нормально, внимательный, предупредительный, но я-то понимаю, что все сломано навсегда! Мама немного успокоилась, но укоризна в ее глазах так и осталась. Сережка немного поутих, но все равно иногда волчонком смотрит. Теперь льнет к отцу; они много времени проводят вместе. То с альбом с марками возятся, то в зоомагазин за какими-то живородящими рыбками ездят, то на футбол на стадион "Динамо" ходят вместе...
Одна Ксения — невинное дитя! Живет в своем мире, ее ничьи тревоги и заботы не затрагивают. Понятно — у нее началась своя жизнь.
И все же без Павла мне плохо... Я не знаю, в конце концов, что такое любовь... Но почему же у меня не получилось ничего такого, что было, например, у мамы? А было ли у нее? Может, человек придумывает для себя то, что хочет и внушает себе, что именно так, как он придумал, и было?
Ну, хорошо, даже если это так, то почему же я для себя не могу придумать жизнь, которую я хочу?
Елена Степановна. 1947, 8 мая
Сегодня к нам приходил Ксеничкин Константин, принес огромный букет цветов. Они о чем-то долго говорили с Ксенией, потом он заглянул ко мне, попрощался и ушел. Ксеничка пришла ко мне в слезах. Бедная девочка: Костя сделал ей предложение, а она так и не сказал ему ни "да", ни "нет"... Я ее понимаю: выбор трудный между Виктором и
Константином, оба очень хорошие мальчики.
Костю Рыбакова я лучше знаю, и его маму встречала, когда мы жили еще до войны в Мытищах. Но он для меня, как был хороший мальчик, так и остался мальчиком. Виктор, по моим представлениям, солиднее, взрослее. Но что тут скажешь? Вон у меня Збруев тоже был солиднее моего Сенички, а разве могла я сменять Сеню на видного купца с деньгами и положением? Нет, никогда! Сердцу не прикажешь... Что я могу посоветовать? Пусть сама решает...
А пока я приголубила ее, приласкала, но она ни о чем меня не спрашивала, а я ей ничего не сказала.
Ксения. 1947, 9 мая
Сегодня праздник — День Победы. Пришел Виктор ко мне с букетом цветов и сделал предложение... Вчера Константин, сегодня Виктор... Они что, сговорились, что ли?
Я этого ждала и боялась одновременно. Ждала, потому что Виктор мне очень нравится, я даже просто влюблена в него, а боялась, потому что у меня живет ощущение какого-то предательства по отношению к Константину.
Я и Вите, как и Косте, и не отказала, и не дала согласия. Я ответила, что мне нужно подумать, посоветоваться с мамой, что он мне очень нравится, но я так сразу не могу. Виктор очень хороший парень, он все понимает.
Он сказал: "Хорошо, Ксеничка", дал мне в руки цветы, улыбнулся, немного виновато и откланялся. Он знает про Костю, и, мне кажется, понимает, чем вызвана моя нерешительность. Ну, да что же я могу с собой поделать? Они оба — и Костя, и Витя — мне очень нравятся. Был бы это восьмой или девятый класс, я бы с ними обоими дружила! Но ведь сейчас нужно выбирать одного и на всю жизнь...
Михаил. 1947, 12 мая
Ходил я сегодня в Большой на "Хованщину". После пластинок, которые мне давным-давно ставила Наташа, я и полюбил Мусоргского! "Борис Годунов" и "Хованщина" стали моими любимыми операми, я был на них уже много раз. Очень люблю и "Картинки с выставки", особенно в оркестровой обработке Мориса Равеля. Из других опер я люблю "Фауста". Очень хороша музыка к "Кармен", но сама история этой чувственной самки с ее животными инстинктами мне претит... А вот Мусоргский, вернее Мусоргский, как мне объяснила в свое время Наташа, для меня так и остался "первой музыкальной любовью".
Хожу я в оперу один, поскольку Катя оперу не любит, предпочитает оперетту. Я с ней сходил пару раз на оперетту, но не смог даже до конца высидеть, сбежал в буфет, где — благо не было очереди — купил бутылочку пива и наслаждался в тишине и в одиночестве до конца представления. Катя
театры вообще не очень жалует, но в "Немировича" похаживает с Павлом и его друзьями по академии.
Сегодня на "Хованщине" во время последнего антракта я спустился со своего третьего яруса на уровень партера, чтобы полюбоваться залом снизу, и столкнулся ... с Наташей Семиглазовой! Могу сказать, что рад я был страшно, как будто встретил очень родного человека. Мы обнялись, она погладила меня ладошкой по щеке, будто проверяя, что я действительно существую, взяла меня за руку, и мы начали фланировать по фойе вместе со всеми. Она привела меня в буфет, где подошла к одному из столиков и сказала: "Жорик, познакомься, это мой школьный приятель, Миша!" Тот, кого она назвала дурацким именем "Жорик", оторвался от стакана с пивом, поднялся и представился: "Семиногов!" Я чуть удержался, чтобы не упасть от напавшего на меня смеха: сменила Наташа Семиглазову на Семиногову! Уж хоть бы Осьминогова нашла... С трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться, я ответил так же официально: "Макаров". Антракт подошел к концу, раздался первый звонок, я рванулся на свой третий ярус. Наташа успела мне прокричать вдогонку: "Мы тебя подождем у выхода!"
После спектакля, когда я вышел из Большого, то на ступенях меня поджидали Наташа со своим Жориком. Они, оказывается, живут совсем рядом, на углу улицы Горького и Страстного бульвара, в "Доме с балериной". Про эту скульптурную балерину на верхушке дома шутят, что Пушкин на своем пьедестале наклонил голову, чтобы не подглядывать ей под юбку. Ну, да чего не придумают столичные острословы и мастера злословия! К тому же, я думаю, что именно Пушкин в данной ситуации не потупил своего взора.
Как только я подошел, Наташа сказала: "Жорик, ты поезжай домой один, а мы с Мишей пойдем пешком и по дороге поболтаем: как-никак почти двадцать лет не виделись!" Жорик со словами: "Честь имею" и, козырнув как-то по-юнкерски, как в фильмах про революцию, пошел, не оборачиваясь, к ожидавшему его в отдалении черному ЗИЛу. Я так и не понял, кто он — киноактер или высокого ранга начальник. Но ведь не царский же офицер! Хотя вряд ли
киноактер — при такой-то машине да еще с шофером!
Мы шли с Натальей по тихой, почти ночной Москве. Прохожих на улице Горького было мало. Она взяла меня под руку и прильнула ко мне. Мне стало, признаюсь, ужасно приятно, как в те далекие года! Мы долго шли молча. Потом она сказала:
— Боже, как давно это было! Семнадцать лет тому назад!
— По-моему, это было даже где-то в начале мая...
— Нет, Мишенька, это было двадцать восьмого апреля. Я тот день запомнила на всю жизнь... Какая я была тогда святая и чистая! Как и моя любовь к тебе...
— Наташа, ты для меня всегда была и навсегда останешься святой и чистой...
— И ты для меня, Миша... Ведь мы были первыми друг для друга... Впрочем, что значит "первыми", — вдруг взорвалась она. — Мы же не скаковые лошади на ипподроме! Ты для меня был единственным! И останешься навсегда единственным...
— Ну, что ты, Наташа...
— Да, да, да! Если бы ты сейчас предложил мне уйти с тобой, я бы ни на секунду не раздумывая, бросила бы все эти министерские коврижки, все эти никому не нужные лимузины, всю эту "светскую" суету... И ушла бы, ушла бы хоть на край света — в глухомань, в нужду... Лишь бы с тобой!
— Наташа... Я тоже часто вспоминаю про тебя... Видишь, даже встретились мы на Мусоргском, и это неспроста. Каждый раз — а хожу я на Мусоргского очень часто — я вспоминаю тебя.
— Мишенька, ты не понимаешь... Я брошу Жорика, я отрекусь от всего, чтобы быть с тобой...
— Наташа, ты всегда жила жизнью, как бы это правильнее сказать, аристократической, что ли, светской. Я не смогу тебя обеспечить тот уровень жизни, к которому ты привыкла... Я не неудачник, но я обычный советский военнослужащий. К тому же на мне семья, у меня растет сын...
— Нет, ты ничего не понимаешь...
Она замолчала, о чем-то глубоко задумавшись. Вдруг она неожиданно спросила:
— А ты все еще с Екатериной?..
— Да...
— Брось ты, извини за выражение, эту... эту... — подбирала Наташа уместное, но приличное слово, — эгоистичную самку... Да что там выбирать выражения! Просто суку! Она же ногтя твоего не стоит! Она никогда тебя не любила, она любит только себя!..
— Наташа, дорогая! Я всё понимаю, что ты говоришь. И не в Кате дело... Я опустошен до предела... Я сам сейчас ничего не стою. Я любой женщине могу принести сейчас только несчастье. Я часто думал о тебе, я жалел, что у нас все тогда оборвалось... Вернее, что я тебя так подло бросил... Мне очень жаль, но возврата к прошлому нет: ты никогда не простишь мне мое предательство тогда в далеком тридцатом году, когда я бросил тебя... А я всегда буду терзаться своим предательством...
— Может, ты и прав... Но как-то жаль, что жизнь проходит... Нам с тобой уже почти под сорок, а ощущения, что жизнь получилась, так и нет...
Мы уже подошли к ее дому. Через улицу, под старомодными фонарями стоял в своей обычной задумчивой позе Александр Сергеевич...
Наташа посмотрела на меня каким-то просветленным взором, взяла меня своими ладонями за щеки и поцеловала в губы. Потом, сказала:
— Прощай, мой единственный на всю жизнь... Дай Бог тебе счастья! Может, еще и перекрестятся наши дороги... Но помни меня, Миша! Я всегда любила только тебя, да и сейчас люблю!
С этими последними словами она юркнула в свой подъезд. Я постоял немного, а потом пошел в сторону Маяковки, чтобы там сесть на метро и поехать домой.
На душе у меня скребли кошки. Я страшно жалел, что не сказал Наташе чего-то важного. Но чего? Я почти с ужасом думал, что я могу больше никогда в жизни ее не увидеть. Это приводило меня почти в паническое состояние... Ощущение почти смерти близкого человека.
Но что я мог сделать? Принять ее предложение и
умчаться с ней на край света? Даже если бы я смог сделать невозможное — а я ведь не могу предать ни Сережку, ни Елену Степановну, ни, в конце концов, Катерину — даже если бы я смог это сделать, что бы это была за жизнь с Наташей? Каждый из нас жил бы не чувством, а воспоминанием о чувстве. А потом, как могут жить вместе тот, кто предал, и тот, кого предали?..
Я дошел до Маяковской, но не вошел в метро, а пошел дальше, до Белорусской. Мне нужно было побыть одному...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
