Миша-Мишутка Романов

Очнулся я уже на пароходе. Незнакомый торговый, явно не русский.

Рядом со мной слышался любимый голос — поющий колыбельную песню.

Я всё вспомнил и обрадовался — не обманули ироды — жена жива. Все трое моих похитителей плыли со мной.

Когда состоялся мой разговор с ними, первый вопрос был — как вы надеетесь уйти, меня будут искать? Молодец представился — Стерлядок Степан Никонорович — один из доверенных купцов царевича, ему принадлежал корабль. Не будут Вас искать Степан Осипович.

Вы погибли со всей семьёй в вашем стамбульском доме во время пожара. Он поглотил также многие окрестные дома.

Но позвольте, я же жив.

Живы, но тело в вашей форме с Вашими наградами, а так же семья будут найдены под развалинами горящего дома.

Я замолчал. Эти господа не шутили — ведь так приказал он ,а его приказов не ослушиваются. Так сказала старшая из девиц.

Мне объяснили порядок движения по России. Будет два обоза. С нами будет много посторонних и охрана.

Я в кандалах поеду в заднем, прислуга, жена и дочь — в первом. Я не должен делать резких движений — пытаться бежать. Сбегу — стану им не нужен — так же ненужно будет и оставшаяся семья.

Не дуду описывать путь — я много раз думал, что нас спасут. Дважды нас останавливали даже армейские части по сотне человек.

Но оба раза нас пропустили — всё же много у нас на Руси взяточников. Один раз напали лихие люди — но пара десятков охраны справилась быстро и жёстко.

Со мной в санях ехала прелестная женщина с дочерью и учёный — профессор Менделеев.

Женщина радостно щебетала без умолку. Оказывается, едет к мужу — тот работает чиновником у Михаила в какой-то комиссии — называется — Ликбез, что бы это ни значило. А с профессором, точнее с его трудами я был знаком. Обменивались опытом плена.

Оказалось у него не столь драмматично. Шёл к институту — встречная барышня попросила помочь её больной матери выбраться из кареты. Когда он шагнул внутрь, то не успел удивиться пустоте кареты — сзади его огрели по голове.

Очнулся связанным. Историю моего пленения выслушал с глубоким вниманием и сочувствием. За время дороги мы стали друзьями, и нашли много общих тем для бесед.

Когда прибыли в Иркутск — нам с женой выделили прелестный дом, прислуга осталась с нами.

Как Михаил меня уговаривал рассказывать не буду. Как было сказано, ранее повлияло с одной стороны опасение за близких, с другой, желание сразится с подло остановившими нас у ворот Царьграда бриттами.

Не последнюю роль сыграло также желание командовать тем чудесным кораблем, который строил царевич.

Когда я только прибыл, машина корабля ещё находилась в Иркутске — устранялись последние огрехи. Но с моим согласием её немедленно отправили по новой железнодорожной ветке к верховьям амура.

Корабль был необучен — своими сорока направляющими он напоминал гребную галеру, поднявшую вверх весла, впечатление нарушала только труба.

Имея опытных мастеров и хорошую железную дорогу, мы быстро довели корабль до ума — по сравнению с Каспием эта была лёгкая задача. Там техника была времён Сеньки Разина, а тут — ракеты, мины...

Так вот о моей боевой задаче. Подойти к Гонконгу и нанести посильные разрушения — основные силы британского флота будут отвлечены.

Но, ознакомившись с возможностями нового оружия — новых мин Уайтхеда, ракет и автоматов я поставил себе задачу захватить остров.

Михаил, ознакомившись с планом, сразу поинтересовался — где я возьму столько моряков.

В Николаевске-на-Амуре, отрапортовал я, они ещё меня не признают, хмуро ответил царевич.

Но всё же я его уломал — многие мои однокашники служили там, и я справедливо рассчитывал, что накрутить хвост бриттам захотят многие.

Мне понравилась идея царя вооружать автоматами в основном молодёжь — я решил, что последую ей.

В целом всё прошло, как задумывалось. В Николаевске не пришлось применять даже ракеты.

Захватили батареи. На рейде взяли пять судов, утром два из них — английское и французское потопили вместе с экипажами. После этого инцидента всем стала понятна серьёзность моих последующих предложений.

В городе погибло только человек десять. В том числе командир порта и начальник морского училища — к моему большому сожалению моему бывший однокашник отказался сотрудничать.

К следующему вечеру отобрал триста добровольцев — желающих было больше, после этого мы отдали швартовые. Остальные добровольцы остались следить за порядком в городе — костяк сил обороны составили двадцать жандармов автоматчиков.

Порт был важен, и я оставил так же для укрепления четыре направляющих и сотню ракет. На назначенных мной новых командиров я полагался. К Гонконгу мы подошли через неделю. Медлительность объяснялась тем, что я выжидал подходящего момента. Захватил рыбацкую лодку — те подтвердили, много железных лодок отплыли недавно в сторону Пекина.

Дальнейшее было делом непростым, но и не особо трудным.

С рассветом вошли с рыбаком-лоцманом в гавань. Идущие впереди малые суда двумя минами атаковали броненосец, затем мы дали залп, потом следующий. Ударили другим бортом — железное оперение у ракет было особенным — с подкруткой.

За нами в гавань вошли суда с десантом. Весь день наш "Царьград" простоял посреди бухты, но стрелять уже более не пришлось.

Следующие два дня — отослав добычу в Николаевск, мы крепили к английским катерам и китайским джонкам трубы с новейшими минами Уайтхеда, сделанными в Иркутской слободе.

Нам очень повезло, что все кроме одного ремонтирующегося броненосца ушли на Пекин. Два полных бортовых залпа в начале потребовал именно он.

И вот четыре наших корабля ведя, каждый на буксире по пять судёнышек, отправились, чтобы вернуться со щитом или на щите.

К объектам мы подошли вовремя — ночные атаки — мои любимые. В предыдущий вечер хорошо поработали шпионы царя — в заранее условленном месте выехало десять конных монголов в казацкой форме — передали на подошедший баркас пакет.

Да составлял, безусловно, моряк. Местоположение броненосцев — сведения сегодняшние.

На следующее утро я хоронил пятьдесят гардемаринов — добровольцев из экипажей катеров. Но своё дело они сделали.

Все броненосцы были на дне — а остальные просто не успевали пробить нашу лёгкую броню — утром отправились следом.

Вернулась только одна джонка с пустыми минными трубами и седыми юнцами. По юрким корабликам после первых удачных атак стреляли все — с берега и кораблей. Погибли все кроме этих трёх старших из Морского училища.

Нам повезло. Англичане оказались костной наших бюрократов с их круглыми кораблями. Уже четыре года прошло с последней турецкой войны, когда я использовал эту же тактику. Ни какого охранения из лодок — как у турок я у них не наблюдал.

Одно могу сказать точно — больше пленных мы в ту кампанию не брали.

Молодой человек перехлестнул очередную страницу. Что-то новое — до этого подчерки были разные, но листы одного размера — теперь пошли вразброс.

Он отвлёкся перед дальнейшим чтением — выпил воды из фляжки и съел плитку армейского рациона. Неброская драпировка скрывала биотуалет старой модели.

Начал читать дальше — "Воспоминания противников и колеблющихся" было написано сверху следующего листа.

Глава 26

Территория Российской Империи

Земля. Гонконг-Пекин-Иркутск.

01.1882— 05.1882

Сидя в своём замке на окраине Парижа я лениво смотрю на пламя в камине. Огонь.

Именно он определял моё бытие долгие годы. Сначала он вёл маленького Серджи, затем нетерпеливого самоуверенного юношу, затем толкал лейтенанта Де Бержалона к богатству, он же сделал его предателем в глазах близких.

Надо рассказать вам о моей родне. Мой прадед сбежал от французской революции, через Ламанш, потеряв своё имение. В отличие от многих других он не стал клянчить деньги у дальних английских родственников, а, распродав то что, успел захватить перед бегством, купил табачную лавку в бойком месте.

После смещения Бони уже мой дед полный юношеских грёз вернулся, но застав на родном гнезде пепелище и вырубленные виноградники, решил вернуться и остепениться. Моему отцу досталось уже пять магазинов и параходик, но он в отличие от деда и прадеда оказался излишне плодовит и я был лишь четвёртым сыном.

Поэтому мне досталась служба на флоте.

С детства я слушал сказка не просто о богатстве, а о чрезвычайной древности нашего рода — представляющие далёких предков чуть ли не королями.

И конечно я с детства мечтал стать лордом. Пэром. И я понимал, что смогу стать им только через богатство. Его как мне казалось, сулили колонии.

Так что как только судьбе было угодно дать мне шанс попасть туда, я тут же за него ухватился.

Гонконг. Столица чая и опиума. Год я пропадал там. Год отчаянных махинаций на грани закона и только жалкие триста фунтов в бумажнике молодого корабельного лейтинанта-артиллериста. Я был молод нетерпелив и не находил себе места — ведь мне казалось что цель невероятно близка.

Я уже было, совсем решил уйти со службы и сосредоточится на местной торговле.

Но тут заговорили о войне. И не просто, о какой нибудь — а с Россией.

Их молодой царевич — по слухам сущий малец, вел себя нагло, совершенно не уважая Английский флаг.

Война — это было неплохо. По рассказам старых вояк в 60-х годах в Китайском Императорском дворце золото гребли чуть ли не лопатами.

Потом случилось неожиданное — в один день были убиты Императрица Цыси и маленький наследник. Монголами. За какой-то указ против их привилегий увеличивающий подати чуть ли не вдвое — вот они и взбунтовались — притом удачно.

Затем переметнулись к Русским. Точнее к царевичу. Британия не могла оставить без внимания столь грубое попрание своих национальных интересов.

Был дан приказ выдвигаться к Пекину. Мы застали почти наполовину выгоревший город. В местной верхушке был разброд. Начальство решило помочь одной из групп чиновников, те сразу же отдали приказ войскам наказать возомнивших монголов.

Да и брожение в остальной китайской армии это должно частично прекратить.

Наш броненосец с частью флота вернулся в Гонконг. Дальше всё развивалось не по плану командования.

Войска, посланные в спешке Пекином, русский цесаревич перемолол походя.

Сход монгольских старейшин тут же на поле брани отдал своих воинов под руку молодого Михаила и его армии — РСС.

Сразу всем стало невесело. Так же походя, он перемолол петербургские гвардейские полки, посланные его отцом, чтобы наказать за самоуправство.

Это было серьезно. Теперь мы имели дело не с рыхлым и нерешительным Петербургом. Мы имели дело с непредсказуемой Сибирью и её головой — Иркутском.

Наши генералы начали переговоры с французами о помощи законному русскому императору в борьбе с самозванцем и временной оккупации спорных сибирских территорий.

Приготовления к кампании должны были завершиться к маю.

И тут новый сюрприз — за месяц до начала войска царевича пошли на Пекин. Вооружены они были по слухам чем-то новым и невероятным. Слухам мы не очень верили — просто видели, как плохо вооружены китайцы и как они при высоком боевом духе имеют чрезвычайно низкую организованность.

Опять почти все корабли и неполный экспедиционный корпус ушли к Пекину, спасать на этот раз надо было наше марионеточное правительство с неокрепшим князем-императором во главе.

Подойдя к городу, мы застали удручающее зрелище — пожары были везде, услышали страшные новости — среди погибших было пять сотен наших пехотинцев прикрывавших наше представительство. Выжила пара десятков. Они рассказывали о страшных огненных стрелах и море огня.

Тогда мы сочли это бредом чудом спасшихся людей. С кораблей сошла наша пехота в красных мундирах.

С ними был и я — найти место и в случае необходимости корректировать огонь с нашего корабля.

Из корабельной команды скорей всего выжил я один. Ночью, под утро, начался ад. Гремели взрывы, взлетали сигнальные и осветительные ракеты, при свете которых я как днём видел уходящие под воду броненосные корабли — гордость Британского флота. Утром ад продолжался. Били огненные стрелы, били с берега, били с реки, били, казалось, с неба.

Я с ужасом наблюдал, как горят оставшиеся корабли с деревянной остнасткой. Я впал в ступор. Сидел на приготовленном обзорном месте и тупо глядел вокруг.

Вернул меня к действительности монгольский аркан. Тот дом, на крыше которого я расположился, выглядел богато и привлёк команду монгольских казаков. Грабить.

Я был в парадном мундире и они, наверное, подумали, что я генерал. Меня обшарили, сняли подарок деда — фамильный перстень с некрупным изумрудом, вытащили бумажник и, выкинув из него в огонь, разгорающийся в доме бумажные ассигнации, оставили себе только несколько гиней — как потом оказалось, у них был приказ, который они понимали буквально — брать только золото и камни.

А меня вместе с добровольно-обязательной десятиной они решили отвезти к своей начальнице.

Честно говоря, когда в окровавленном мундире меня приволокли к её ногам, я Белоснежку не разглядел. Когда тебя волокут на петле за лошадью, мысли несколько путаются.

Думаю, в первые мгновения она сохранила мне жизнь, потому что я громко и с чувством ругался. Это рассмешило её и охрану из таких же валькирий.

Она отдала приказ на русском и меня, связанным, кинули в обоз. Потом был неспешный отход — не отступление, а именно отход. Солдаты согнали множество местных с телегами. На телегах были чай, оружие, порох, серебро и золото.

Тех, кто пытался взять что-то иное — кипы шелка, например — убивали на месте. Шелк скидывали наземь и жгли.

Зато из него не возбранялось делать мешки и узлы, попоны коням и многое другое.

Надо сказать о моей участи. Меня госпожа Белоснежка использовала как Жигало.

Хоть она и красавица в первый раз я попробовал трепыхаться. Но её охранницы скрутили меня, затем приволокли одного из пленных офицеров с флагмана и, часов пять, Белоснежка с помощью переводчика добывала у него сведения. Меня рвало до желчи от развлечений этой русской варварши. Затем она дала мне воды и попросила преступать к своим обязаностям. Что я и зделал. Собственно единственное, за что я опасался в этот момент — разочаровать даму. Воспоминания были свежи.

Я не сплоховал — поэтому я могу сейчас писать эти строки, а не закопан возле той стоянки вместе с беднягой лейтенантом нежными женскими ручками.

Затем это стало нормой. Я устраивал красавицу. Молчалив, исполнителен, в меру запуган, могу быть в любой момент быть пущен в расход. В оставшееся от спальни время я как сумасшедший учил язык. Через месяц я с некоторым страхом впервые с ней заговорил на ломаном русском и попросил госпожу дать мне какую-нибудь работу. Она воззрилась на меня, как будто это её лошадь заговорила. Потом очень долго смеялась.

Затем приказала охране дать мне одеться и вести за собой. Через полчаса я предстал перед ним.

Малыш лет пяти, но взгляд как у нашего адмирала. Моя суровая половина, как я про себя стал её называть, быстро объясняла что-то царевичу, тот улыбался. Затем спросил на английском — что умеешь делать. Я перечислил. Ничего из этого его не заинтересовало. После минутных раздумий он нашёл выход.