Венец Эпикоридов (1-14)

— Аверс Авригат дал мне перед смертью одно задание. Для этого мне понадобится его меч...

— И мне он поручил одно задание.

Не вдаваясь в объяснения, кузнец подошел к Крайзу, крепко взял за плечо и вывел из кузни. От прощального толчка Крайз несколько шагов пролетел, согнувшись.

— Бывай, убийца колдунов, — буркнул кузнец и вернулся к наковальне, не потрудившись закрыть дверь.

Крайз кинулся назад. Его ограбили, отняли меч, обобрали, как какого-то простофилю и слабака! Вот и дверной проём. Он споткнулся на пороге, растянулся и проехался на физиономии, расквашивая нос и губы о дубовый пол.

Как раз к наковальне подъехал.

Кузнец неторопливо подошел, поднял за ухо, опять подвел к двери. На этот раз Крайз получил такой пинок, по сравнению с которым прежний мог показаться эротическим похлопыванием.

Под действием толчка он пролетел над зонтиками борщевиков, пронёсся сквозь куст акации, оставляя на шипах частички одежды и кожи. От удара о землю перехватило дыхание. Не в состоянии сделать вдох, он впал в совершенную панику. Когда же дыхание восстановилось, он почувствовал на языке острые осколки зубов.

Плюясь зубными опилками, он кое-как поднялся.

Гриф и крыс сидели перед ним на жирных листьях калужницы. Даже мешок принесли и положили на сухое место, какие заботливые.

Крайз от злости зарыдал.

— Тебе ещё надо в Бристоль, парень? — поинтересовался Лысый Ус.

— Молодой человек, не тратьте наше время, — холодно сказал гриф.

— Ладно, — сказал Крайз, хлюпая носом. — Чего уставились? Ведите меня в Бристоль!

— Не отставайте, молодой человек, — сказал Капитан.

Гриф поднялся в воздух, а крыс нырнул в заросли борщевика. В следующий миг голый крысиный хвост мелькнул в стеблях пырея.

Крайз припустил за грифом. На бегу обернулся, запустил камнем в сторону кузницы. Попал в тёмный сосновый сруб. Жаль, подходящих камней больше не было.

На этот раз гриф проявил сострадание. Пролетая некоторое расстояние, он садился на ветку, дожидался Крайза. А возможно, он дожидался своего приятеля Лысого Уса, тоже изрядно утомившегося за утренний переход.

К вечеру гриф вывел к бегущей воде. Он опустился на прибрежный камень и показал крылом:

— Эту речку вам нужно перейти, молодой человек. Смелее, здесь неглубоко.

Крайз подошел к берегу. Он нашел место, где отражение в воде было наиболее четким, и всмотрелся в лицо.

И ведь верно, у него на лбу от рабского клейма не осталось и отметины. Колдун убрал воспалённую рану со лба, словно пушинку смахнул. Теперь никто не назовёт его рабом. Он говорит по-эттинейски как эттиней, и он выглядит как эттиней. Мать всегда твердила ему, что от отца ему досталась внешность, а от неё, меднокожей хетрозийки, — сердце.

Своего прежнего хозяина, содержателя бродячего лупанара, он благополучно убил. Кому же звать его рабом?

Крайз улыбнулся, но улыбка продержалась недолго. Он вспомнил об омертвевшей руке. Он взглянул на правую кисть — скрюченная, как птичья лапа... Здоровой рукой он стянул с себя тунику и начал полоскать в холодной воде, с остервенением отмывая кровь.

Пока он смотрелся в воду и стирал, Капитан и Лысый Ус затеяли спор, как лучше перебраться через речку. Крысу не хотелось лезть в ледяную воду. Лысый Ус желал пересечь реку по воздуху, на спине у грифа, но Капитан был немного иного мнения. Против воздушной переправы гриф не возражал, но предлагал приятелю перенести его в когтях. "А если у тебя когти сожмутся случайно?" "Ты же знаешь, грифы не едят свежее мясо. Ты станешь лакомый кусок, только когда завоняешься". "А если ты случайно уронишь меня в воду? Вода-то ледяная". "Уроню, так обратно подхвачу". "А если щука или сом?"

После долгого спора Капитан всё-таки уступил, подставил крысу крыло, к радости грызуна.

Перейдя речку вброд, Крайз долго продирался через малинник, — и вдруг вышел на хорошую грунтовую дорогу. Далеко впереди пылила повозка.

— Вот дорога на Бристоль, — капитан показал крылом. — До вечера доберетесь, молодой человек. Счастливо оставаться!

— Покедова, братишка! — взвизгнул крыс.

— Как? Разве вы не со мной? — Крайз уже начал привыкать к своим опекунам, как привыкают к домашним животным.

— С тобой? — воскликнули вместе Капитан и Лысый Ус. Они заговорили, возмущенно перебивая друг друга:

— Да что вы, молодой человек, возомнили о себе?

— Ну ты и загнул, приятель!

— Просто возмутительно! За кого вы нас принимаете? За курицу и хомячка?

— Тебя он принял за индюка, дружище.

— А тебя — за ручную мышь.

Крайз искренне был изумлен таким напором. Заметив, что парень совсем растерялся, Капитан и Лысый Ус смягчились.

— Ведь мы — не ручные, а дикие, — сказал гриф. — Вот так, молодой человек. Так что не очень рассчитывайте.

— Но ведь вы служили колдуну, — пробормотал Крайз. — Какие же вы дикие?

— Ещё бы не служить, — кивнул гриф. — Это его милость даровали нам свободу.

— Взгляни на мою шкуру, парень, — сказал крыс. Крайз послушно пробежал взглядом по совершенно голой коже существа, — огрубелой, с грязноватой желтизной, — и передёрнулся.

Крыс понял эмоции:

— Неподходяще для воротника, да? Чего косоротишься, это не проказа и не лишай. История такая. Колдун Гай Гаррок заколдовал меня: я должен был служить ему столько дней, сколько шерстинок в моей шубе. А служба была беспокойная, нервомотная, — то ключ выкради из кармана царского казначея, то принцессу напугай, или шею младенцу перегрызи, и обязательно, чтобы на руках у няньки. А то ещё прикажет, на столе пляши, — вспомнил крыс застарелую обиду, — вот сволочь, а? Его милость избавили меня от подонка Гая Гаррока. Его милость облили меня болотной мазью с кислотой, и вся шерсть слезла. Одни усы остались, но это ни в счёт.

— Шерсть слезла вместе с кожей, — уточнил гриф. — Забыл, как ты визжал и норовил укусить его милость?

— Расскажи лучше о себе, колченогий, — усмехнулся крыс.

— Вот видишь? — гриф выставил вперед правую лапу, и Крайз увидел, чего он не замечал под густыми перьями. У грифа не было правой ноги. На цевку была насажена стальная лапа, крепившаяся обручами не толще человеческого волоса.

— Его милость освободили меня от цепи, на которой я просидел двести пятьдесят восемь лет, три месяца и четырнадцать дней, — сказал гриф.

— Колдун отрубил вам ногу? — уточнил Крайз и передёрнулся.

— Иначе невозможно было освободиться. Замок на цепи был очень хорошо заколдован.

Крайз не знал, что и сказать. Просто стоял и молчал. Слова сочувствия застревали в горле, но и без слов было видно, что происходило в его душе.

Гриф и крыс переглянулись. Капитан кашлянул, Лысый Ус пригладил лапками усы. Приятели были весьма довольны и польщены тем, что паренек, судя по виду, вполне проникся сочувствием к их истории.

На прощание они даже пообещали навестить Крайза "как-нибудь, когда найдется время".

глава восьмая

АРИСТОН

Ему недёшево дались две ночи без сна, — тело как свинцом налито, веки слипаются, ломота в висках. И всё-таки Аристон не мог заснуть. Зачем претор напомнил о старике Виспроте?

Виспрот был единственным живым свидетелем убийства. Честь румея требовала, чтобы он убил себя, как не уберёгший жизнь господина. И ведь Виспрот может исполнить долг, сам догадается или с подсказки претора. И тогда порвется единственная ниточка, ведущая к убийце.

Два дня назад, по свежим следам, Аристон допрашивал Нумерия Виспрота. От него он узнал про внешний облик убийцы и про маску Лиса на лице убийцы. Но всё ли сказал Виспрот? Старый дядька принца был вне себя, — дрожал, вдруг закатывался в плаче, как ребёнок. В таком состоянии Виспрот мог пропустить важные подробности, которые могли бы помочь расследованию.

Этот старик Виспрот, ревностный претор Руф, опрометчивый наследник Джефрис, наживающий врагов быстрее, чем пьяница осушает кубки... Да пропади они пропадом! Когда же они дадут ему поспать?

Нет, нельзя дать Виспроту умереть, не поговорив с ним ещё раз.

Аристон, бранясь, поднялся с ложа из заячьих шкурок и подушечек, набитых пухом куропаток. Он отослал ликторов сторожить карликовых обезьянок, а сам отправился к Виспроту, в его имение. С собой взял провожатого из конюхов и двух темнокожих слуг, Нубу и Маснису.

В городе знали, что Джефрис перед выходом в море наделил его всей полнотой княжеской власти. Легионеры, стоявшие в воротах Белого Камня, отдали честь, ударив копьями о щиты. Когда он ехал по улицам города, илийцы уступали дорогу, но уж никто не выкрикнул ни слова приветствия. В Иле его называли "афарянин", что на румейском языке означало "неженка" и "смутьян". Никому и дела не было до того, что он больше года назад получил румейское гражданство. Мало того, в тот же самый день Джефрис окаймил его патрицианским пурпуром.

В Иле рассказывали, будто он, спасая Джефриса от кинжала убийцы, вцепился зубами в руку с кинжалом. Смеялись: преданный пёс...

В городской стене Иля имелось трое ворот, — Румейские, Жемчужные и Хлебные. Жемчужные соединяли Иль с княжествами Жемчужной Косы, Хлебные — с главной житницей Эттинеи, Самнием, а от Румейских царская дорога вела прямиком к Ильским воротам Румна. Сейчас, по приказанию претора, из города никого не выпускали. У Жемчужных ворот толпой стояли селяне. Какой-то патриций ругался со стражниками и отступил, только получив удар тупым концом копья чуть ниже глаза.

Увидев Аристона, стражники отсалютовали ему и оттеснили толпу, давая возможность проехать.

Дом Нумерия Виспрота находился в Ларентийском предместье, тянувшемся на добрые три мили вдоль побережья. По левую сторону от Жемчужной дороги море играло мириадами серебряных бликов. По правую сторону, среди масличных рощ, стояли виллы ильских патрициев.

Дом Виспротов был сложен из желтоватого известняка; фасад здания украшали семь колонн, стоявших на невысоких постаментах и выкрашенных в темно-малиновый цвет. С простенок между окнами на гостей грозно взирали гипсовые кабаньи головы. Бегущий кабан помещался на гербе Виспрота, девиз его дома был "Без страха". После гибели Луция какой-то конюх вздумал насмехаться над Виспротом, вспоминая это самое "Без страха". Джефрис приказал отрезать насмешнику язык.

У Виспрота не было наружного раба-привратника, пришлось стучать молотком о медную черепаху. Дверь открыла неопрятная старуха, на голове — пестрая накидка, седые волосы раскидались космами. Она ни о чем не стала расспрашивать:

— А, ваша светлость... Он ждет вашу светлость, провожу, провожу...

Она захихикала, закивала головой. Сумасшедшая. Впрочем, Аристону не было дела до состояния рассудка ключницы или родственницы Виспрота, кем уж там являлась старуха.

Внутри жилище дядьки двух принцев выглядело как дом настоящего патриция. Более того, всё было настолько патрицианским, что помещения казались нежилыми. Стены коридоров — в плитах из красивого золотисто-коричневого туфа. У потолка — фризы из темно-красного дерева, с вырезанными изображениями охоты. На глаза Аристону попались две алебастровые скульптуры. Одна изображала легендарного силача Тигелия, показывавшего кулак. Это не было угрозой, — скульптура напоминала историю, как однажды Тигелий предложил разогнуть его пальцы, и никто не сумел отогнуть даже мизинец. Другая была бюстом Ридгара Великого, как его обычно изображали, — сухощавое немолодое лицо с короткой бородой, короткие волосы, драконий венец на челе.

Хозяин находился в атрии, главной комнате-зале патрицианского дома. Здесь на стенах висело различное оружие, как принято в патрицианских домах, но не было бюстов предков, обычно украшающих патрицианский атрий. Это легко понять: Нумерий Виспрот был первым патрицием в своём роду. И, наверное, ему предстояло остаться единственным патрицием из Виспротов, ведь детей у него не было.

Ростом Виспрот был невысок, но крепок в кости. Лицо — обветренное, ржаво-красное, над густыми седыми бровями — загорелая лысина. Словно в оцепенении, он стоял у маленького переносного столика, глаз не увидать. На нем была одежда румейского патриция, надеваемая в важных случаях, — длинный плащ из белой шерсти, скрепленный на шее круглой застежкой; длинная шерстяная туника, на ногах — сандалии с высокой шнуровкой, под кожаными ремешками сандалий — белое льняное сукно. Широкая пурпурная полоса окаймляла края плаща и ворот туники, знак патрицианского достоинства.

На переносном столике лежал засохший дубовый венок и короткий солдатский меч, безо всяких украшательств. Рядом, — красиво разложенные фалеры, наградные знаки в форме медальонов из серебра и бронзы, крепившиеся поверх панциря. Солдат хотя бы с тремя фалерами считался ветераном, опытным и умелым бойцом.

На столике лежало пять фалер.

Виспрот раздраженно махнул старухе. Та пыталась что-то сказать, но он повторил жест, с еще большим ожесточением. Старуха ушла.

Аристон молча приблизился к хозяину дома.

С Виспротом они никогда не ладили. Пожилому румею не нравилось быстрое возвышение чужеземца при ильском дворе, да и кому из приближенных Джефриса оно нравилось?

— Твоя светлость явились за моей головой лично? Какая честь, — горько усмехнулся Виспрот. Конечно, от Аристона он ожидал злорадства. — Плахи у меня нет. Если я положу голову на край стола, это подойдёт?

— Я — не палач, и даже не собираюсь выносить тебе приговор, хотя его высочество наделил меня такой властью, — сказал Аристон. — Я здесь не за этим. Мне поручено расследование, тебе известно. Время уходит, а у меня — ни единой зацепки. Мне нужны подробности, как это случилось. Хоть что-то, что могло бы навести на след.

— Подробности? Какие подробности? Луция нет, и скоро я отправлюсь за моим мальчиком. Да поскорей бы. Так ты — не палач? Жаль, жаль... А я-то обрадовался, сам наместник — мой палач, какая честь для меня...

"Ему нет дела до моего расследования", — подумал Аристон. Это можно понять: Виспрот стоял на краю могилы, ему не было дела ни до чего.

Но Аристон совсем не собирался входить в обстоятельства бывшего доверенного слуги.

— Много чести тебе, принять смерть от моей руки, — сказал Аристон. И он с удовольствием отметил, как побледнел Виспрот.

Воспитатель принца был прирожденный илиец, а ведь илийцы считали себя лучшими из румеев, цветом Румейской империи, гвардией Города Стовратного. Не зря же Ридгар Великий был из рода ильских царей. Аристон же — всего лишь афарянин, то есть неженка, вроде комнатной собачки, слабой и капризной. Значит, даже этот афарянин презирает его настолько, что говорит с такой дерзостью?

— Твой принц был убит на твоих руках, — сказал Аристон. — Приговор тебе вынесет Джефрис, когда вернется, а исполнит ильский палач, можешь не сомневаться.

— Лжёшь! Не на моих руках был убит Луций! — Виспрот затрясся. — Луций ехал на своем Рыжике, сам в седле сидел, не у меня на руках... Эх, к чему это теперь!

Аристон возразил спокойным тоном: