— Ну а то! — раздувается от гордости старушка. — Никто никогда не смел сказать, что Лилия Бейкер плохо справляется!
Миссис Ричардс семенит на кухню, втыкает вилку от холодильника в розетку.
— Я отправлю своего внука купить вам продуктов. Нехорошо, когда холодильник пуст. Как погода в Америке?
— Погода так себе, — отвечаю. — Скучал по лондонским туманам.
Домоправительница заливисто смеется.
Андрей распаковывает вещи.
Через два часа ее внук приносит две полные сумки с продуктами.
— Еще одна из ваших квартир? — спрашивает Андрей, когда "внук" уходит.
Выпускаю кошку из переноски.
— Да.
— А кто эта бабуля?
— Домоправительница. Вообще-то мне принадлежит весь дом. Квартиры в нем сдаются в аренду. А именно эту я оставил для себя. На всякий случай. Как видишь, пригодилась.
— А кто и почему принес нам продукты?
— Ее внук по ее же инициативе.
Удивлен.
— Этот дом дает работу всей ее семье, Андрей. Когда я ее увидел первый раз, она была тощей семнадцатилетней девчонкой, при этом уже замужней и на третьем месяце беременности. Ее муж был инвалидом войны. Я не хотел ее брать, но она упросила. И знаешь, я не жалею. До этого дом едва покрывал расходы на свое содержание, а с ее появлением стал приносить неплохой доход. Ее муж работал здесь, ее сын и две ее дочери. Сейчас здесь заправляют два ее внука со своими женами. Но все равно — она держит весь дом крепкой хозяйской рукой. И она искренне благодарна Майклу Майли... тогда меня звали именно так... за кусок хлеба. И с теплотой относится к его внуку. Поэтому она будет убирать пыль в моей квартире, пустующей годами. Будет отправлять внука за покупками для меня. Не удивлюсь, если завтра она пришлет сюда еще кого-нибудь подмести, постирать или еще что.
— Она тоже... слуга?
Качаю головой.
— Нет. Обычный человек.
Раздвигаю шторы.
Вижу Лондон шестидесятилетней давности. Сквозь него слабо просвечивает Лондон современный.
* * *
Маша с недоумением идет по асфальтовой дорожке.
— Это школа? — показывает пальцем на один из корпусов.
Киваю.
— Да.
— И это? — палец перемещается в сторону.
— И это.
— А в какой я буду?
— Во всей. Эти дома — части школы. Школа состоит из многих зданий, — объясняю ребенку.
На лице девочки задумчивость.
— Мистер Майли? Мистер Крапиветс? Мисс Крапиветс?
Киваю.
— Рады приветствовать вас в школе "Тринити"!..
Директор. Худощавый мужчина лет пятидесяти. Изображает искреннюю радость от нашего присутствия.
Ему за это платят.
Андрею и Маше устраивают экскурсию по всей школе. Экскурсовод старается говорить медленно и очень простыми словами, но Андрею все равно трудно. Маша же над проблемой понимания не задумывается, просто разглядывая все вокруг.
-...школа — одна из лучших... — голос экскурсовода.
— Зис скул из вери гуд! — внезапно выдает Андрей.
Экскурсовод улыбается.
— Думал, мозги лопнут, — признается слуга, когда мы садимся в такси. — Я почти ничего не понял из того, что эта женщина мне вещала.
— Что ж поделать, — отвечаю, — русским она не владеет.
— Сколько языков вы знаете? — спрашивает после небольшого молчания.
— Не знаю, — пожимаю плечами. — Не считал.
— Десять... двадцать..? — пытается докопаться до истины.
Вздыхаю.
— Андрей... Как бы тебе объяснить. Языки меняются, перерождаются. Сперва был один язык, потом он делился, смешивался с другими языками, образовывал свои наречия, наречия становились самостоятельными языками. Это произошло с латынью, например. Я знаю почти все языки, которые когда-либо существовали на этой планете последние шесть тысяч лет. И я знаю не просто языки. Если взять, к примеру, русский... я знаю русский современный, русский начала ХХ века, русский язык петровских времен, старославянский... Считать его за один язык или несколько? Учитывая тот момент, что русский язык XXI и XIV веков различаются очень и очень значительно.
Слуга изумлен.
— Я не думал... Так много...
Дальше едем в молчании.
* * *
Дома нахожу в Интернете описания экскурсий по Лондону, выбираю подходящий тур, заказываю переводчика.
— Съездите завтра на экскурсию. Покажешь Маше город, заодно и сам посмотришь, — говорю слуге. — Погода, правда, не очень.
— А вы?
Пожимаю плечами.
— А мне зачем? Пусть это будет компенсацией за не очень удачный Машин день рождения.
Вздыхает.
Достаю пластиковую карточку.
— Местная. Банкоматы на каждом углу, хотя картой тоже можно расплатиться почти везде. Пин-код — девять-три, четыре-восемь.
— Спасибо! — говорит слуга.
Кошка сидит на подоконнике, тоскливо глядя в окно. За окном — серая морось.
Мой слуга с дочерью уезжают на экскурсию рано утром.
Открываю ноутбук.
Давно я что-то в Интернет не заглядывал.
Письмо от Алены Калининой.
Пишет, что звонила, но телефон был выключен. Надеется на встречу, с теплом вспоминает проведенный день.
Перед глазами встает лицо моей знакомой...
...и заслоняется лицом девушки, умершей три сотни лет назад...
...ее лицо сменяется еще одним лицом...
...и еще одним...
...— Шеш, ты идиот, — Наставник не просто зол. Он ЗОЛ.
Молчу, глядя в пол.
— Зачем ты решил обратить ее?
— Я люблю ее! — говорю с вызовом.
— Она человек!!!
— И что? Теперь она станет такой же, как и я!
— Шеш... — Наставник садится на землю, обхватывает голову руками, — ты знаешь голод. Скажи, тебе он нравится?
— Нет...
— Сколько раз я удерживал тебя от срывов?
— Много...
— А теперь скажи... Ты молодой, недавно восставший al'lil... Ты собираешься взять на себя птенца?
— Да!
— И чему ты, идиот, можешь ее научить?
— Всему, что знаю!
— И что ты знаешь?
— Я...
Запинаюсь.
— Ты не освоил полет. Ты боишься солнца. Ты едва можешь войти в транс после охоты. Тебя нужно постоянно контролировать, чтобы ты не сорвался. Ты не умеешь управлять силой. И ты собрался брать на себя птенца?
Наставник не в гневе. Он разъярен.
Al'lil сложно разозлить.
— Я сделаю все, чтобы тебя не было рядом с ней, когда она восстанет. Пусть она встретит рассвет!
Отлетаю в сторону от удара силой.
Пишу ответ Алене.
А вот в "Личных сообщениях" письмо от моего давнего знакомого Ванечки. Пишет, что опять нуждается в моих услугах, просит перезвонить.
У меня появился постоянный клиент.
Андрей и Маша возвращаются с экскурсии затемно. Руки полны всевозможных коробок. Девочка просто сияет. Сразу начинает распаковывать покупки. Андрей обессилено валится на диван.
— Как все прошло? — спрашиваю.
— Ох... — отзывается слуга.
Улыбаюсь.
Кошка пытается утянуть оберточную бумагу.
* * *
На ужин разогреваю пиццу. Маша клюет носом. Андрей вынимает из ослабевшей ручки недоеденный кусок и относит девочку в спальню. Возвращается.
— Какая-то женщина во дворе сегодня интересовалась, не геи ли мы. Хотя нет, не так... Она спросила: "Не мужья ли вы с этим милым мужчиной?" — говорит слуга.
— И что ты сказал?
— Сказал, что нет, — краснеет Андрей. — Я едва понял, что она хочет... К тому же, я не ожидал, что она будет спрашивать именно это...
— Надеюсь, ты не стал оскорблять эту леди за ее интерес, — говорю.
— Я... нет, не стал. Я просто был настолько шокирован...
— Понимаю. На будущее — реагируй на подобные расспросы спокойно. Здесь очень лояльно относятся к однополым отношениям.
Андрей задумчиво делает большой глоток горячего чая и обжигает рот.
* * *
Сижу на стуле у окна. Окно в кухне выходит на пожарную лестницу.
Слуга уже давно закончил трапезу. Пустая коробка лежит в мусорном ведре, остатки пиццы — в холодильнике.
Но из кухни почему-то не уходит.
— Скажите... — спрашивает несмело. — А что нужно для того, чтобы быть хорошим слугой?
Поворачиваю голову и смотрю Андрею в глаза.
Смущается.
Вглядываюсь в его лицо.
Ему потребовалось неслабое усилие воли, чтобы спросить у меня это.
— Гордость, — отвечаю.
Делает круглые глаза.
— Гордость???
— Да, — подтверждаю.
Непонимание.
— Гордость своим положением, — расширяю ответ.
Непонимание.
Поднимаюсь со стула, прохожу к холодильнику, достаю бутылку пива, протягиваю слуге.
— Ты считаешь, что твое положение унизительно? — задаю вопрос в лоб.
Молчит.
Вопреки нормам приличия усаживаюсь прямо на кухонный стол, опираюсь спиной о холодильник. Указываю Андрею на стул.
— Ты христианин?
Мой вопрос застает его врасплох.
— Н-н-не знаю... — мямлит.
— Ну, был хоть когда-нибудь?
— Крещен был в детстве. Машу тоже крестил... молитв не знаю, правда, никаких...
— Значит, о православии имеешь представление, — киваю. — Слышал выражение "раб божий"?
— Слышал.
— Как тебе оно?
Пожимает плечами.
— Вот там, в церкви, поп к тебе обращался "раб божий Андрей" — ты не возмутился?
— Нет...
— И дочь твою называл "раба божья Мария"... Нормально воспринял, не?
— Ну...
— То есть факт, что тебя и твою дочь назвали рабами, тебя не покоробил?
— Это ведь не на самом деле... образное выражение...
Улыбаюсь.
— Нет, не образное. Согласно христианскому учению, верующий должен стремиться к полному подчинению богу. И фраза "раб божий" несет в себе еще один смысл — человек принадлежит только одному богу, больше никто над ним не властен. Только бог.
Слушает, пытаясь понять, к чему я веду.
— И, представь себе, христиане сами себя так назвали. Они с гордостью носят это самоименование. И — не поверишь — ничуть не чувствуют себя оскорбленными. Они стараются подчиняться богу во всем, даже в мелочах. Если у них не получается, они испытывают вину, ходят и каются.
— Но... ведь... — запинается.
— Хочешь сказать, что я не бог? — улыбаюсь.
Молчит, не зная, что ответить.
— Я не бог, да, — говорю. — Но дело не в этом. Даже не вдаваясь в теологические дебри смысла слова "бог". Дело в том, что над тобой нет другой власти, кроме моей.
Вздыхает.
— Ты не понимаешь, наверное, — говорю я. — Над тобой действительно нет другой власти. Для тебя нет законов. Для тебя нет правил. Кроме моих.
Не понимает.
— Хорошо, Андрей, — меняю позу. Теперь я сижу, уперевшись руками в столешницу и свесив ноги. — Что будет, если ты возьмешь лом и проломишь голову кому-нибудь..? Пусть будет Олегу Максимовичу.
— Посадят.
— И как это будет происходить? Давай подробно.
— Милиция меня найдет, арестует... потом посадят.
— После ареста и между "посадят" что будет?
— Ну, суд вроде...
Внимательно смотрю на слугу.
— Нет, Андрей. Будет все не так. Доблестные милиционеры тебя, может быть, и найдут, но ты у них просидишь ровно до ночи. Ночью приду я. Если надо, разнесу СИЗО по камешку, но вытащу тебя оттуда. И плевал я на все их "найдут", "арестуют", "посадят". Ты ни дня там не просидишь, если я не захочу. Понимаешь? Мне глубоко фиолетовы все уголовные кодексы. Абсолютно. Никто. Не смеет. Обижать. Моего слугу.
Смотрю на мужчину. К сожалению, он все равно не понимает.
— Ты можешь нарушить любой закон любой страны, Андрей. И тебе ничего за это не будет, — пытаюсь подобрать другие слова. — Ни одна система в мире не сможет тебя наказать, пока ты — мой слуга. Максимум — продержать в КПЗ или отделении полиции до ночи. Но, если ты научишься звать — то еще меньше.
— Звать?
— Метка. Это связь между тобой и мной. Я всегда могу тебя найти, ты всегда можешь почувствовать мое присутствие рядом, а также позвать в случае необходимости.
— И как это делается? — в глазах интерес.
— Пока ты не сможешь это сделать, — разочаровываю его. — Ты еще не почувствовал себя моим слугой.
— И... что для этого нужно?
— Ты должен не просто знать, что ты слуга. Ты должен понимать это.
— Я понимаю...
— Нет, — качаю головой. — Не понимаешь. Ты знаешь, но не понимаешь.
— И в чем разница?
Вздыхаю, слезаю со стола. Достаю из холодильника еще одну бутылку пива.
— Будешь?
Не отказывается.
— Согласно Шариату, распитие спиртных напитков запрещено.
Молчит, вертит в руках бутылку.
— Учитывая, что ты только что выпил одну...
Смотрит на меня.
Смотрю на него.
— Тебе есть дело до исламского права?
Качает головой и открывает бутылку.
— Точно так же тебе не должно быть дела до любого из существующих законов любой страны, Андрей, — говорю и снова влезаю на стол. — Над тобой не имеет силы ни один закон мира. Потому что тебя никто не сможет наказать за нарушение любого закона.
Отпивает глоток.
— Вроде понятно...
— А теперь смотри. Твое положение выше, чем у любого олигарха. Для тебя нет законов. Для тебя открыты все границы мира. Ты независим от любой страны, Андрей. И это — шикарно. Или нет?
Хмыкает.
— В принципе, да.
— А теперь подумай — кто еще в мире может этим похвастаться?
Делаю паузу, пока Андрей пьет пиво.
— И еще. Вспомни тот момент, когда ты находился в квартире со своими похитителями. Вспомни, что ты им говорил.
Вздрагивает.
— Я больше не буду...
— Я не о нарушении. Вспомни эту отчаянную уверенность в том, что твой "шеф" самый крутой. Вспомни злость на то, что они не боятся. На то, что не понимают твоей исключительности. И — само чувство исключительности. Потому что твой "шеф" — самый крутой.
Сжимает бутылку так, что белеют костяшки.
— Правда, это особенное чувство? И чувство облегчения, когда ты меня увидел. Радость. Что да, ты не ошибся. Что вот он, "шеф", действительно пришел за тобой.
Молчу. Андрей смотрит на меня очень странным взглядом.
— Из этого должна вырасти твоя гордость. Гордость, что за твоей спиной есть грозный и сильный хозяин. Что ни у кого нет, а у тебя есть. И с этим хозяином тебе море по колено и горы по плечу, понимаешь? Что у всех какие-то жалкие олеги максимовичи, толстые и злобные твари, а у тебя — древний вампир, который старше летоисчисления в три раза.
Выражение глаз меняется, но остается не менее странным.
— Из этой гордости родится радость служения, — говорю, когда взгляд Андрея становится более спокойным. — Радость оттого, что ты можешь отблагодарить меня, выполнив мой приказ. И только тогда, когда ты будешь смотреть на все сквозь призму этих двух чувств, ты станешь полноценным слугой. Преданным.
Одним махом допивает пиво.
— Кажется, я понял.
— Это хорошо, — киваю в ответ. — Я рад.
— Я постараюсь, — говорит Андрей. — Очень буду стараться.
Снова киваю.
...Иду по коридору. Надо мной — каменная кладка, под ногами — каменный пол.
