— Да говорил я с этим их старостой, он, правда, совсем плохо по-финикийски рубит, в основном Ибирану переводил. Ну что? Как только я говорю, что надо нам объединиться, все головами кивают. Как только речь завожу, что нужна строевая подготовка, военное производство — тоже. Как только начинаю спрашивать, когда приступим — сразу в кусты: вот будет гадание, и если боги будут благосклонны, и вообще у нас скоро то, а потом это... Словом, когда могучий воин Бин-Йамину покорит под наши ноги все окрестные племена, мы сами с удовольствием будем ими повелевать. А до тех пор, извините, заняты своими делами. Вот ведь народ! Рыдают, что Угарит впал в ничтожество, мечтают, что вернется его былое величие. Но сами пальцем о палец не хотят ударить, чтобы ситуация изменилась.

— Ну да, всё прям как у нас, — печально согласилась Юлька.

На этой ноте мы и пошли домой, прихватив с собой безмолвного от почтения Петьку. Только у ворот нас уже встречала делегация в составе Ибирану, шамана и еще двух-трех избранных мужей... Я уж было решил, что все воины заглянули к своим возлюбленным, пережили то же, что и Петька, и решили потребовать от Юльки работать без сна и отдыха, пока идол не восстановится.

Но все оказалось еще интереснее.

18.

Ну кто мог подумать, что отсутствие мужского достоинства у этого глиняного чурбана приведет к таким трагическим последствиям? Вот ведь дурни доисторические, что им в мозги втемяшится — ничем не выбьешь. И ведь я теперь крайней буду во всем, что бы ни случилось. Скажут еще, что новый орган некачественный, или что запчасть попалась контрафактная, слабого действия — и привет!

Думать о том, что они со мной сделают, ежели решат, что я навлекла на них цепь несчастий, было весьма неприятно. Богиня там или ее заместительница по земным делам — неважно. Свергнут, назначат ответственной за все беды, и пишите письма! Кто может поручиться, что они не вздумают принести меня в жертву обесчещенному Балу?

Тут еще, как назло, совершенно некстати вспомнилась Миледи-Терехова с завыванием "Бросьте жертву в пасть Ваала", отчего настроение у меня испортилось окончательно. Геополитик Венька страдал по поводу крушения своих глобальных планов, сзади сопел несчастный Петька, явно опасавшийся очередного фиаско, а у ворот селения нас поджидала группа товарищей, решительность и воинственность которых укрепили самые худшие мои опасения. Я даже хотела предложить Веньке свернуть куда-нибудь за угол, только неоткуда было в этих холмах взяться подходящему углу.

Ну да ладно, двум смертям не бывать, а одной все равно не миновать. Я постаралась придать физиономии выражение самое беззаботное, дескать, помирать, так с музыкой, и даже попыталась чуть-чуть обогнать Веньку, чтобы тот не пытался защищать меня, когда аборигены возьмутся тащить и вязать, но...

В этот момент от толпы отделились великий вождь наш Ибирану и шаман. Сделав несколько шагов нам навстречу, они склонились в самом почтительном поклоне, после чего завели жалобную песнь, умоляя могущественных сынов неба за что-то их простить и помиловать. От слишком сумбурных событий нынешнего дня соображалка моя окончательно отключилась, поэтому понимала я только отдельные, мало связанные друг с другом слова. Венька же, судя по всему, включился довольно быстро, задал несколько уточняющих вопросов, уважительно приобнял обоих старцев, давая понять, что сыны Неба нисколько не в обиде на своих бестолковых земных слуг, после чего обернулся ко мне с совершенно обалдевшим выражением лица.

— Юлька, слушай, тут такое... Я, правда, сам не очень понял, но... В общем, деды приносят свои извинения за то, что не сразу нас узнали, и клянут собственную бестолковость. Дескать, надо было сразу в главное святилище идти, тогда бы была нам всяческая удача и споспешествование в походе.

— Вень, стоп. Кого узнали? Какое святилище? Кого мы там еще должны раскурочить в случае чего? Там что, снова козлов резать придется? — от волнения вопросы у меня сыпались сами собой, без особой связи друг с другом. — Почему они должны были нас узнать? Вы что, все окончательно перегрелись, что ли?

— Погоди, Юль, не тарахти, — устало махнул рукой Венька. — Я сам толком не понимаю ничего, но аксакалы настаивают, чтобы завтра с самого утра, как можно раньше, мы отправились к главному святилищу. Говорят, там сокрыта некая тайна, связанная с нашим пришествием. Ладно, пойдем уж, раз они так настаивают... Вдруг у них там пещера перехода, или хотя бы какой-то указатель, где ее искать?

— А зачем такая спешка? Может, хотя бы денек отдохнем, а? Но увы, похоже, старейшинам нашим приспичило так, что о каких-либо отсрочках просить было совершенно бесполезно. Я вздохнула и покорилась. Ужасная эпоха, а для женщины вдвойне...

Наутро собрались мы быстро, тем более, что Имрану разбудил всех на рассвете, и ночная прохлада еще не успела смениться дневным зноем. Жалко было терять такую подходящую для дороги погоду, так что припустили мы вперед довольно резво по дороге, шедшей вдоль берега моря.

Часы наши встали уже давным-давно, так что понятия не имею, сколько было времени, когда впереди показалось нечто, похожее на скалы... или на развалины? Нет, все-таки на скалы, торчащие на ровном месте. А вот путешествовать к тому моменту мне надоело окончательно и бесповоротно — тонкая попона елозила по костлявой ослиной спине, я себе явно набила кучу синяков на самых нежных местах и больше всего мечтала о том моменте, когда путь наш подойдет к концу и я смогу хоть чуть-чуть размять затекшие ноги.

При ближайшем рассмотрении скалы оказались остатками городской стены в три-четыре моих роста, и толщиной тоже в несколько метров. Судя по всему, разрушена она была давно и основательно, и теперь ее останки торчали, что последние зубы во рту у местных старух, отродясь не знакомых со стоматологией. Проломы в стене были кое-как заделаны кирпичами из глины, но эта новая стена была всего метра два высотой, как в нашем селении, и становилось совершенно ясно, что завоеватели преодолели бы ее без труда. Но и завоевателей никаких поблизости не было.

— Угарит! — торжественно возвестил нам Ибирану, — когда мы подошли к небольшим воротам, а вернее, к калитке, наспех сделанной в одном из этих проломов, — город великий, богами любимый и славный богатством (и что-то там еще про море и всякие такие вещи, я не сразу смогла разобрать). После этого Ибирану натурально встал на колени и низко поклонился воротам города, и все наши спутники последовали его примеру. Мы с Венькой, правда, не стали.

Так вот ты какой, Угарит! Все-таки попали мы, можно сказать, на экскурсию...

За стеной обнаружилось скопление глинобитных домишек, лепившихся к каменным стенам. Судя по всему, в прежние времена город этот был весьма велик и красив, а теперь пребывал в полном запустении. Мы пошли по неширокой улице мимо обрушенных стен и обрывавшихся на после пяти-шести ступеней лестниц из шероховатых, грубо обтесанных камней. Людей на улице попадалось совсем немного, все больше женщины и детишки, они кратко приветствовали нас, а с группой стариков Ибирану даже остановился поболтать.

Перед особо обширными развалинами вожак наш сделал что-то вроде поясного поклона и пробормотал "царский дворец". Только давно уже не было тут никакого дворца... Елки-палки, что ж у них тут такое приключилось? Ядреную бомбу в эту эпоху явно еще не изобрели. Но кто мог так разрушить целый город? И зачем? Почему?

К Веньке с этими вопросами приставать сейчас было бессмысленно, он сам озирался по сторонам с весьма обалделым видом.

Почтенный Ибирану уверенно руководил нашим дружным коллективом. Пройдя торжественным маршем по центральному проспекту, мы свернули в одну боковую улочку, затем в другую.

— Юлька, глянь, — возбужденно пихнул меня в бок Венька, — у них здесь и водопровод был!

Водопроводом оказалась выложенная камнем канавка вдоль одной из улиц. Вот никогда бы не подумала, что в такой древности эти вопросы уже хоть каким-то образом решались. Нет, все-таки недооцениваем мы предков, что ни говори!

Немного погодя оказались мы на небольшой площади, на другой стороне которой стояло нечто, формами малость напоминавшее мавзолей на Красной площади. Учитывая общее состояние города, это строение пребывало в отличном состоянии. Вожаки искоса поглядывали на нас с Венькой, словно ожидая какой-то предсказуемой реакции. А что мы тут могли сказать, спрашивается? Судя по всему, почтенный Ибирану были нашим неведением весьма смущены: они переглядывались и обменивались краткими репликами, но программу мероприятия никак не меняли.

Наконец, на площадь вышел из какой-то боковой улочки седовласый старец, которому вся наша компания поклонилась в пояс (Венька лишь слегка склонил голову, а я от неожиданности изобразила что-то вроде реверенса). И тут старец сам опустился на колени — казалось, было слышно, как поскрипывыают его суставы. И не только на колени, он пал лицом на землю, и все наши спутники на всякий случай последовали его примеру. Ну вот, опять начинается, — с тоской подумала я.

— Господин наш Бин-Ямину, госпожа наша Йульяту, да продлят боги ваши дни, да благословят они вас, да найдем мы милость в очах ваших, — обратился он к нам с торжественной речью, не вставая с земли, — повелевайте, ибо давно ждет вас город ваш, и да будет милость богов с вестниками богов, и с нами, рабами вашими.

— Откуда это вы нас знаете? — от удивления я задала вопрос по-русски.

— Подожди, Юль, сейчас разберемся, — смущенно пробормотал Венька и вступил в переговоры со старцем. Уже через полминуты ему удалось поднять его на ноги, а минут через пять мы все сидели на какой-то каменной приступочке, и о чем-то долго и невыносимо занудно беседовали... Точнее, беседовал Венька, а я недоумевала, когда закончится эта бодяга, и будет ли слишком невежливо, если я вот так вот запросто сейчас встану и наведаюсь в этот их мавзолей, чтобы проверить — есть там переход или нет?

А если есть — без Веньки возвращаться не годится, решила я и осталась сидеть, рисуя подобранным прутиком узоры на утрамбованной уличной пыли.

19.

— Откуда ты знаешь нас? — спросил я его на том же иврито-финикийском языке, на каком общался с Ибирану.

— Как мне не знать тех, кто приходил! — ответил он по-угаритски. Этот язык я понимал все-таки довольно плохо.

— Ты говоришь на языке Тира и Сидона?

— Разве господин мой Бин-Йамину забыл язык Угарита? — спросил он, сразу же переходя на финикийский, — впрочем, и верно. Много прошло дней, удача и величие перешли к Араду и Библу, к Тиру и Сидону, а с ними и богатство, и слава. Вот и вестники богов Бин-Ямину с Йульяту говорят теперь на их языке. Они забыли язык угаритян.

— Подожди, как мы могли забыть то, чего не знали! Мы никогда не были здесь прежде.

— И верно, — отозвался он, — разве назовешь Угаритом эту унылую пустошь, на которую пролился гнев богов? Вы не были в этом городе, господин мой. Вы были в Угарите славы и величия.

— Мы не были никогда ни в каком Угарите, — ответил я предельно ясно и четко, — мы не боги, не дети богов и не вестники богов. Мы люди. Мы пришли из будущего.

— Вы пришли к нам, — согласился жрец, — а словом "будущее" ты называешь гору Цафон? Или другую священную гору? Или дворец на небесном своде, где живут блаженные?

— Этим словом я называю то, что будет, — ответил я и сам смутился. Дело в том, что во всех этих языках нет никакого будущего времени. Скажешь "йихье" — но это не только "будет", но и "бывает", и "есть", а порой даже "было".

— То, что было, — отозвался жрец, — вы пришли из того, что было. Вы уже были здесь, и дед моего деда видел это своими очами, и теперь вы пришли снова.

— Мы не были здесь, — упорствовал я, — а будущее только будет. Его не было.

— Мне не понять твоей речи, — ответил жрец, — было или не было?

— Подожди, подожди. Вот у тебя есть сын?

— У меня двое сыновей и двое внуков. Это не считая женщин.

— У твоего младшего внука нет еще сына?

— Как нет? Есть в его чреслах его сыновья, и сыновья его сыновей, и...

— У него нет рожденного сына, так?

— Нет, он еще очень мал.

— Смотри... когда у него есть сын, и внук, и внук его внука, и внук внука его внука — это будущее. Внук внука внука внука... увидит будущее, из которого мы пришли.

— Конечно, увидит, — согласился он, — мы всегда видим то, что перед глазами. Он увидит и услышит, потому что мой сын расскажет своему сыну. Я тоже вижу и слышу это, потому что мой отец возвестил мне. Значит, "будущее" — это то, о чем нам поведали предки. Это и есть самое важное на свете. Мы видим "будущее", из которого вы пришли.

— Нет, ну как ты не понимаешь... Вот смотри. Зайдет солнце, будет ночь, так?

— Всегда так бывает.

— Потом будет утро, и новый день, и новая ночь.

— О, да. Значит, "будущее" — то, что бывает всегда, с тех пор, как отделилось небо от земли и были назначены судьбы всему живому. Мы видим и знаем его.

— Опять не то... вот смотри, ты насадил виноград. Он вырастет и даст плоды. Сын твоего внука будет пить вино из этого виноградника. Вот это вино и есть "будущее".

— Зачем, — рассмеялся он, — говорить о том, чего нет? Нам неведом вкус этого вина. Но мы знаем, какое вино пили наши предки. То, что есть — перед глазами человека. Дней моих пять десятков и четыре года, и я знаю каждый из моих дней, мне ведом вкус моего вина, и вкус моего хлеба. И мой сын знает вкус моего хлеба. И мой внук знает. Но никто не может знать вкус хлеба, которого нет.

— Но мы же смотрим вперед...

— Мы смотрим вперед и видим деяния наших предков. Того, что у нас за спиной, мы не видим. Оно, может быть, ведомо богам, если у них есть глаза на спине. Но мнится мне, что даже у богов нет глаз на спине: их, как и людей, постигает то, что каждому суждено. Судьбы всесильны, даже боги не могут их изменить. Но мы смотрим на то, что было.

— Подожди... ты хочешь сказать, что смотришь в прошлое? Обращен лицом к прошлому?

— Я не знаю, что ты называешь словом "прошлое". Каждый человек обращен вперед, к восходу, к дням древним.

И тут я снова осекся. На всех этих языках слова "начало" и "перед" были однокоренными, так же, как и слово "восход". Действительно, эти люди смотрели в сторону восхода. И значит, шли в будущее спиной вперед? Вслепую?

— Скажи, а куда ты идешь? Разве не в будущее... то есть к внукам своих внуков?

— Как я могу придти к внуку моего внука? — усмехнулся он, — я приду к праотцам, когда настанет срок, и приложусь к народу моему. И потом ко мне придет мой сын, и мой внук, и внук моего внука. Мы все идем одним путем, разве не так?

— А то, что приходит, что наступает, что бывает нового? Разве ты не смотришь на это?

— Налетает ветер с моря, и приносит дождь, налетает ветер из пустыни, и приносит жару. Кто знает, какой ветер его постигнет? Боги открывают нам удачные и несчастливые дни, и мы начинаем дело в один день и воздерживаемся в другой. Земледелец сеет зерно, чтобы собрать урожай, и в сердце своем надеется на изобилие, моля богов о доброй погоде. Князья перед походом составляют замысел, и уже видят врагов побежденными. Мы знаем это, ибо отцы возвестили нам. Но вкус вина, какое будет пить внук моего внука, мне неведом, и его теплу не согреть моего сердца.