| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Подводя итоги — с женщинами мне в общем везло. А вот чему я научился в стенах училища, а не в игорных домах и не в столичных ресторанах?
Я наконец-то аккуратно окунул перо в чернила и вывел, по отцовской системе:
Первое — в совершенстве научился ездить на лошади, с поводьями и без них, любым аллюром, свешиваясь вниз с седла и стоя на седле, под обстрелом и в ураган, дождь и снег. Раньше я ездил все же не так хорошо, как сейчас. Здесь этому учили по-настоящему.
Второе: хотя я и был уже мастер фехтования,но здесь все-же многому научился, особенно бою в седле, двоеручном, держа лошадь шенкелями, а также групповому бою. Раньше у меня это не особенно получалось.
Третье — до училища я стрелял хорошо, но все же как дворянин и как охотник, а не как офицер. Сейчас я, как призовой стрелок, мог попасть за сто шагов в летящую птицу на полном скаку, и даже не особенно прицеливаясь, так, навскидку.
Четвертое — я и раньше хорошо дрался руками и ногами (дома у нас был отличный наставник рукопашного боя), и к этому, увы, ничего не прибавил за последние два года. Кавалерия, сами понимаете.
Пятое — я с полгода был старшиной роты и четыре луны — помогал взводному командиру, так что командовать научился и даже привык. Это не такое простое дело, даже для офицера, и даже командный голос не всегда помогает. Нужна практика, и она у меня была.
Шестое — я хорошо научился тактическим приемам боя: разворачивать взвод или эскадрон в атаку, перестраивать, отступать, взаимодействовать с пехотой (тоже мне помощники) и с артиллерией (это уже получше). Кроме того, я основательно нахватался в хозяйственных вопросах, от амуниции, оружия, лошадей и до организации снабжения взвода, эскадрона, батальона и даже полка: этому нас тоже учили.
Седьмое — я был первым в общих классах в Училище, и хорошо разбирался не только в лошадях, металлических сплавах для сабель, в заточке кинжалов или в баллистике ружей и пистодетов, но и поучился физике, химии, математике, правильному писанию не только военных документов, но и писем, перевязыванию ран и даже исправлению сломанного оружия и ковке подков в походе (чего мои одноклассники изучать категорически не желали). Топография, карты, политические науки — много что было представлено в необязательных класах для кадетов и корнетов, и много что я изучал. У нас были даже классы танцев, обязательные для дворян. По учебе я шел в первой тройке.
Восьмое — никаких классов по высокой математике, прикладной физике и биологии (кроме наук по уходу за лошадьми и о подмывании лошадиных хвостов, говоря грубо), никаких классов литературы или магии за эти два года у нас не было, и я чувствовал, что в этом смысле даже малость отупел. Само собой, высшее кавалерийское училище — это вам не университет и не школа магии. Тем не менее, я дал себе слово, что когда вернусь с войны, пойду в Магическую Школу или в Королевский Университет. С армией я уже слегка познакомился, и, теперь хорошо понимая папу и маму, как и они, ею не восторгался, хотя воевать в ее рядах собирался до победного конца. Но после войны дальше служить в армии я и раньше не планировал, и сейчас не изменил своих планов.
Я просмотрел список, и понял, что кое-что забыл указать. Скажем, завязанные за последние два года с легкой руки отца знакомства с промышленниками и торговыми домами столицы (скажу сразу — с их женами, иногда довольно-таки похотливыми и иногда очень интересовавшимися молодым корнетом, я старался интриг не иметь: дело есть дело). Кроме того, я избежал нескольких подленьких интриг, связанных с недоброжелательно настроенными соседями-герцогами, и меня познакомили с несколькими товарищами министров казначейства, промышленности и даже дорожных хозяйств, очевидно, в связи с какими-то планами в отношении нашего графства. Этим отец был очень доволен. Мать же была довольна тем, что меня не окрутили в женихи представители сильных столичных дворянских партий: мы всегда стояли независимо, ни к кому ни примыкая, кроме канцлера, старинного знакомого отца.
И, наконец, я просто стал офицером.
СТРАННЫЕ ИЗВЕСТИЯ
Я снова задумался о юных дворянках, встреченных мной в столице в эти два года. Увы, несмотря на то, что они имели разный цвет волос, глаз, разные фигуры и различные манеры вести себя — все они сейчас казались мне одинаковыми. Застенчивая дворянская дочь, гордая наследница герцога, уверенная в себе представительница золотой молодежи из семьи придворных дворян, вышколенная и самоуверенная юная фрейлина или "загадочная" светская львица — все они хотели одного: молодого, родовитого и богатого мужа, много денег, роскошь, влияние, иногда — славу или власть. Я не встретил ни одной девушки, для которой интерес к искусствам, литературе, поэзии, природе был важнее, чем славная жизнь при дворе и удачное замужество, а уж науками никто из девушек и подавно не интересовался — или они умело скрывали это. Даже отчаянные любительницы охоты, подлинные амазонки, с которыми я легко находил общий язык, кроме интереса к лошадям и к погоням за несчастными лисицами и зайцами, не имели ничего более за душой — разве что интерес к мужчинам и к их карьерам.
Я и сам не расматривался как выгодная партия. Симпатичный дворянин, умелый фехтовальщик, задира-дуэлист, хороший наездник с перспективами армейской карьеры — не более. Светского льва из меня не вышло, при дворе меня знали только как большого бабника, никто не ожидал, что я в будущем стану генералом или министром. Семья моя почему-то считалась более торговой, чем придворной — вероятно, из-за прочных связей со столичными торговыми домами. За эти два года на меня редко открывалась женская охота — и, как правило, зрелыми дамами, желашим поразвлечься с юным корнетом. Мои столичные кузины держали, по просьбе моей и родителей, стойкую оборону, когда их подружки из числа дворянок средней руки выведывали всякие сведения обо мне. Никто, слава богам, еще не знал, что отец в нашем далеком горном графстве легко ворочает заработанными на приграничной торговле миллионами золотых, никто не замечал, как я безо шума покупал для семьи очень дорогие гравюры, картины, статуи. Я не швырялся деньгами в шикарных борделях и ресторанах, не ходил в игровые дома, не владел тысячной стоимости беговыми лошадьми, хотя мой не особенно крупный и видный жеребец горной породы Змей, привезенный из дома и ждавший меня в конюшне нашего столичного дома, не уступил бы в на бегах лучшим столичным лошадям, поскольку в его выведении участвовали эльфы (еще один наш маленький семейный секрет).
К счастью, я привык каждый день спорить с Гироном о поэзии и театре, как спорил когда-то сл знакомыми эльфами — об искусстве, богах, природе, с драконами — о природе, о разных видах магии. Только это не позволило мне за эти два года стать солдафоном.
За это время я много услышал нового из военной истории, изучал искусство войны, беседовал со знакомыми наших штатских преподавателей о философии — и только. Столичные интриги и сплетни меня совершенно не интересовали. В двух улицах от нашего Училища располагался Королевский Университет, в пяти кварталах — Магическая Школа, и это было мне страшно интересно, но у корнета Училища не было времени даже зайти туда познакомиться с профессорами, магистрами, магами и архимагами. Кроме того, приближающаяся война не позволяла мне взять годичный перерыв в Училище и заняться более интересной учебой, а не бессмысленной болтовней с фрейлинами и не тисканием внушительных грудей сорокалетних герцогинь и купчих.
Война с Империей была неизбежна. Мы давно уже, незаметно ускоряясь, шли прямо лоб в лоб, подталкиваемые политикой, экономикой, жаждой власти и просто взаимной ненавистью, и вот теперь сталкивались — и наша страна, бывшая имперская колония, должна была отстоять нашу свободу, устоять и отбросить врага. И уже через луну, может быть, я поведу своих солдат, которых я еще не знаю, в смертельную атаку. И я могу быть ранен или убит. Я не боюсь этого и не дрогну, как не дрогнул в схватке с пещерным львом или в стычке с браконьерами, но что почувствуют мать и отец, узнав, что я погиб смертью храбрых? Я, их любимый и любящий сын, их надежда? Да, они не покажут вида, будут держаться с достоинством, но души их будут рыдать...
Я вздохнул и сказал себе, что мы мало думаем о смерти и ее последствиях. Обойдется — вот девиз дворянина, рискующего жизнью. Думай, как убить врага побыстрее и поудобнее, и не трясись от страха, или тогда почти наверняка убьют тебя — вот наша проверенная столетиями великая философия. Мы, люди, ведем себя одновременно как скороживущие насекомые и как бессмертные создания — не думаем о смерти, и все. А что скажет сильно привязанная ко мне Ветка (хотя наше общение в графстве состояло в основном из горячих споров и занятий любовью, мне почему-то казалось, что циничная эльфийка, презиравшая людей, как и полагается эльфам, дорожит моей дружбой), узнав, что меня ухлопали на человеческой войне? Она и так иногда эгоистически проговаривалась с кислым видом, что через какие-то сто лет наша сладкая дружба, наши умные разговоры и нежные отношения кончатся, поскольку я, как и все прочие люди, умру от старости, в отличие от нее, эльфессы. Она-то не человек, ей жить тысячу лет, и она по другому смотрит на вопросы жизни и смерти.
А моя школьная подруга Альта — даже страшно подумать, что эта простая и молчаливая девушка может сделать, узнав что ее друг, и значит, ее собственность (по традициям драконов) — убит имперцами.
Впрочем, на все угрозы моей жизни и здоровью она обычно отвечает новыми амулетами своего изготовления, чудовищной силы и огромной стоимости. Сейчас, например, у меня на шее висит ее драконий амулет стоимостью, наверное, не менее чем в пятьдесят тысяч золотых, подаренный при отьезде из дома. Тем более что на рынке магических изделий драконьих амулетов нет уже лет триста, наверное. Причем за этот амулет могли бы дать и побольше — мы с Гироном один раз под большим секретом проверили Альтин подарок на стрельбище и выяснили, что скромное кустарное изделие моей школьной подруги запросто отражает пули, стрелы, копья, даже пушечное ядро или полный заряд картечи, причем так здорово, что я даже легкого удара не чувствую.
Интересно, приедет ли она на мой день рождения? Несмотря на множество любовных приключений в столице, я великолепно помнил вкус ее обжигающе горячих губ.
Тут мысли мои приняли не такое грустное направление. Я с удовольствием вспомнил, что во время обычных десятидневных учебных каникул (два раза зимой и один раз летом) уже не раз встречался с Альтой, специально прилетавшей ко мне. Она носила меня над горами, мы гуляли по дорожкам нашего поместья, разговаривали о всяких пустяках — но не целовались. Как выяснилось при первой же встрече, Кирмон посоветовал ей не компрометировать меня перед драконами — что это означало, я и не спрашивал. Как истинный друг, Альта нисколько не ревновала меня к Ветке, которая приезжала к нам в поместье на своем ослепительно белом эльфийском скакуне каждый третий вечер, обычно свободный от службы в Лесной Страже, но не каталась со мной по дорожкам или по полям и лесам, а самым энергичным образом трахала меня в своей любимой густой траве — летом и в моей собственной кoмнате — в зимние каникулы.
Впрочем, после каждой прогулки с Альтой и свидания с Веткой мое самоуважение резко поднималось. Ведь таких подружек не имел никто более в королевстве. Никакой великосветский лев или наглый придворный авантюрист, обычно побаивавшиеся моего вызова на дуэль, но от души презиравшие меня за вежливое поведение с нижестоящими, нежелание швыряться деньгами попусту и за отсутствие покровителей при дворе, и представить себе не могли ласк эльфиек или дружбы драконов.
В самый разгар моих раздумий вернулся Гирон, освеженный верховой ездой и даже успевший вымыться после нее, что бывало не всегда.
— Поздравляю, — сказал он. — Бал отменяется ввиду военного положения. Нас только что расписали по полкам, списки уже висят. После экзаменов мы получим звания и разьедемся — кто в чине лейтенантов получит взвод, кто не сдавший экзамены хорошо — в чине корнета возьмет отделение. Мы с тобой, как отличники, попали в Шестой полк легкой кавалерии. Он примет запасных, увеличится до бригады и будет переброшен из столицы в Восточную Армию — это не секрет, он туда приписан, как и гвардия.
По дислокации мирного времени Восточная Армия стояла между границей Империи и направлением на столицу, и, вероятно, уже вступила в бой.
— Вот это быстрота! — поразился я. — Но я рад, что мы будем вместе. И полк знаменитый. А кто еще с нами в Шестой?
— Там человек десять, всё хорошие ребята. Тебе лежала в почтовом столе записка от кузины Беллы, только что принесли, вот она.
Я взял слегка пахнущий духами розовый конверт и содрал печать. Беллерия сообщала о двух новостях. Во первых, ее жених, славный парень, тоже одновременно с нами выходил в Восточную Армию из Артиллерийской Школы и получал батарею. Во вторых, по слухам при дворе (она временно числилась там, помогая тетке с церемониальными делами), я попал в какую-то идиотскую историю, точнее, в список сопровождающих, и после экзаменов должен был быть отозван из полка на целую луну для сопровождения неких гостей королевства.
— Жопа лошади! — вздохнул я. — Какие гости короны, когда война началась?!
Обьяснение занимало целый лист. Война войной, а в Монастыре Святых Мест близ столицы уже более луны находилась делегация паломников из соседних королевств — Зарента, Тормилии и еще откуда-то. Кажется,они молились о мире, и кажется удачно, поскольку их страны пока что не были втянуты в войну и бодро торговали и с Империей, и с нами. Довольно выгодная, на мой взгляд наследника торгового графства, позиция!
В числе паломников было много — аж несколько сот — юных дам из высшего дворянства, и они смертельно скучали, поскольку ходить на молитву три раза в день и более ничего не делать, и притом носить целый день рясы жуткого покроя и цвета, для утонченных продворных дам прямо-таки невыносимо. Паломницы пожаловались на скуку нашей королеве, и она, известная своим чувством юмора, приказала прислать к ним в монастырь шестьдесят лучших молодых кавалеров для их развлечения.
Звучало все это крайне рискованно, но в связи с войной никто не обратил на это внимания. Из нашего элитного училища в списке прикомандированных было человек двадцать, все люди светские, обаятельные, в большинстве отличные танцоры. Из столичных Артиллерийской, Пехотной и Морской школ призывалось на битву с паломницами по десять человек, и еще человек десять из Пажеского Корпуса. Жених Беллерии, курсант лучшей учебы и дворянин хоть и скромный (он интересовался не лошадьми и девушками, а науками и счетом, почему и пошел в артиллерию), но светский и хороший собой, тоже попал туда. Гирона, хотя и утонченного кавалера и поэта, не взяли по личной просьбе статс-дамы, напомнившей про его подвиги с фрейлинами.
Меня, к сожалению, из списка не выбросили, хотя Белла и писала, что старалась — кто-то явно делал мне гадость.
Отказаться от личного приказа королевы было невозможно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
