Третий меморандум

Корчевщики Крапивко превратились в аграриев. Часть из них, — в основном, обслуживавшие технику и часто работавшие в гаражах — сблизилась с мотористами, часть не интересовалась ни чем, часть довольно злобно все осмеивала. Единой массы, как в первые месяцы, они уже не представляли. Тем меньше являлись таковой бывшие "стеначи" Маркелова, ушедшие — кто в животноводы, кто в строители, кто в ремесленники. Кстати, мужская часть ремесленников (столяры, кожевенники, бытовые ремонтники и т.п.), то есть люди, занимавшиеся наиболее легким трудом, являлись чуть ли не единственным источником недовольства охотниками. Справедливость требует отметить, что их, часто и несправедливо, считали "полусачками", что не могло их не злить.

Строители, по крайней мере, в Первограде, так же распадались. Особенно это было заметно при сравнении бригад плотников и вообще строителей жилья, которыми командовал валериановский комиссар Жуков, и отдельных бригад: судостроителей, элеваторщиков, кирпичников и пр., сформированных из "стеначей" и по-прежнему подчиняющихся Маркелову. Последних отличала лояльность Совету, не исключавшая, впрочем, живости ума: монополия на анекдоты перешла в это время к ним. "Жуковцы" же, глядя в рот своему шефу, настроены были более оппозиционно, но в конкретное время — летом — эта оппозиция не имела предмета, на который могла бы излиться. К брюзжанию ремесленников обе группы строителей относились холодно.

Вообще, Жуков в это время как-то больше начинает общаться со "взрослыми" и, видимо, изменять свое первоначальное мнение о целях и политике Совета.

Наконец, рыбаки и моряки, подчиненные Крайновскому, были совершенно нейтральны. Рыбаки, видимо, просто не имели времени и желания вникать во все предыдущие свары, и сейчас продолжали трудиться так же успешно. Крайновский с курсантами-моряками политикой тоже почти не интересовался; правда, когда в порядке шутки он учредил для них знак различия — якорёк на лацкане — Малян немедленно решил, что Стас продался тоталитаристам.

Странно, я упустил из виду наших мотористов, или "машинников" — группу шоферов, дизелистов, курсантов-машинистов и т.п., руководимых Колосовым и Танеевым. Впрочем, особо распространяться о них нечего,, это как были так и остаются весьма надежные люди, так же, как и военные, понимающие, что понятие "гражданский долг" — не надоевшая липа, отброшенная еще на земле, а необходимая вещь ...."

XIII ГЛАВА

"Посылаю тебе, Постум, эти книги,

Что в столице? Мягко стелют? Спать не

жёстко?

Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?

Всё интриги, вероятно, да обжорство"

Валерьян с начальственной лихостью подскочил к подъемному вороту и, крякнув, помог мужикам совершить несколько крутительных движений. Здоровенная корзина, сплетенная из корней тысячествольника, тяжко выплыла из неровного прямоугольника шахты и, кувыркнувшись, люхнулась в угольную кучу. Свеже-извлечённый уголь был какого-то странного фиолетового оттенка, маслянист на ощупь, но к сжиганию вполне пригоден. Выписанные из Первограда стажёры-химики не первую неделю ломали головы над его составом, тем паче из пяти разработок три давали внешне неотличимые образцы, которые, тем не менее, разнились по тееплоотдаче процентов на 30. "тайна сия велика есмь," — было резюме Валерьяна, но, из элементарной логики, приходилось долбать новые шурфы, причем вслепую — никаким закономерностям горючесть не подчинялась.

Ребята у подъёмника работали довольно-таки шустро и слаженно, правда с ТБ, как всегда, был прокол — в одних набедренных повязках. Спецовки ровной кучкой валялись невдалеке под навесом — благо, женщин поблизости не было. Хочешь не хочещь, но приходилось смотреть на это сквозь пальцы, ибо одежда при работе издиралась моментально, да и жара всю последнюю неделю стояла невыносимая. Валерьян даже пожалел, что девицы лишаются такого зрелища: за последние месяцы ребятки изрядно побронзовели и бицепсы отрастили рельефные, любой культурист позавидует. Игорёк, бригадир разработки, бросил свой совок и вразвалку приблизился к начальству.

— С чем пожаловал, командор? — Валерьян чуть поморщился от рукопожати. Игорёк, добродушный дывухметровый гигант шестнадцати лет от роду, явно не умел соразмерять силу. Тело его, покрытое ровным слоем серебристой пыли, живо напоминало античные статуи.

— Да вот на твое скульптурное мясо пришёл поглазеть. Соскучился.... — осклабился Валерьян. Этот полуфамильярный тон, усвоенный сразу после отъезда из метрополии, был оптимален: ребятки числили его "своим в доску" и, в то же время, соблюдалось должное расстояние.

— Жарко жн, — смущённо пояснил Игорёк. Мы же не негры — в спецовках париться.

— Ладно, шут с вами. Чем порадуешь?

— Да по-прежнему. Работаем. Трилобитов парочку отрыли. Ничего интересного. Трилобитами условно именовались встречающиеся в пластах окаменелости. Первое время ребятки, выуживая какую-нибудь лекалообразную раковину или шипастый панцырь, с радостными воплями тащили их прямо на стол к командору, но уже через неделю пришлось отвести под оные экспонаты отдельный барак — слишком до черта их накопилось, а сортировка и систематизация, естественно, экстраполировалась в неопределённое будущее. Не до того было, да и некому.

— Как пласт?

— Вниз уходит, но пока терпимо. Стойки бы нужно посолиднее — слышь, шеф, будешь в столице, захвати в подарок земных брёвнышек.

— Лады. — Валерьян заторопился. — Напужаю Самодержца обвалами. Ну, бывайте, чертенята...

Утренний обход закончился и пора было в резиденцию — на связь с метрополией. Валерьян бодро затрусил к посёлку. Идти было минут пятнадцать, по солнцепёку. Это утреннее полуторачасовое мотание по объектам изрядно выматывало командора, но таковы правила игры: утром и вечером устраивать общий обход. Да и вообще сидеть в своей штабной конторе приходилось редко — почти весь день на ногах. Валерьян загорел, осунулся, но в целом умудрялся выглядеть браво. Благо, с выбором ребят он не ошибся: ограбил у Серёги самых-самых. Здесь, вдалеке от столичных склок, амбиций, грызни, как-то легче дышалось. Посёлок выстроили буквально за месяц — причём, по местным меркам, вполне комфортабельно — для себя старались. А, переквалифицировавшись в шахтёры, бойцы ласково переименованные им в "чертенята", воистину работали как черрти, честно отрабатывая выбитую Валерьяном 1-ю норму пайка.

С началом работ на шахте население посёлка увеличилось ещё на тридцать работников и ныне составляло 153 человека, из них 30— девчонок. Девицы представляли собой сферу обслуживания и научный сектор — под землёй им делать было нечего. Единственное, что беспокоило Валерьяна — это взятые темпы. При всей вере в энтузиазм и сполчённость своего маленького лагеря, он сомневался: выдержат ли. А понижать наггрузки было опасно — дабы не разболтались. Правда, иногда казалось, что эта ежедневная перегрузка уже тсала нормой, и по иному ребята просто не смогут, не захотят. ЧТо ж, дай бог. Ведь находят же они время и силы на флирт с девицами, а ещё месяц назад об этом смешно было даже подумать — росле ужина сил хватало максимум на пару песен у костра и — спать, спать, спать...

Потом, конечно, прблема с девицами. Пацаньё в возрасте полового перезревания, того и гляди грызться начнут, а большему количеству девчонок здесь просто нечего делать. И для этих-то тридцати занятия изобретались с натягом. Ну да лано, разберёмся...

Валерьян заскочил в штабную хибару за несколько минут до выхода в эфир и узрел Майкова, копошащегося возле рации. Военный комендант посёлка так же обладал правом пользования рацией, но — с его, Валерьяна ведома. Сейчас он явно нарушал конвенцию.

— Чем заннимаешься? — недобро сощурился Валерьян.

— Рапорт вышестоящему начальству. — борзо отчеканил Анатолий.

По первости он ещё с трудом привыкал к собственному лейтенантству, наглость и заискивание имелись в равных долях. Но после недавнего вызов а в Кремль и вручения Ордена осталась только наглость.

— Капитан Голубев вызывал на связь, — не моргнув глазом продолжал заливать орденоносец. Валерьян слишком хорошо зннал, что это брехня. Пользуясь терминологией Юлиана Семёнова, Майков "работал" на Казакова. Предупредил Валерьяна об этом сам Голубев — бравый капитан "во имя укрепления благосостояния государства" стремился к соединению всех реальных политических сил и сейчас носился в идеей триумвирата, долженствующего спасти отечество.Спасение отечества виделось новоявленному Гаю Юлию в блоке своих военных, Валерьяно-Жуковских трудяг и, возможно, аграриев Крапивки. Бедняга главнокомандующий, вступив на непривычно скользкий путь политики, жутко метался и то слал проклятия пустопорожней демагогии Самодержца, то каялся и воскрешал в душе ростки былого пиетета перед "блестящими организаторскими способностями" Казакова.

— Вы, товарищ лейтенант, ... — Майков был единственным человеком в посёлке, к которому Валерьян обращался на "вы", и это доводило старого служаку просто до бешенства — обязаны докладывать мне о своих выходах в эфир, за исключением чрезвычайных обстоятельств. Потрудитесь впредь точно соблюдать инструкции. Можете идти... — Валерьян картинно указал на дверь. Анатолий, на последнем градусе беленения, развернулся и, нарочито медленно чеканя шаг, очистил помещение. Из-за аккуратно прикрытой двери до Валерьянова слуха донёсся отборный мат и сдавленное рычание.

ИЗ ПИСЬМА С.ЖУКОВА КОНСУЛУ ВАЛЕРИ

"... старый ...ливый, бородатый орангутанг! Как твоё ничего? В нашем гадюшнике разнообразно, но скучно. Самодержец говорлив (как всегда-гладко). Баграт ленив и смиренен. Прочие — по прежнему. Новость — Саня распрощался со своей самочкой и теперь она курсирует з рук в руки, то хвастаясь во всеуслышание, то хнычась в жилетку. У нас родился новый вид спорта, именуемый "молочный брат Координатора". Желающих, как сам понимаешь, немало, да и я сам, старый козёл, не прошёл мимо. Настоятельно рекомендую.

О деле: оично у меня все о ?кей, без сучка без задоринки. Выполняю и перевыполняю. Ребята в норме. С прочими смутно. Т.е. функционируют-то они все вроде бы нормально, но как-то вяло, из-под палки. Дара, наверное, да ещё смерти эти. Впрочем, пусть всё так остаётся подольше — свар нет, дело худо-бедно делается. Маня, вроде бы, зарывается в меру. Левченке я от твоего имени настучал по репе, да он и сам осознал вроде бы.

Собственно, всё. Жму лапу. Привет Вике...

Вошла Вика. Валерьян, полуобернувшись, кивнул:

— Молодец, что заскочила. Как ты?

— Устала. Ты не ужинал? — она подошла сзади, положила руки на плечи и, наклонившись, чмокнула Валерьяна в шевелюру. — Я сейчас что-нибудь соображу...

Притащив с камбуза холодную жратву, она засуетилась вокруг стола, продолжая рассказывать:

— Ничего страшного, мелочи: пара ссадин и один солнечный удар. Слушай, ты бы повлиял, что ли? Они на этом солнцепёке скоро штабелями падать начнут. Со зверюгами возилась... Тебе не интересно? — Валерьян клевал носом, лежащие на столе бумаги двоились в глазах, слова сливались в радужные чернильные пятна.

— Прости, замотался совсем. Не спал целую вечность... — он рывком вскочил и попытался потянуться, после чего молнеиносно сграбастал Вику и чмокнул в нос. — Не сердись, всё равно я в этом ничего не понимаю.

Вика всё свободное время посвящала изучению теллурийской фауны, её лаборатория была буквально завалена какими-то чучелами, банками с заспиртованными монстрами или частями оных, хитиновой скорлупой и т.п.

— Кстати, хочешь хохму? Долго думал, что делать с названьицем, которым наградил нас Самодержец, а тут сегодня Алик со второй шахты выдал: Старые Васюки. Как? Новая Москва — Старые Васюки. Самодержец лопнет от негодования...

С ней было до изумления легко. Приехав в посёлок, она поселилась у Валерьяна, начхав на все пересуды. Впрочем, население восприняло это как само собой разумеющееся. Оказалось, что главное — не скрываться, не устраивать жутких тайн и игры в романтику. Спокойно и просто — два взрослых человека живут вместе. А пуркуа бы и не па? Казаков со своим проектом закона о семье как ячейке общества, естественно, был взбешён, но вмешиваться не пожелал — двойственность ситуации угнетала.

Собственно, отношения между ними были почти супружескими, и в этом "почти", пожалуй, была основная прелесть, и, пожалуй, прочность. Никто никому ничего не обещал, с самого начала правила игры были установлены достаточно чётко: как только кому-либо становится в тягость, он уходит, не вдаваясь ни в какие объяснения. Вика оказалась великолепной партнёршей, но главное заключалось не в сексе: больше всего Валериан любил, уже после близости, уткнуться головой в грудь и лежать так, долго, очень долго, начисто отключаясь от дневной суетни, забывая эротику, блаженно расслабившись, вслушиваясь, как в музыку, в стук её сердца.

Она относилась к нему полудружески-полуматерински, и основным чувством, объединившим их, стала ровная, светлая благодарность — за то, что они ещё вместе, за покой, подаренный друг другу.

— Что ты пишешь? — мельком поинтересовалась Вика и, заметив смущение, бодро заключила: — Хватит, давай ужинать!

Они сели за стол

До подъёма оставалось четыре с половиной часа, и Вика уже давно спала, разметавшись и тихо постанывая. Валерьян захлопнул книгу и выключил свет. Уже несколько ночей он, урывками выкраивая пару часов от сна, пытался осмыслить казаковскую информацию о единственно сущих. Привыкнуть к собственному бессмертию было трудно, чертовски трудно — стеклянный кокон отчуждения сомкнулся вокруг него и немыслимо было спокойно смотреть в глаза своим младым питомцам, которых ему было суждено пережить.

Вика натянула на голову простыню и, пробормотав что-то, перевернулась на бок, свернувшись калачиком. Валерьян помедлил секунду. Бесшумно ткнул кулаком в стену. Бесшумно разделся и лёг рядом, обхватив её за плечи и пристроив голову к себе под мышку. Бесшумно моментально уснул.

На столе остался в раскрытом состоянии толстый синий блокнот. Надпись на первом листе гласила: "Психология бессмертных".

— Товарищ консул, геодезическая партия N3 прибыла. Задание выполнено полностью — исследование квадрата Д-7 завершено. Начальник экспедиции старший геодезист Имантас! — без тени улыбки отрапортовала Инга. — Мы провели картографическую съёмку местности к северо-западу от озера Серебристого. Обнаружено несколько источников минеральных вод, геологом Андреевой найдены образцы пород, похожих на бокситы. В 87 километрах к северо-западу от лагеря обнаружена крупная река, текущая на запад; истоки, судя по всему, должны быть на наших холмах. Мы назвали ее Двина.

Валерьяна корёжило от этого официального тона, он старательно отводил глаза, пытаясь сосредоточиться на чём-нибудь нейтральном — на книжной полке, сковородке с остатками высохшей яичницы, на тусклой обломанной пуговице её штормовки. Маленькая геодезистка заметно вытянулась за эти месяцы, черты лица заострились и стали какими-то мелкими, она ещё больше похудела, стала почти костлявой, немного горбилась. Прежнее ледяное скандинавское обаяние, когда-то прельстившее Валерьяна, улетучилось, но он по-прежнему боялся смотреть в эти спокойные, непрощающе-лучистые глаза. Инга безмятежно продолжала: