— На севере их много — может, не тронут. Там с ними живут.
— Нет, — юноша качнул головой. — Смотри — развалины. Скоро "перья" пролетят над другими домами...
— Это окраина, и не наша, — произнес один из спутников. — А дальше — кварталы бедноты. Ничьи. Пусть плывут. Если и уничтожат, не страшно, а если свернут — подумаем, как поступить.
— Если поздно не будет, — раздался негромкий голос.
Кайе обернулся резко — словно кошку дернули за хвост.
— Ты... откуда ты здесь взялся?!
— Я увидел их, — кивнул Ийа, глядя на "перья". — Знаю, что это такое.
— Вот и катись к ним!
— Я слышал данный тебе совет. Не последуешь?
— Нет! Амаута, не хватало еще просто стоять и смотреть! А если пройдут над кварталами здесь и свернут к Башне — что делать в городе? Доламывать то, что оставят они?
— Ты собираешься драться с ними, Дитя Огня? Они сильнее тебя, и не злись. Они и вправду сильнее. Ты — на земле, они — в своей стихии.
Пустой домик словно могучая рука смяла — он сложился, и обломки прижало к земле. Люди непроизвольно качнулись назад.
Кроме одного, который пригнулся и готов был прыгнуть вперед.
— Погоди, — пальцы Ийа впились в его запястье. — Иначе ляжешь там, как этот домик.
— Не дождешься!
— Не шипи, успокойся. На севере справляются с ними, потому что знают, как. У нас толком не знают. Так послушай меня. Если ударишь, да еще как любишь, с размаху — всем будет плохо. Нужно поставить щит, только не твердый, а вязкий — и мягко отводить "перья" в сторону. Не толкая и не ударяя ни в коем случае. Понял?
— А ты откуда знаешь?
— Я стараюсь знать о мире побольше, — Ийа улыбнулся почти дружески.
— Не врешь о "перьях"?
— Нет. Остальные спутники тебе не нужны, не сможете действовать слаженно. А я пойду тоже. С тобой.
— Еще зачем?
— Ты не умеешь ничего делать плавно. Раз твоего брата рядом нет, я помогу. Только позволь направлять тебя.
— Хорошо... — сквозь зубы, — Амаута, — выдохнул, глядя, как в щепы превратился колодец. — Пошли наконец!
Его пришлось удерживать — мало кто знает, как велики возможности "перьев", а мальчишка рвался прямо вплотную к ним. Выбрав безопасное расстояние, Ийа снова внимательно посмотрел на небесных гостей, сказал Кайе: можно.
Тот под ноги не смотрел вообще — только на небо. А ведь мог и споткнуться — камней здесь, в траве, целая куча. Ощутил бесплотное касание, дернулся, мгновенно закрылся.
— Глупый. Держи "щит" тогда, когда надо... а ты ставишь его не вовремя.
Вот уж чего Кайе вынести не мог, так это насмешек. Наклонив голову, чтобы не видеть ненавистного лица и не показывать своего, исподлобья глянул на "перья" и снял защиту. На, подавись, подумал.
Чужая Сила обожгла, не понять, горячая или холодная... так бывает в первый момент, если сунуть руку в ледяную воду, или напротив. Но тут же уплотнилась, став одновременно опорой и оболочкой. Юноша ощутил короткую зависть — так владеть своей Силой надо уметь.
Зажмурился. Ему не надо было видеть, все равно все делал не он, он был лишь кровью, которая бежит по венам, а стенки и сердце, кровь толкающее — другой. Забыть, что это чужой, едва ли не самый ненавистный человек в Астале — не получалось. Оставалось ждать, удерживая желание разорвать эту невидимую оболочку. Даже рванулся один раз, вспомнив лицо врага — но мягкая опора вдруг стала жестче базальта.
Он опомнился — не время выяснять, кто и что может. Еще выпадет случай... Открыл глаза и следил за тем, как небесные гости плавно разворачиваются, увлекаемые неощутимым ветерком, и устремляются к лесу, на север, время от времени изгибаясь, будто оглядываясь обиженно.
Обратно они шли вдвоем, рядом, хоть это и злило Кайе. Но не убегать же — еще решит Ийа, что он испугался.
— Там на их пути будут еще селения, — сказал, представив долгий путь "перьев".
— Тут мы уже не в силах. Но теперь за ними точно проследят и будут знать, что делать.
— А если эти... штуки вернутся?
— Вряд ли. Ветер меняется, против него не полетят.
— Почему ты в это полез? — спросил юноша. — Не поверю, что хотел мне помочь.
— Почему бы и нет. Разрушений могло быть много больше, это никому не надо. Ну и любопытно, конечно, поработать с такими диковинками.
— И со мной в их числе? — неприязненно спросил Кайе. На всякий случай заверил:
— Не думай, что стал лучше относиться к тебе!
— Не думаю, — Ийа задумчиво глянул. — Какой же ты наивный еще...
— Что?!
— Ничего.
Они взобрались на грис и ехали дальше молча; расстались на перекрестке.
Кайе так и не понял, что испытывает, когда думал о "перьях". Не радость от одержанной победы... он и не победил. Не злость, что позволил другому вести. Не тревогу — осознание: что-то не так, он где-то ошибся. Он просто ничего не понимал сейчас, а мысли прогонял, ныряя в стремнину или занимаясь физическими упражнениями.
А еще "перья", напомнив о Севере, напомнили и о полукровке, и это было самое неприятное и очень понятное. Его так внаглую оставили в дураках... После каждого подобного воспоминания ветка ломалась в руках, или сгорал кусочек дерна, или замертво падала птица, огласив предсмертным криком окрестности. Испортилось настроение. Тогда позвал к себе Чинью.
На другом конце города тоже вспоминали о небесных гостях. И не только о них.
Молодой человек прижимал к себе пятнистого детеныша дикой кошки, почесывал за ухом. Подлинная нежность была на лице — даже когда котенок шипел, пытаясь царапнуть человеческую руку. Шипел, но тут же смолкал.
Имма беспокойно наблюдала за обоими, и сейчас не казалась погруженной в себя. Наконец зверек успокоился — точнее, смирился, позволил погладить себя под шейкой и замурлыкал, щуря глаза. Только тогда он осторожно поставил котенка на пол:
— Беги, малыш.
Проследив взглядом за котенком, Имма спросила:
— Почему ты его не убил? Тогда, давно, хотел сохранить ему жизнь, и теперь... Он был открыт и следил только за "перьями". А если бы умер, обвинили бы их, не тебя.
Ийа опустил подбородок на переплетенные пальцы.
— Знаешь, это уж чересчур. Он, считай, подставил мне спину... ради других людей. Пошел вперед, хотя мог превратиться в массу перемешанной плоти и костей.
— Не думаю, что он заботился о людях. И что мог поверить в такой конец.
— Это неважно. Не верил — слишком молод еще, слишком привык быть первым. Но он бы все равно пошел, Имма. Из гордости, например.
Улыбнулся, словно луч вспыхнул:
— Хотя старые счеты не отменяются.
Откинулся на плетеную спинку. Тень прошла по лицу, согнав улыбку.
— Но он... я и представить не мог, что он носит в себе такое. Даже после шаров-льяти. Я предпочел уверить себя — случайность. А сегодня решил посмотреть. Вот, знаю теперь...
— Ты готов примириться с ним, — заметила Имма. Молодой человек взглянул удивленно — такой разговорчивой она бывала не часто.
— Примириться? Я не испытываю к нему неприязни. Но что это решает, скажи?
— Хорошо, что тебя не слышит никто.
Молодой человек коснулся причудливой золотой серьги, и та качнулась, зазвенела.
— Имма, пойми. Сейчас надо думать даже не на шаг вперед, а много больше. Наши прекрасные Восемь Родов — стаи хищников, которые либо сольются, либо перегрызут друг друга, и если я тоже начну жить одним мигом, скользить по поверхности... Кстати! У тебя часом нет на примете переписчика с хорошим почерком? Я своего ценил, но мой второй братец... Впрочем, неважно.
— Не сворачивай в сторону! Мы — это семьи, не стаи. Если не поступать в интересах семьи...
— Если прятаться всей семьей под одиноким деревом, можно только гордо погибнуть.
Имма вспотрелась в приятеля:
— И что бы ни говорил, ты не хочешь простить смерти Альи.
— Не хочу, — светло улыбнулся. — Во мне все-таки кровь Юга.
**
На новом месте Этле было поспокойней, но невыносимо скучно; если б не визиты Киаль, пожелтела бы наверное, как сухой лист. Хозяина дома она видела только раз — когда ее привели; Кинья, его жена, тоже почти не появлялась, поручив девушку служанкам. Этле показалось, она тяготится обязанностью держать у себя навязанную гостью. Не из высокомерия или нелюбви к Северу, скорей из опаски. Но что может пойти не так?
Ведь это родня главы Совета Асталы...
— Я принесла тебе книгу, — сказала Киаль, появляясь как обычно почти на закате, в "золотой час". — Это копия, небольшая часть — то, что может быть тебе интересно о наших далеких предках. Когда-то подлинник раздобыли вы, северяне, а мой дед отправил за ним в Тейит моего отца...
— Я слышала об этом посольстве! — оживилась Этле. — У нас тоже осталась копия, но я никогда...
Тот, кого боялась Этле — высокий, с резким лицом и янтарными глазами хищной птицы — стоял на пороге; совершенно бесшумно возник. Осмотрел комнату, лениво, явно не рассчитывая найти ничего неожиданного. На девушку на сей раз внимания не обратил вовсе. Обратился к сестре. Говорили не слишком тихо, но у Этле словно уши заложило, так колотилось сердце.
Она облегченно вздохнула, когда полог замер, скрыв ушедшего гостя.
— Вот видишь, глупышка, ничего не произошло, — улыбнулась ей Киаль.
— Это ничего не значит, — упрямо заявила северянка. Он даже сюда заявился! Зачем, спрашивается?
Уселась на скамье, поджав ноги. Мельком скользнула взглядом по книге, но интерес пропал. Все снова показалось враждебным. Прошло десять дней, но она так и не сумела уговорить южанку помочь ей увидеться с братом. Письма, правда, передавали, и в них все было хорошо. Но Этле казалось: Айтли что-то не договаривает. И Киаль тоже.
Но ссориться с единственной в Астале защитницей не хотела и не могла.
**
Тейит
Не знал, что как новость преподнесла Ила — во время самого важного разговора снаружи у стены просидел. Руки похолодевшие, лицо влажное — ну и жалкое зрелище, должно быть, подумалось вскользь. А когда Лиа выглянула из дома, все позабыл, столько тепла было во взгляде немолодой женщины.
Голову поднял, посмотрел умоляюще. Встал, понимая, что надо что-то произнести.
— Прости, я ни в чем не уверен... я не собираюсь выдавать себя за твоего внука, — смешался, но глаз не отвел.
Лиа прижала его к себе — как южанка, мелькнула мысль у подростка — и проговорила быстро:
— Да какая мне разница? Ты можешь им быть — этого довольно. Скажи, тебя отпустят жить у меня? Конечно, если и мне позволят уйти.
— Я не знаю...
— Тебе хорошо в своей комнате в Ауста?
— Мне там... неплохо. — Смутился. Неуютно порой... но набиваться к ней под крыло — совсем некрасиво. Но так и хотелось сказать: у меня ни разу не было дома... я не помню, как это.
— Дом у нас будет общий, — сказала целительница; и ей — первой — поверил мгновенно и полностью.
Ила, в которой поначалу чудилась суровость, оказалась чудесной сказочницей — не зря ее поставили нянькой при детях. Она и Огоньку рассказывала сказки, правда, с оговоркой — было ли, а может, и нет? Были они смешные, были и страшноватые. Больше всего пугала такая сказка.
"Однажды пожилая пара подобрала возле озера девочку-заморыша, и приняла под свой кров. Когда наступил праздник урожая бобов, все оделись нарядно и собрались на площади, а девочку прогнали — она была одета в лохмотья. Тогда девочка обиделась, стала змеей и сожрала всех жителей и солнце впридачу. Но молодой воин, которого по случаю не было в селении, копьем проколол ей брюхо и выпустил наружу людей и солнце, а змея скинула кожу и распалась на тысячи мелких змей, и теперь они ползают повсюду и мечтают собраться вместе".
После этой сказки Огонек и на безобидных полозов косо посматривал...
Ила не могла подолгу отлучаться от детей — своих подопечных, но все же свободное время у нее выдавалось; благо, дом вести не приходилось, помощница была.
— Руки скучают по чему-то домашнему, — как-то призналась она. — Тут и кормят досыта, и комнату приберут, только знак подай — а всё не то.
Огонек задумался над ее словами. После невозможности умыться, плохо пахнущих шкур, неаппетитной на вкус и на вид еды дикарей жизнь в Ауста казалась верхом блаженства. Но вот поставили его помогать Лиа, и он куда счастливей, чем когда бродил в одиночку по городу, не делая ничего.
— Смотрю, знакомые-то у тебя завелись, только по большей части из бедняков. Если вдруг что... — призадумалась как-то Ила, добавила: — Лиа-то многие уважают, и в Ауста еще не перевелись, но ты пока им чужой. Пожалуй, стоит тебя с Кави свести — он, если что, позаботится. Сейчас и пойдем.
Огонек поблагодарил вяло, и больше из себя ничего выдавить не сумел. Хватит, обзавелся как-то одним защитником... Но Ила если и заметила, что подросток особого восторга не проявляет, знания своего не выдала. Взглянула на солнце — уже низко у горизонта, пожалуй, пора — и самой скоро надо быть на месте, едва — едва успеют.
На половине пути остановила:
— Что считаем тебя внуком Лиа — не говори. Не надо пока.
Они прошли через двор, под арку — на другую сторону уступа. Здесь Огонек ни разу не был — отпугивали суровые лица мужчин, стоявших на страже у арки. Илу они пропустили свободно, а Огонек постарался смотреть только ей в затылок — все еще робел перед людьми, в которых чувствовал жесткую силу.
На зов Илы из-за полога-двери показался человек средних лет, хмурый, тонкокостный — но, видимо, сильный, с волосами, собранными в узел по-северному. На щеке человека темнел старый шрам — присмотревшись, Огонек недоуменно узнал в нем знакомый уже знак Бездны.
Зачем? Или почему?
Знак не походил на татуировки южан, да и слышал, что совершившим святотатство ставят клеймо на лицо — раскаленной медью. А это был след от чего-то острого. На всякий случай Огонек шагнул поближе к спутнице — больно уж неприветливо глядел незнакомец.
Да Ила же его сестра, сообразил чуть погодя. Ростом ниже намного, но лицо — похоже, насколько женщина тридцати с небольшим весен может походить на мужчину тех же годов.
— Мы близнецы, — по-девичьи хихикнула Ила, угадав его мысли. — Есть еще один брат... он далеко отсюда.
— Сразу трое? Так не бывает, — неуверенно сказал Огонек. Заметив, какими понимающими улыбками обменялись взрослые, смутился, но решил отмолчаться — если и совершил глупость, потом как-нибудь сознается в этом.
— Лиа учит его. Помоги, если вдруг этот мальчик обратится за помощью, — сказала женщина, и Кави внимательно поглядел в глаза полукровке — будто острогу на рыбу нацелил; потом всего его осмотрел, и, наконец, кивнул. Больше того — сказал просто так приходить, если душа пожелает.
А Огонек, оказавшись рядом с братом Илы, и впрямь захотел стать рыбой, очень маленькой и живущей у самого дна. На юге только от Кайе да иногда от Киаль заботу видал, а от всех, кто старше и хоть при небольшой власти — угрозу или равнодушие. К счастью уж на Къятту ни Кави, ни остальные его приятели не походили нимало. Окажись подобное сходство — и разбираться бы ни стал, хороший ли человек, убежал бы из Тейит в лес подальше. В лесу порой голодно, грязно, мошкара — но совсем не опасно. Подумаешь, пауки ядовитые или тахилика — всего лишь неразумные твари...
