Волчица. Там, где дом

Адриас категорически не подходил — время показало, что он нисколько не изменился. А значит, ничего не выйдет. Только вот как это ему объяснить? Нет никого более глухого, чем тот, кто не хочет слушать.

— Повторяю: ты меня не интересуешь. И своё предложение, как и попытки добиться моего согласия, можешь оставить при себе. — Твёрдо произнесла Сатейша. Эту фразу ведьма говорила уже много раз. Разбуди её Адриас посреди ночи, первое, что бы она ему сказала, стали бы эти слова.

Между ведьмой и главой делегации началась безмолвная битва взглядов. Ни один не собирался уступать. Так бы они могли простоять, не сводя, глаз друг от друга, если бы Серас не сказал:

— Женщины часто говорят "нет", подразумевая противоположный ответ — хотят подогреть к себе интерес...

— Упрямый осёл! — Выкрикнула Сатейша. Выдержка ведьмы рассыпалась осколками, явив взору Адриаса ярость, поглотившую её мгновенно и целиком. Сколько можно преследовать и отравлять ей жизнь? Как же ей надоел этот мужчина! — Оставь меня в покое! А ещё лучше — забудь! Забудь, что я есть, потому что я ни за что в жизни не свяжусь с тобой! — Секундная передышка, чтобы собраться с мыслями. — Если хочешь шантажировать меня тем, что мы были когда-то женаты, то, пожалуйста — я сама расскажу всем об этом, только не смей больше ко мне приближаться!

На крик могла уже сбежаться половина дворца. Репутация уравновешенной и рассудительной особы грозила не только пошатнуться, но и рассыпаться, как разбитое зеркало. А ещё под сомнение вполне могут поставить вопрос о том, достойна ли ведьма своей должности как руководитель ведомства, отвечающего за развитие медицины в стране. Серьёзные последствия. Но в данный момент Сатейше было абсолютно наплевать на всё и вся. Ей было важно донести до этого идиота истину, и не важно, в какой форме. Главное, чтобы он, наконец, понял.

Адриас ошеломлённо взирал на бывшую супругу. Раньше она никогда не была настолько эмоциональной. По крайней мере, он не замечал такого: женщина никогда не проявляла сильных эмоций, когда просила уделять ей больше внимания, возвращаться раньше с работы, проводить дома больше времени и даже когда стала подозревать, что у мужа появилась любовница. Скандалы в их семейной жизни были разве что последние полгода, когда по каким-то причинам случился выкидыш. Сатейша на это непременно бы сказала, что Адриас и не особо старался заметить что-либо кроме себя и своих стремлений. Как говорится, было бы желание.

В итоге сейчас перед мужчиной стояла взвинченная брюнетка. Синие глаза пылали, грудь тяжело вздымалась, а руки мелко подрагивали. Серас недоумевал, почему Сатейша настолько агрессивно отреагировала на его слова, абсолютно не принимая в расчёт, что последние несколько недель устраивал с ней "случайные" встречи во дворце, расчётливо подкарауливая женщину у покоев, у её кабинета, да везде, где, был уверен, она пройдёт.

Такая — эмоциональная, живая, страстная — Сатейша привлекала.

— Сати, — Адриас сделал шаг навстречу, желая обнять, провести рукой по чёрным волосам и щеке женщины, успокоить её, но вызвал лишь панику, немедленно отразившуюся на лице.

— Уйди! Не смей подходить ко мне, понял?! — выкрикнула ведьма и сделала то же, что и три года назад — сбежала от Адриаса.

— Что я сделал не так?! — отчаянно крикнул вдогонку мужчина.

Сатейша проносилась мимо встречных, игнорируя их приветствия и оклики, пока влетела в свои покои, где тотчас заперлась. Уже там, вдали от посторонних глаз и ушей, где обязана выглядеть представительно и держать себя в руках, чтобы не ударить в грязь лицом, позорно разревелась в голос.

Ей было больно и горько. Этому человеку она посвятила два года своей жизни, отдавала всю себя, свою любовь, доброту и нежность, поддерживала и помогала. Адриас никогда не относился с уважением и благодарностью к действиям жены — относился к этому как к нечто само собой разумеющемуся, да и вообще, она должна радоваться, что он женился на ней, ведь у него такие грандиозные планы. Проще говоря, по его мнению, он позволил какой-то простушке разделить с ним будущие лавры.

Сатейша честно надеялась, что ребёнок изменит их отношения к лучшему. Она специально узнавала — по рассказам, в большинстве случаев брак только укреплялся, а мужья менялись до неузнаваемости, стоило узнать, что вскоре станут отцами. Некоторые женщины даже жаловались, что им стали уделять слишком много внимания и заботы.

Не сказать, что Адриасу было абсолютно всё равно, когда Сатейша сообщила о беременности: мужчина похвалил жену, одарил новой одеждой и украшениями, иногда стал интересоваться самочувствием будущей матери. Но работать меньше не стал, как и раньше появляться дома.

Беременность проходила тяжело: Сатейше часто становилось плохо, постоянно мутило. Она много времени проводила дома — боялась упасть в обморок и навредить ребёнку. Это не способствовало улучшению отношений с мужем, который, по слухам, приносившие служанками, был замечен с какой-то красоткой из высшего света. Адриас не изменял — всего лишь охмурял очередную даму, чтобы добиться повышения, укрепления своего положения или получить новые, более серьёзные связи. Сатейша знала об этом. Она знала обо всём, что было связано с мужем, потому что он никогда не скрывал от неё своих целей.

Ведьма искренне верила, что как жена обязана поддерживать и помогать супругу во всём. Потому и терпела, хотя было очень неприятно слышать о том, как какая-то дама глубоко очарована и прониклась чувствами к ньеру Серасу. Негативные эмоции и мысли копились, влияя на психическое и физическое здоровье будущей матери. Терпение, как известно, не долговечно. Вот и Сатейша не выдержала однажды — высказала всё, что думает о действиях, унижающих и порочащих её как жену. Всё это в крайне вежливой и сдержанной форме. Адриас не пожелал прислушаться, и грубо "указал место": молчать, внимать и родить наследника (год прошёл, а она умудрилась забеременеть так поздно).

Сати воспитывали ведьмы. И женским хитростям старшие, в частности, противозачатным средствам, тоже научили. "Пока не почувствуешь, что готова стать матерью, не торопись", — наставляли они, когда стало известно, что отец дал согласие на брак юной ведьмочки. Сатейша долго следовала совету, пока не отчаялась: брак — это навсегда, развод же — крайняя мера, позорная в её представлении. И снова ошиблась.

Наивность в представлении семейной жизни, когда после свадьбы всё складывается, как в сказке — обожающий муж, куча детей, безбедное существование, сыграло ключевую роль.

Постоянное нервное и эмоциональное напряжение не отпускало молодую женщину несколько месяцев подряд. Ссоры между супругами участились. Всё это сказывалось самым худшим образом. Адриас сильно злился — она смеет перечить ему! Тому, кто предоставил ей такой дом (обитель отца ведьмы отличалась скромностью как в размерах, так и в обстановке), слуг, столько денег на наряды и украшения, а ей мало! Непонимание росло с каждым днём, вызывая и укрепляя у обоих неприятные чувства.

Сати очень остро переживала этот период — Дар настойчиво нашёптывал, что их отношения обречены на провал. Дару ведьма верила безоговорочно, но предпочла заглушить его голос и закрыть глаза на истину.

Ад достиг своего пика в день, когда супруги серьёзно поругались. У Адриаса последнее время не получалось добиваться того, что хотел, мороча головы женщинам — вовремя вступались родственники, наслышанные об обаятельном ньере Серасе. И винил он в этом Сатейшу, которая почему-то не желала больше молчать, раздражая с каждым днём всё больше.

Катализатором послужила пощёчина, доставшаяся ведьме. Нет, пощёчина не была сильной и болезненной, Адриас прибёг к ней только для того, чтобы заткнуть жену, напугать и показать, кто из них диктует правила в доме. Сатейша была шокирована настолько, что это спровоцировало обморок. Адриас просто не успел среагировать — ему не приходилось видеть слабость супруги и цену, которую приходится платить, чтобы выносить их ребёнка.

Всё случилось слишком быстро, слишком неожиданно и... неудачно. Беременность и так проходила тяжело, лекари даже советовали прервать её, чтобы укрепить здоровье, и попробовать снова уже потом. Неудачное падение вкупе с общей слабостью и эмоциональным состоянием привели к выкидышу.

Потом было чувство вины, поедавшее ньера Сераса, который трусливо сбегал из дома, стыдясь показаться на глаза жене, и отчаянье Сатейши, уже твёрдо поверившей, что их брак развалился. Адриас чувствовал, что должен что-то сделать, но не понимал, что именно. Сати ждала поддержки и утешения, — последнего шанса их отношениям. Лекари рассказали, насколько нелегко пришлось молодой женщине, и как сказывается такая потеря на психическом состоянии любой не состоявшейся матери.

Адриас упустил свой шанс.

Когда Сатейша заявила, что хочет развода, мужчину будто подменили. Он заявил, что не даст согласия, запретил выходить из дома без его величайшего разрешения. Тогда ведьма сказала, что сама всё сделает. Её сразу предупредили, что с ньером Серасом знакомы многие, а если и не знакомы лично, то точно слышали, и он позаботится о том, чтобы развода она не получила.

В итоге Сатейша сбежала к отцу, в Хешт. Родитель не поддержал порывов дочери, даже остался на стороне Адриаса, отписав тому о намерениях его супруги.

В Хеште молодая женщина встретила юную ведьмочку с необычными волосами цвета заката. Криспина помогла ей избавиться от ненавистных, душащих оков брака. Обретя свободу, чувствуя слабость (она ещё не до конца восстановилась после неудачной беременности), Сати отправилась на последние средства к Лане — жене брата, где провела около года. Потом, окончательно выздоровев и успокоившись, она занялась своей любимой работой — вновь стала ведьмой, знавшей толк в людских сердцах и лекарствах, как для телесных, так и душевных ран.

Однако простить Адриаса так и не смогла. Она до сих пор считала, что всё могло быть иначе, если бы тогда... "Если бы". Эти два слова отравляют нам жизнь, давая ложную надежду на то, чего так и не случилось. Если есть возможность что-то или кого-то вернуть, её нельзя упускать, но не стоит и забывать о таком понятии, как время. Оно даст ответ — стоит пробовать, или лучше отступить и смириться. Адриас, как и многие, относился к числу тех, кто никогда не чувствовал таких вещей. Потому его бесполезные попытки не могли увенчаться успехом: нельзя оживить то, что давно мертво.

Больше всего причиняло Сатейше боль абсолютное непонимание мужчины. Будто для него и не было того кошмара, который она пережила. Словно, ему было неважно, что она чувствовала. Будто... ничего и не было между ними, ни ссор, ни общих ошибок, ни прошедших лет.

От самобичевания отвлёк настойчивый стук. Почему-то ведьма была уверена, что это не Адриас. Возможно, подсказала интуиция, или обострившийся Дар. В любом случае, Сатейша точно знала, что так осторожно, словно боясь ранить её своим вмешательством, но твёрдо, с явным намерением добиться ответа, может стучать только Ардаур. Предположение подтвердилось, стоило услышать глухое: "Леди Сатейша, пожалуйста, откройте". Димантису она верила, на него могла положиться. Он не давил и не подавлял, хотя мог делать это не хуже Измаэля, но слушал и слышал.

Сати поняла, что уже стемнело, только когда вскочила с кровати, на которой предавалась изливанием душевных терзаний. Несколько мгновений ведьма непонимающе хлопала глазами, пока не поняла, что пробыла в одиночестве так долго, что, когда стемнело, не зажгла ни одной свечи или лампы. Сообразив, в чём дело, она хотела сначала создать хотя бы один источник света, но Дар подсказал: если не отозваться сейчас, то блондин не побрезгует выломать дверь.

С трудом, передвигаясь по стене, Сатейша достигла цели. Мучительными были мгновения, пока она нащупывала ключ, оставленный в замочной скважине. Стук прекратился, когда Ардаур услышал, как отпирается замок.

— Ну наконец-то, — выдохнул блондин с облегчением, как только дверь приоткрылась. — Ты всегда, так крепко сп... — вопрос застрял в горле, когда взору Димантиса предстала растрёпанная, как после сна, брюнетка. Всё бы ничего, но на смуглом лице отчётливо проступали признаки повышенного слёзоотделения, то бишь припухшие веки и губы — истерзанные в попытке не зареветь в голос. — Ты плакала? — Ардаур был ошеломлён. За всё время их знакомства и крепкого товарищества он ни разу не был свидетелем эмоциональных всплесков у ведьмы. Она всегда была предельно вежлива, спокойна и рассудительна. Даже голоса не повышала и не ругалась.

Почему-то ей показалось это чрезвычайно милым, настолько, что она чуть не расплакалась снова. Но на людях нельзя. Наверное, поэтому Сатейша ухватила блондина за рубашку и, со словами "Ты мне нужен", втянула в свои покои. Блондин не стал возражать — повиновался беспрекословно, чувствуя, что от него требуется совсем не это.

Часть 3. Точка отсчёта

Глава 10

Риата:

Я блуждала по тёмным лабиринтам уже очень долго. Счёт времени потеряла, как и способность ориентироваться. Запах сырости, затхлый воздух и отсутствие света в этих проклятых катакомбах, сводили уже с ума. Чаще стали посещать мысли о том, что моя "обожаемая" семейка решила сделать гадость напоследок, отправив добровольно умирать здесь. Может, было бы лучше, если бы я осталась в Саэри? Умереть в бою не самая худшая смерть, и к тому же быстрая. Даже в какой-то степени почётно. Всё лучше, чем мучительно растягивать момент ожидания, блуждая по этому... бесконечному кошмару.

Я никогда не запоминала, если мне снились плохие сны — стоило проснуться, как они забывались, оставляя после себя только неприятные ощущения. Сейчас же, обладая огромным количеством времени, я осознала: худшим кошмаром для той, кто привык к ароматам утрённей росы, запаху свежей травы и мокрой земли и листвы, — такой лабиринт. Мрачно, сыро. Я почти не ощущала движения воздуха, казалось, могу взять его руками и слепить что-нибудь, настолько тяжёлым он был. Тяжёлым и мёртвым.

Ещё в начале своего пути, когда стена за спиной окончательно отрезала меня от Ремира, я не могла даже предположить, что "тайный ход" на деле окажется системой точно таких же ходов. Об этом я узнала, когда неожиданно поняла, что пространство вокруг меня изменилось — звук собственного дыхания и шагов подсказали. Куда идти? В какую сторону? Или вообще стоит вернуться? Нет, возвращаться я не собиралась. Даже если оборотни выжили, то их осталось совсем немного. А если выжил Ваэрд и Дирк... тогда нашей "свадьбы" точно не избежать.

Я шла, наугад выбирая направления. Ориентироваться, когда тебе из всех чувств доступен лишь слух, очень тяжело. Сначала не раз спотыкалась, падала. Исцарапала ладони и ноги. Потом пообвыкла. Когда природа лишает человека одного чувства, то усиливает остальные. В моём случае слух обострился до предела, как и осязание. Пожалуй, раньше я никогда не слышала так хорошо. И ещё ощущала малейшие изменения в воздухе — становилось ли холоднее, гулял ли сквозняк, и, почувствовав их, двигалась в этом направлении.