| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
По пути зашел в магазин, купил бутылку массандровского портвейна. Перед самым домом сел на скамейку, где обычно вечерком сидят кумушки-старушки и перемывают косточки, и прямо из горлышка выпил всю бутылку. Домой пошел побыстрее, чтобы не опьянеть и не свалиться на улице... Я ведь совершенно не умею пить — а тут, как-никак, целая бутылка крепленого...
На душе кошки скребут. И правда, уже почти сорок... Лучшая половина прошла... И любовь моя единственная, заслонившая все в моей жизни, оказалась несостоявшейся... Катерине я не нужен. Но вот я приду и скажу ей все, что я о ней думаю! Все, что происходит между ней и Павлом — это ее штучки! Она его окрутила, а он, щенок зассанный, не удержался! Как это у Шолохова? Ах, да: "Сучка не захочет, кобель не вскочит"! Нет, сейчас же, сейчас же все ей в глаза скажу!.. Вот только в пьяном виде не стоит, пожалуй: потеряется смысл, будет вроде пьяного бреда... Нет, до этого опускаться не стоит.
Эх, Наташа, Наташа!.. Может, упустил я с тобой настоящую жизнь?
Закатное небо рубили домов топоры.
Венера уже свой фонарь на небе зажгла.
И в это время внезапно, как ветра порыв,
навстречу женщина шла...
Какое-то странное всколыхнулось чувство,
будто под ногами стало пусто,
будто наткнулся на риф...
И стало уже не до рифм!
Идет женщина,
а я вижу ее такой же девчонкой,
какой знал много-много лет назад.
Нет, не такая немного -
в глазах появились грустинки,
и лучики около глаз поблекли,
стали морщинками.
Но я вижу девочку, как тогда,
такую же близкую и одновременно далекую.
И сам почувствовал себя мальчишкой...
Но все же, зачем это воспоминание,
Оживившее и разбудившее
какие-то утихшие чувства?
А может, это так и нужно,
чтобы проверить и оценить
настоящее,
прошлое
и будущее?..
Ксения. 1947, 14 мая
Что же мне делать? Что же мне делать?.. Виктор или Константин? Один привлекает меня своей мужской силой, а второй — силой первой моей девичьей любви...
Я пыталась говорить с мамой. Она сказала мне; "Ксеничка, в таких вопросах не советуют! Следуй велению своего сердца!"
Я и к Мише пришла с тем же вопросом, как к своему старшему брату. Он мне сказал: "Ксеничка! Ведь никто не может решить этот вопрос за тебя. Ведь, любой совет другого человека — это "если бы я был на твоем месте, то я бы выбрал"... Но ведь каждый, кто советует, он на своем месте, а на твоем месте — только ты! Только ты сама можешь принять окончательное решение. Так что не спрашивай больше никого: сколько людей, столько и мнений. Положись на свою интуицию, свои чувства, свой рассудок".
"Мудрый он человек! Сказал, по сути, то же, что и мама, но как-то все по полочкам разложил... Но что же мне делать, что же делать?" — Думала я.
Взвесив все, я решилась и поехала на Ярославский вокзал, чтобы поехать в Мытищи, к Рыбаковым и сказать Косте, что я согласна быть его женой.
Я купила билет и села в электричку. Оказалась она со всеми остановками... Я и так-то не решила твердо, что же мне делать, а тут: "Москва-третья"... "Лосиноостровская"... "Лось"... "Перловская"... "Тайнинская"... Что ни остановка, то новые сомнения, новые колебания!
"Следующая станция — Мытищи". — Объявил машинист по поездной радиосети. Я сорвалась со скамейки и едва успела выскочить на платформу... Я брякнулась на скамейку, у меня от нервного напряжения тряслись руки и ноги в поджилках. Я сидела на скамейке, и слезы текли по моим щекам. Мне было просто жалко саму себя: что же мне делать? Что же мне делать?..
Я посидела-посидела, а затем перешла железнодорожные пути, купила обратный билет и поехала в Москву... Я выбрала Виктора.
* * *
Времена года:
ЗРЕЛОСТЬ
Вот и отгуляло буйное лето... Отцвели последние осенние цветочки, поморило зноем траву, пожухла она, будто пригорюнилась. Правда лес еще бушует красками: желтое, красно— оранжевое, зеленое. Осень, она как женщина в свои сорок: уже и морщинки у глаз появились, и талия не та, что раньше, и кое-где лишние складочки появились, но нет, полна она жизненной энергии, новой еще не виданной красоты, ума необычайного... А иногда и вовсе, как бес какой-то вселяется в природу: солнце, как в июне, теплынь невероятная, снова пичужки оживают и верещат на радостях. Словом — юный май опять на дворе! Кратковременны эти вспышки, но тем и притягательны, тем и привораживают. И не зря называют эту пору "бабье лето". И правда, приходит на ум женщина того "осеннего" возраста, в которой вдруг, пусть и ненадолго, просыпается задор, блестят глаза, движения ее легки, и она зачаровывает вас так, как не может того сделать юная красна девица.
Осень приносит плоды того, что долго и кропотливо выращивало для нас лето. Все, что цвело — отцвело и созрело, плоды висят сочные, маняще, зовущие к сбору урожая. А все, что даже успело перезреть, — попадало наземь, не дожидаясь ни холодных злых порывов ветра, ни жестоких обжигающих морозов зимы.
Хорошо в это время поехать за город, побродить по лесу, пособирать случайных грибов, хороших отборных боровичков, не в корзину даже, а просто в пригоршню, или же набросать их в узелок из носового платка. Не для жарки даже и не для сушки, а так, показать домашним, порадовать их глаз. Найти позднюю ягоду, почти уже засохшую, а от того и еще более душистую и желанную...
А если есть дачка, пусть не каменные хоромы, а небольшая развалюшка с терраской и, конечно же, непременно с рассохшейся печкой, сложенной когда-то еще при царе-Горохе, то поехать туда. Сойти с обшарпанной электрички и узкой змейкой-тропинкой пойти от платформы прямиком через редкий осиновый лесок. Отпереть висячий замок на двери — замок не от воров, а от тех варваров, которые войдут, нагадят, перевернут все вверх тормашками, да и уйдут, оставив на полу бутылки из-под выпитого... А потом!.. Положишь в печурку бересты, сверху прутиков сухих, а на них пару полешек, подпалишь их, да и присядешь на корточки, глядя на разгорающийся огонь... И вот уже затрещали поленья. Сквозь многочисленные щели в печи поползли заметные струйки дыма, идущего не вверх, но вниз. А ты сидишь и вспоминаешь догорающее лето...
А позже, когда уже и дом натоплен к ночи, и все уже угомонились, выйдешь на не застекленную терраску, сядешь на ступеньки и, закинув голову вверх, отыскиваешь на иссиня-черном безлунном небе знакомые звездочки: вон Орион, вон Стожары, вон Волосы Вероники, вон Лебедь... Уж про Медведиц и не упоминаю, они первые в глаза лезут.
Моменты этой, начальной поры осени, незабываемы и как-то удивительно неизбывно грустны. Какое-то чувство, похожее на ожидание момента расставания с хорошим другом, уезжающим куда-то за тридевять земель, надолго, на год, на два, а может, и навсегда... И вот никак не можешь вдосталь наговориться, насмотреться на него...
Потом наступает пора нудных проливных дождей, то назойливо моросящих без перерыва, кажется, что днями, то вдруг ливень такой, что хоть потопа жди. Но такие дожди обычно коротки. Чем-то они даже похожи на летние грозы, но в летней грозе присутствует какая-то пьянящая атмосфера шаманского танца, какая-то волнующая, хотя временами и грозная радость жизни. А здесь свинцовое небо выливает на тебя неусмиримые потоки воды, как бы говоря, что лучше тот моросящий дождь, чем я, все разрушающий и все потопляющий...
Но проходит и это... Прав был Царь Соломон, сказавший "Пройдет и это". Невелика мудрость, конечно, да вот сформулирована красиво!
И вот уже у красавицы осени поутру там и сям появляются заиндевевшие прядочки, которые, правда, легко пропадают с первыми же лучами уже не такого жаркого солнца. Но время идет, и вот уже снежная седина покрывает осеннюю землю, она не тает за день, поскольку холодный ветер сдул покров теплого воздуха, защищавшего землю. Снежные пряди эти лежат еще не везде, да и те, что легли, за два-три солнечных дня все же сходят на нет.
Но дни все короче, все меньше спасительного тепла достается Земле...
Прошло и это... Прощай, осень!
Да, цвела весна рассветом,
Но прошло, прошло всё это...
Жило в пышных красках лета,
Но прошло, прошло всё это...
Лист янтарный гонит ветром.
Но пройдет, пройдет и это...
В этом мире все не вечно.
Только время бесконечно.
* * *
Михаил. 1947, 9 октября
Прямо, как в шестнадцать лет! Чувствую, что мне не хватает любви! Правда, чисто плотская любовь, как и всегда, мне мало интересна: без истинной духовной связи эти чисто животные "случки" меня не интересуют. Утолить "половой
голод"? Разве что! Но это дело нехитрое... После того, как наши отношения с Катериной сломались все мои принципы дали трещину. Я уже дважды "грешил" с молоденькими женщинами-лаборантками из нашей академии. Они как почувствовали, что у меня что-то неладно дома! Но я сразу говорю, чтобы никаких планов на мой счет не строили: я и разводиться не собираюсь, да и даже если, то уж второй раз не женюсь: спасибо!
Ведь и Олечка пыталась мною овладеть, хотя делала она все искренне, почти по-детски. Попросила она меня как— то проводить до метро "Динамо", я согласился — это недалеко. Дошли до Северного входа, почему-то пошли дальше, дошли до касс кинотеатра "Динамо". Она и говорит: "Миш, пойдем на восьмичасовой? Кино, говорят, хорошее, трофейное". — "Не могу. Мне домой надо, Оля".
Прошли мимо касс, она меня держит под руку и поворачивает в динамовский парк. Вошли, пошли по аллейкам, потом сели под кустом сирени или акации на скамеечку. И тут она разрыдалась, говорила сбивчиво, ее лицо было близко-близко, а огромные глазищи смотрели на меня умоляюще и жалобно. Она, захлебываясь скороговоркой, выпалила, что она меня любит, что ей хорошо со мной, потому что я умный, сильный и справедливый...
Я ее успокоил, как ребенка, стал говорить, что я совсем не сильный, просто жизнь у меня была трудная, и я привык бороться, а не хныкать. Я обнял ее за плечи и начал тихонько поглаживать ей плечо, пытаясь ее успокоить. Тут она не сдержалась, прильнула ко мне и стала безумно меня целовать. Я был не готов к такому бурному натиску... Потом и меня захлестнула эта головокружительная волна. Я обнял ее и почувствовал ее податливое и трепещущее тело...
Но здравый смысл проснулся и остановил меня. Конечно, ничего страшного не произошло бы: в парке было много гуляющих. Но я понял, что нельзя расслабляться и давать потакать Оленьке в ее иллюзорных мечтах, нельзя давать ей возможность подумать что-то не то. Я, отстранившись, быстро начал опять ее успокаивать и говорить ей, что она хорошая, добрая, красивая и ей нужен кто-то действительно сильный и красивый, что она обязательно найдет свое счастье.
Когда она успокоилась, я проводил ее до Южного вестибюля метро. Уже внутри вестибюля, она посмотрела на меня как-то, как мне показалось, виновато и сказала: "Спасибо, Миша..." — "За что?.." Она не ответила, а только порывисто поцеловала меня в губы и, не оглядываясь, побежала на эскалатор...
А вот на платоническую любовь мне повезло. Меня просто покорила Катя Буслаева: умная, интеллигентная, выдержанная и к тому же очень красивая. Она приходится мне троюродной сестрой. Мы довольно часто встречаемся семьями, они заходят к нам, мы бываем у них. Я чувствую взаимную симпатию, перехватываю ее взгляды, понимаю, когда ее реплики говорятся вроде бы всем, а предназначены мне одному...
У нас с ней отношения, как у брата с сестрой. Как это здорово, что не нужно ничего скрывать, что не нужно играть и обманывать: ни у нее, ни у меня за душой нет никаких "греховных" помыслов! Я и Юре, ее мужу, сказал, что мне очень нравится его жена, и что я рад, что у меня нашлась сестра да еще такая умная и красивая. Он, по-моему, все прекрасно понял и не подумал ничего плохого.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
