Zemlya_za_okeanom (plus 3)

Когда промысел в здешних водах перестал удовлетворять Тараканова, он перенёс деятельность артели южнее, в Нижнюю Калифорнию, прибыв 31 мая в Сан-Кентин. В конечном итоге, партия благополучно возвратилась в Москву, по дороге проведя съёмку южной оконечности Ван-Ку и обнаружив там удобную бухту

Бухту эту Кусков вскорости осмотрел и одобрил. Особенно его поразил климат. В феврале, когда вокруг Москвы лежал снег в этой бухте берега были пёстрыми от цветов. Хороша она была ещё и тем, что располагалась как раз на южной границе бобровых промыслов. Но Александр Андреевич всё надеялся найти место под будущую столицу Рус-Ам где нибудь южнее. Одно время он подумывал о заливе Бодега или открытый экспедицией Обольянинова — Слободчикова залив Гумбольдта. Это открытие Баранов приписывал исключительно Слободчикову, и первоначально залив именовался им "Слободчиковским". Баранов видел в открытии не известного ранее залива, мимо которого проходили неоднократно суда других стран, знак предназначения свыше этого залива для России.

Но и Бодега и Слободчиковский оказались слишком мелкими для кругосветных барков и бедны лесом, расположены слишком близко к испанским владениям и переселение туда могло нарушить непрочные ещё торговые связи. А учитывая сложную политическую ситуацию в Европе, могло статься, что Калифорния окажется единственным источником хлеба для российских поселений в Америке.(2)* Окончательно правитель отказался от этого проекта, когда пять человек из партии Слободчикова, русских и алеутов, прослышав, как хорошо устроился Иван Петров, бежали к испанцам.

Ближе к северу, до самого полуострова Олимпия, берег спрямлялся и подходящих бухт или закрытых заливов не было. Было, зато множество прибрежных мелей. "Новый Альбион имеет один только весьма важный недостаток для заведения колонии: по всему протяжению берегов сей области нет ни одного удобного и безопасного пристанища. Залив Бодега закрыт от всех ветров и совершенно безопасен но по мелководию своему удобен только для самых малых судов, рейд же его с юга совсем открыт. Реки, текущие в море в пределах Нового Альбиона, хотя велики и глубоки, но в устьях своих или совсем мелководны или имеют мели от наносных песков и ила, часто переменяющиеся, которые делают вход и выход не только весьма трудным, но и крайне опасным."

Бухта же найденная Таракановым, имея узкий, свободный от скал и мелей вход, обещала спокойную стоянку даже в сильный шторм. Высокие горы, с трёх сторон защищавшие от преобладающих ветров, были покрыты густыми лесами, а у их подножья оставалось достаточно места для немалых полей и выпаса скота. За право поселиться в столь удобном месте Виклалучеклу, вождю клана хинипсен, было уплочено Кусковым всего 300 одеял и 4 медные пластины, полученные графом Толстым в подарок от вождей атене. Такая низкая цена объясняется местными суевериями. По мнению ковичан эта бухта и её окрестности являлись прибежищем злых духов и потому для жизни не пригодны.*(3)

Закладка нового поселения была намечена на июнь 1808г, но его пришлось отложить, с верховьев Москвы пришло известие, что вниз по реке движется отряд белых людей.

Саймон Фрейзер родился в 1775 году в Вермонте и стал канадцем не столько по желанию, сколько по нужде. Отец и дядя Саймона присоединились к британским войскам и сражались на стороне лойялистов. Отец попал в плен и умер в тюрьме, ферма Фрейзеров была разорена, а сами они подвергались постоянным унижениям со стороны победителей-бостонцев. Они поселились недалеко от Монреаля. Саймон вырос бы обычным фермером и прожил бы жизнь без приключений, если бы не случай. Один из его родственников — МакТавиш — организовал небольшую компанию по добыче мехов, а в качестве клерков нанял своих племянников. Энергия МакТавиша и его компаньонов: МакКензи, МакГиливрайз, Фробишер сделала Северо-запаную компанию меховой империей Монреаля и это определило судьбу Саймона Фрейзера. Упорство, старательность и целеустремленность помогли Саймону больше, чем родственные связи. К двадцати пяти годам ему было предложено стать партнером в бизнесе — честь, которой в столь молодые годы не удостаивался ни один клерк.*(4)

В 1805 году Саймон получил задание разведать западные районы Канады и найти путь за Скалистые Горы, который позволил бы расширить торговлю мехом и дал выход к Тихому Океану. Хотя Александр МакКензи и достиг океана еще в 1793 году, его путь был признан бесполезным для торговли, так как он включал длинные переходы по суше, а порожистая река оказалась малопроходимым для каноэ.

Два года прошло в разведке, постепенном продвижении на запад и подготовке для решающего броска. К 1807 году Фрейзер основал форты МакЛеод (который был первым постоянным поселением белых людей на Западных территориях), Форт Джеймс и Форт Джордж.

И вот 28 мая 1808 года отряд в составе 19 французских охотников, 2 клерков и 2 индейцев двинулся на юг от ФортДжорджа по неизведанной еще реке. Путешествие началось относительно спокойно, но вскоре долина реки начала сужаться. Встретившиеся индейцы, миролюбивые и склонные к торговле, предупреждали об опасностях спуска вниз по потоку. Однако отряд Фрейзера не пожелал останавливаться и уже через три дня продвижения река превратилась в сущий ад. Одно каноэ было разбито о камни и людям только чудом удалось выбраться на берег из стремнины. Через две недели стало ясно, что река местами несудоходна и отряд продолжал продвижение частично по воде, а частично по суше, перетаскивая вещи по скалистым берегам. Казалось, что хуже дороги быть уже не может, однако... впереди бушевал каньон, тот самый, который Галактионов назвал Чертовым. "Перебираться через это проклятое место приходилось по скалам, по индейской тропе, где нередко каменные ступеньки уступали место лестницам из ветвей деревьев, подвешенных на самодельных веревках и раскачивающихся над пропастью."

Но и этот опасный участок удалось преодолеть. Река стала спокойней, горы расступились и глазам путешественников открылась широкая долина... Выход к морю был явно где-то недалеко. Но неприятности на этом не кончились. "Утром 16 июня к нашему лагерю подошло небольшое каноэ с пятью гребцами-индейцами. Старший из них спросил "Кто тут вождь?" и передал мне письмо. Это оказалось написанное на хорошем английском официальное приглашение к "Правителю Российских владений в Америке в настоящее время пребывающего в форте Москва".

Баранов широко, как он любил, встретил гостей, накормил, а главное напоил, до упаду. Между тостами рассказывал почему он, правитель всея Русская Америка оказался в "сей малой крепостишке" (тут он демонстративно прибеднялся, в Северо-западной компании мощной считалась крепость при 2-3 пушках, а в Москве их было 16). В действительности правитель готовил экспедицию для закладки нового поселения, но для гостей у него была другая версия— намечалась карательный поход против крепости Китванга.

Лет пять назад их вождь по имени Нект (Нектакуатаи) построил мощную крепость на важном волоке между реками Несс и Скин. Из неё китванги контролировали Жирную тропу, важнейшую торговую артерию региона. Волок называли так то ли за огромные доходы купцов, перетаскивающих по нему товары, то ли за ворвань— деликатес, любимый племенами далёкими от моря. Подати за проход Нект стал драть огромные, потому, более всех страдавшие от них гитвангаки (раньше налог брали они) не раз пытались разрушить крепость. Их вождь Сосиакиисун просил Кускова о помощи, но по инструкции тому не следовало влезать в местные склоки, да по большому счёту Компанию и не интересовало кто имеет доход с Жирной тропы, пока не приходилось переплачивать за меха. Но теперь, с приходом англичан, ситуация изменилась. К Сосиакиисуну был отправлен байдарщик Кичеров с предложением объединённого похода на условиях заключения договора о взаимной воинской поддержке и согласии выплачивать половину дохода с торговой пошлины.

Со стороны Баранова это было чистейшей воды показуха. Британцев и так поразила мощная крепость на реке, которую они в начале приняли за Орегон и шесть крупнотоннажных компанейских судов в порту. А тут ещё целая армия: 200 алеутов, столько же индейцев (масквим и сквамиш) и 90 русских при шести пушках. Для получения более полной информации, которую от него несомненно потребует начальство в Монреале, Фрезер напросился участвовать в походе.

"Дорога заняла две недели... Большую часть пути пушки пришлось нести на руках ...На восьмой день к нам присоединилось ещё не менее 300 индейцев (гитвангаки). ...Вечером 8-го июля мы подошли наконец к крепости. Она стояла на голой скале, похожей на вкопанное в земля пушечное ядро и казалась неприступной. Стены её были высоки, а на них висели огромные каменные глыбы. При попытке какого либо отряда, хоть днём, хоть ночью, приблизиться, крепёжные верёвки обрезались и глыбы обрушивались на врагов, а оставшихся же добивали вышедшие из ворот воины."

Но, после череды походов, Баранов имел немалый опыт штурма таких твердынь. Недаром большая часть его людей надрывалась под тяжестью единорогов. Специально для того взятый лейтенант Панаев, большой знаток артиллерии, тут же принялся за работу. Правитель хоте ещё этим летом заложить новую крепость и потому подгонял.

"Всю ночь звенели о камень заступы и ломы и посверкивали в свете костров, а на рассвете установленные для навесного огня пушки сделали первые выстрелы ядрами. Через час, как следует пристрелявшись, командующий артиллерией лейтенант Панаев дал первый залп бомбами. После третьего— на стенах появились люди размахивающие белыми тряпками...

Для переговоров вышел старый вождь по имени Рест (Рестанекутай), но правитель разговаривать с ним отказался и требовал самого главного вождя Некта. Пришлось тому выйти самолично. Был он не стар, невысокого роста, широк в плечах и хром на левую ногу, одетый с вызовом в рубаху красного сукна обшитую по подолу, вороту и рукавам горностаями. Вышел Нект гордо, готовый к тому что его выдадут на поругание враждебным индейцам, однако м-р Баранов принял его дружелюбно и подарил рубаху синей байки. Следует отметить, что красный цвет у этих племён считается цветом войны, а синий— мира. Требования, тем не менее, выставлены были Некту тяжёлые и торговаться правитель отказался. Побеждённые должны были сами разрушить крепость свою, отказаться от взимания пошлины и выдать 9 заложников... Находясь в такой проигрышной ситуации Нект не решился спорить и принял все условия."

Через два дня китванги перекочевали на четыре версты к югу от развалин крепости. Саймон Фрезер отправился обратно в Канаду уверенный, что на Москва-реке Северо-западной компании закрепиться не удастся, а Баранов с войском поспешил к океану, торопясь захватить остаток лета и всё таки заложить в этом году свою будущую столицу.

4 августа 1808г. флотилия в составе "Клипера", "Невы", "Открытия" и "Рейнджера" вошла в небольшую бухту на юго-восточном побережье острова Ванкувер-Куадро. Не смотря на скромные размеры она могла вместить и в пятеро больший флот.

"30-го числа августа 808 года в день тезоименства е.и.в-ва назначен был день к поднятию в крепости флага, для сего посередине крепости, только размеченной, сделана была мачта со стеньгой, врытая в землю. По прочтении обычных молитв поднят флаг при пушечной и ружейной пальбе. Первые занятия при основании обращены были единственно на постройки. Несмотря на то что лес был очень близко, но великого труда стоило людям доставлять оный на место по неимению еще никаких (тягловых) животных. Русские и часть алеут заняты были рубкою и постройкою, а прочие таскою дерев из лесу и в течение года кроме крепости сделаны были: внутри оной казармы общественные, поварня, кузница и слесарня, балаган для товаров; вне крепости — баня и скотник с пригоном."

Экспансия РАК в южном направлении, ставшая стратегической задачей, нуждалась в легитимизации и поддержке со стороны государства. Последнее, по мысли Баранова, могло бы компенсировать недостаток сил у РАК для успеха подобной экспансии. Он обращается в ГП РАК и к Николаю Петровичу Румянцеву с просьбой учесть это обстоятельство и, предупреждая иностранную колонизацию, "хотя бы с казенной стороны могущественной показать вид". Речь шла о занятии Российским государством новоальбионского побережья, то есть Орегона и Северной Калифорнии — о чем мечтал Резанов. "...А довольно бы для оной (компании), — продолжает Баранов, — средины между тем занятием и Новороссийском, где лучшие промысловые состоят выгоды...", что в сочетании с отпугиванием бостонцев и разрешённой торговлей с Испанской Калифорнией было бы, по мысли Баранова, достаточно для процветания РАК.

Баранов направил Румянцеву соответствующее донесение от 1 июля 1808 г., а ГП РАК 5 ноября 1809 г. представило донесения Румянцеву, на основе которых последний подготовил доклад Александру 1. В докладе экспедиция Кускова мотивировалась стремлением Баранова опередить СШ, намеревающихся сделать поселение на Орегоне, и якобы имела целью "занять... место под селение" между Тринидадом и Сан-Франциско. Промысловая деятельность РАК в Калифорнии маскировалась поручением Кускову "выменивать там у диких дорогие меха". Император как бы ставился перед свершившимся фактом временного русского поселения в Новом Альбионе, нуждающегося в государственной защите, особенно от происков СШ, которые, "без сомнения, будут оному завидовать... Баранов же представляет, что по малолюдству Компания кроме временного занятия промышленниками сего места не в силах устроить прочной колонии, оградя оную крепостию. Он представляет, что для государственной пользы нужно сие поселение сделать казенное..." Румянцевым было заготовлено для царя и решение по этому вопросу, определявшееся тем, что "государство... в невозможности находится употребить на сие издержек". 1 декабря 1809 г. Румянцев сообщил РАК о решении Александра I, который "отказывая в настоящем случае производить от казны на Албионе поселение, предоставляет Правлению на волю учреждать оное от себя, обнадеживая во всяком случае монаршим своим заступлением". Это означало высочайшую санкцию на начало русской колонизации Нового Альбиона — в такой форме, которая оставляла правительству свободу дипломатического маневра.

В ожидании высочайшего решения Баранов пытался распространять промысловую деятельность в той самой "средине" между Новороссийском и предполагаемым "занятием" на юге, на которую рассчитывал в случае "казенной" колонизации Россией Нового Альбиона. Эта тема так увлекала Баранова, что он даже собирался сам возглавить экспедицию, которой придавал важное государственное и географическое значение и которую рассматривал как патриотический акт. Однако расстроенное здоровье не позволило правителю покинуть в это время Новороссийск, и командование экспедицией, как возможность "отличить себя знаменитым... подвигом", было поручено ближайшему помощнику и соратнику — Ивану Александровичу Кускову.