— Всего валом. Кроме шишки. Завязь стухла,— беря протянутую папиросу, ответил Сашка.
— И не только этого валом,— подтвердил Матвеич.
— Дельное, что ль, что?— переспросил Кузьма.
— Прописка большая?— Матвеич двинулся,— пошли, что стоим, как в стойле кони. В ноги холодно.
— Восемь,— выходя из ручья, ответил Михаил.
— Вот она, Александр, звезда удачи, ну как тут в Бога не верить. Я во сне молился, и не подвёл он меня. Услышал старика,— Матвеич улыбнулся,— пошли схорон поднимем, потом в пещерку. Дальше обсудим и решим.
Они вытянули из русла притопленную кастрюлю с золотом и двинулись за Сашкой в пещеру, он вёл. Распалили костёр. Поставили чайник. Пришедшие мужики достали из своих рюкзаков харчи. Тушёнку, хлеб, лук, сало, сахар, чай.
— Что тянешь, Матвеич, говори?— обратился к нему Михаил, нарезая хлеб.
— Александр заявился,— ответил Матвеич.
— Это мы уже слышали. Дальше что?— Михаил переглянулся с Кузьмой.
— Вот что,— Матвеич достал флягу,— подставляйте кружки.
Мужики подали, он налил и бросил каждому по самородку граммов по пятьдесят. Они выпили и стали рассматривать.
— Много!— лишь произнёс Кузьма, подавившись не то слюной от выпитого спирта, не то от восхищения увиденным.
— За два дня с двенадцати кубов три с гаком кило,— дал пояснения Матвеич и, стукнув своей кружкой о кастрюлю с золотом, выпил.
— Вот это приход!— Кузьма расплылся в улыбке.
— Давай лапу, Александр!— Михаил хлопнул Сашке в ладонь две плитки шоколада "Алёнушка",— бабу тебе ещё рано, наслаждайся вот этим.
— Эта спокойнее. И не...,— хотел было подколоть Кузьма.
— Кузьма! Не дрочи. Уймись,— Михаил глянул на него исподлобья. Тот замахал рукой, показывая, что молчит,— тогда так решим. Я свою страхую, если Александр даст слово своё, и веду прописку сюда. Пока не смерзлось, будем долбить, очерёдно. Начнём валить лес и ставить жильё. Ты почтой послал?— посмотрел он на Сашку.
— Да. Жду со дня на день.
— Отметил на карте?— Сашка кивнул.— Тогда спору нет. Мы уходили неделю назад, значит, пёс твой идёт обратно. Потом, что не крути, до ноября уже никто не придёт. Так, Матвеич?
— Верно. В ноябре кого-нибудь отрядим с депешей, чтобы на январь пособили,— Матвеич поднял флягу,— давайте по второй. За Александра.
— На том и порешим,— сказал Михаил, чокаясь,— банкуй, Матвеич, ты старший.
Ещё до рассвета Михаил ушёл за прописчиками. Снег прекратил идти ещё ночью, но покров достигал тридцати сантиметров, морозец был небольшой — градусов пять. В три пары рук работалось слаженней. Один копал, один катал тачку, один бутарил в проходнушке. Менялись через каждые десять тачек. Небо, почти чистое, было ярко-голубым. Время от времени накатывали снежные заряды, обсыпая работающих мелкой крупкой.
— Недели две продержимся,— констатировал сей факт Кузьма.— Крупка цедит. Значит, попустит. К началу октября уже точно морозы встанут.
— До той поры сладим зимовье,— налегая на тачку, прокряхтел Матвеич.
В этот момент появился Плутон.
— Смотри, Александр!— показал Кузьма,— твой явился.
— Вижу,— Санька присвистнул.
Плутон вышел на высокую обвальную террасу с противоположной стороны ручья. И замер, увидев чужих. Сашкин свист подействовал, пёс исчез. Минут через десять он появился, неспешно переступая по камням вдоль ручья. В сотне метров встал.
— Иди,— крикнул Сашка.
— Видал, Матвеич, как ступает,— Кузьма дёрнул головой,— интеллигент.
— Зачем академику ноги мочить,— Матвеич достал кисет,— перекурим, раз уж оказия вышла. Десять минут.
Сашка быстро расхомутал Плутона и, бросив ему двух хариусов, вскрыл депешу, достав её из кармана корсетки.
— Это вам, Матвеич,— он протянул сложенный листок,— и это тоже,— подал ещё один.
Читали молча.
— Та-а-ак!— Матвеич сплюнул,— Александр, не пасуй.
— Что, не приняли?— осведомился Кузьма.
— Нет,— ответил за Сашку Матвеич,— но ты, Александр, не робей, отстоим. Ухта отбыл к нам. Он парень ходкий, значит, вот-вот прибудет. Он поддержит. Коль что, я его уговорю,— пообещал Матвеич.
— Отказали, что ль?— Кузьма подошёл ближе.
— Да нет. Не отказали. Перенесли всё на весну. Александру же велят с Ухтой отбыть,— и, обернувшись к Кузьме, спросил:— Что там на тропах случилось? Предупредительный сигнал дают.
— На тропах чисто было, до августа, по крайней мере. Это, видать, грузчики на границе спроворили. Оттуда муть. Ещё в июле на одном из каналов кого-то нашего прихватили, но, говорят, пустым. Я, Матвеич, не в курсе. Там вроде бы покойники были,— сказал Кузьма.
— От нас до границы, как до луны раком,— Сашка в сердцах хлопнул ладонью по валуну.
— Александр!!!— грозно прорычал Матвеич,— брось выражаться. И руками не мельтеши. Времени до ноября уйма. Реки встанут, уйдёшь с Ухтой. Ослушаться грех. Мы тут будем рядить. Я командую парадом. А пока, что смотрите, чья, тачка?
— Моя,— Кузьма взялся за ручки.
— Вперёд!— заорал Матвеич, направляясь к канаве, была его очередь копать.— Суки вербованые. Держать хвост трубой, нос по ветру.
Под вечер следующего дня появились ходоки-прописчики. Попросту говоря, добытчики. Тянулись цепочкой, след в след. Снегу за прошедшую ночь заметно прибыло.
— Кузьма!— Матвеич бутарил,— ставь чайник. Народ подгребает, я докачу.
— Ага. Сделано,— Кузьма метнулся к костру, подбросил заготовленные дрова и, прихватив чайники, пошёл к ручью.
— Что, бродяги, кротуете!?— пожимая руки, говорили подходившие мужики.
— Привет закопушникам!
— Глянем, глянем, чем богаты.
— А что, робяты, подсобим малость.
Настроение у всех было приподнятое. Оставшись в этом году без металла на своих промыслах, а, стало быть, без приличного заработка, и нагорбатив понапрасну спины в его поисках, мужики были несказанно рады вдруг улыбнувшейся им удаче. Они снимали тяжёлые походные рюкзаки, распаковывали инструмент и, осмотрев приданое в намытом уже до них металле, ахали.
— Посторонись, Александр!— перехватывая у Сашки из рук черенок скребка пророкотал огромного роста мужик.
— Чай хоть попейте,— взмолился Кузьма, видя, что народ настроен копать незамедлительно,— Матвеич, ну хоть ты урезонь.
— Кузьма! Не ершись. Народ по делу ссохся. Не сквалыжь,— не стал поддерживать Кузьму Матвеич,— себя вспомни сутки назад. Александр, бери четверых, всем не уместиться, выпиши стволы под распил. Одного на обустройство. Мы тут вчетвером пока погребём.
— Ух, мать честная!— заорал здоровый детина,— это ж надо, а? Гляньте, мужики, что нам привалило?
Народ хлынул к колоде. На коврике лежал граммов в двести с гаком яйцеобразный самородок, поблескивая жёлтыми боками.
— Это тебе подарок от Фаберже, Боян, — подколол кто-то из мужиков здоровенного детину со странным, как показалось Сашке, именем.
— Подсуетись, мужички,— бросая самородок в кастрюлю, ещё громче заорал Боян,— а то, не ровен час, упустим. Вот это жила. Матвеич, давай смену,— намереваясь подхватить тачку, сказал он.
— Погодь ещё. Три ходки мои. Жди. Ишь разошёлся,— не уступил ему тачку Матвеич.
Уже в потемках собрали две проходнушки, три здоровенные тачки и, разметав в стороны снег, стали кострить, чтобы прогреть верхний слой, который промерз сантиметров на тридцать. Желания спать не было ни у кого. Под утро подошли Ухта и Михаил. Ухта, старший контрольщик, видавший виды мужик, глянув в шлюз, сбросил с себя кухлянку, чертыхнувшись, сказал:
— Вот вам и улов, детки. А ну-ка, я сам копну,— и направился в канаву.
— Ухта!— Матвеич заслонил ему дорогу,— ты хоть образумься.
— Не зуди, Матвеич,— Ухта отстранил его с дороги,— я мигом.— Уже из канавы крикнул:— Чай там согрей. Только одну продёрну и побалакаем.
И точно, промыв одну тачку по свежим коврикам, Ухта подсел к костру:
— Как?— спросил Матвеич.
— Глазам своим не верю. Всё видел, но такого! Дней за десять можем нагнать две сотни кило, не меньше, потом мороз шарахнет, отоспимся и будем обустраиваться,— Ухта глотнул горячего чая.— Сам в смену встану.
— Ты не спеши,— Матвеич коротко обсказал содержание депеш.
— Была попытка перехвата грузового курьера. Гнали его сутки. Весь приграничный район на ноги поставили. Там молодой лошак* после выпуска в июне приехал на заставу. Нет, чтобы отпуск положенный отгулять, есть же еще глупые на свете. Ну и прыткий, стало быть, оказался. Взяли курьера. Он двоих положил, но и его ранили. Перебросили в Хабаровск, но он из аэропорта убёг. Утечки не было, но наши страхуются. Сейчас ведь кругом копать стали. Комитетские. Потому и сигнал. Давай так, Матвеич, планируем на весну отводную канаву под монитор,— Ухта повернулся к Сашке,— есть запас высоты?
— Есть,— ответил Сашка.
— Мы с Александром в ноябре уйдем, доложимся, а вы тут долбите. Дадут добро, в январе притащим обоз. Как?
— Годится,— Матвеич глянул на Сашку.— Ты?
— Я — "за".
— Решено,— Ухта встал,— я — спать, до рассвета, спекся в бегах. Ты, Александр, тоже давай не засиживайся. Махнём утром в верховье. Хочу глянуть тамошние места. Где-то там рудная жила должна быть. С неё это ссыпало.
— По этому руслу рудных жил нет,— Сашка полез за пазуху, вытаскивая тетрадь с пометками.
— Всё, всё,— отмахнулся Ухта,— утром покажешь.
Весь день вместе с Ухтой они шарили по верховьям. Но ничего примечательного не обнаружили.
— Странный выпад. Такое ощущение, что с неба насыпало,— сказал раздосадованный Ухта, когда возвращались,— и ведь кругом пусто. Что ты углядел летом? Может снег скрывает что?
— Да нет. Я все сосны облазил, чтобы получше место найти, сверху глянуть. Это ещё весной было. Место это я в первый проход не засек. Ниже брал, знаков много... Для вашгерта* — кладезь!
— Ну, ты замахнулся!!
— Это я к слову. Пусто, ну я и прошёл мимо. Вышел в исток и с него на параллельный ключ прошёл. По нему двинулся, и тоже пусто. Вдруг на щетках самородки блестят. Я ниже взял да и ткнул в борт. И сразу попал в жилу. Стоял там и думал: или у меня повернулось в голове, или шар земной, того, перевернуло. Решил здесь ещё раз пройти. Но не добрался. На гряду влез, осмотрелся и понял, что с моей головой всё нормально. Там гранит выходит мощнейшим кустом. Махина — жуть какая. Тут,— Сашка показал рукой в левый борт,— его нет. Почему, не знаю, у меня по этой части пробелы. Скорее всего, это проём, так как дальше от нашего места, где моем, гранитные блоки опять есть. Жилу ссыпало на два русла.
— Весной дошарим. Пощупаем. Сейчас работа и так есть. Подсобил ты обществу, Александр. Видать, не зря тебе доверили. По уму сварганим — за сезон больше тонны намоем, боюсь, больше тут не легло. Но зарекаться не буду. Пустим под борт штольню, точно определю. Пусть, пока мы бегаем, врубаются. Пески тащат наружу. Так, думаю, россыпь в горку ушла, а в ручей так, часть только выпала. Как?
— Похоже на то,— согласился Сашка,— но если так, то основное ниже нас.
— Увидим, чай, не первый день замужем,— Ухта шагал широко, Сашка еле поспевал за ним, — что зря судачить, разберёмся.
Во тьме вышли на свет кострищ. Мужики, дорвавшись до 'дурной' работы, с красными от бессонницы и едкого дыма глазами, тенями мелькали по участку, изредка перебрасываясь короткими фразами.
— Матвеич,— Ухта подсел к костру,— назначь график. Шесть часов сон. Всем. В обязательном порядке. А то, смотрю, пупки сорвут раньше времени. А ты, Александр, не лови ртом мух, готовь документ на приход и журнал заведи. Михаил, весы Александру передай,— крикнул Ухта в темноту.
— Так они у него,— отозвался голос.
— Я журнал завёл,— Сашка подал тетрадь в кожаном переплете.
— Годится,— Ухта одобрительно посмотрел на Саню и опять крикнул в темноту.— Что, мужики, общаком или на дольность ляжем?
— Так ведь нас двенадцать на три проходных. Чего делиться-то на части. Гоним общим, но в очередность на сон и заготовку. Как, мужики?— предложил из темноты голос детины, которого звали Бояном. Все промолчали.
— Единогласно,— Ухта вернул Сашке журнал,— тогда ссыпайте Александру в зачет.
Суточный беспрерывный прогон дал тридцать один килограмм, но со шлихами.
— Четвертина сотни чистяка,— взвесив, заорал в ночь Сашка,— все в зачете, всем открыт кредитный счёт. У всех по две с гаком.
Мужики дружно замычали, давая понять, что всё путём. Две с лишним тысячи рублей за сутки, такое редко случалось и в месяц, а то и в два месяца, а тут за двадцать четыре часа.
Глава 4
Пятого октября мороз пошёл по нарастающей, в полдень столбик термометра замер на отметке -27. От ручья осталась лишь небольшая струя.
— Баста, братия,— Матвеич распрямился в забойчике,— смываем, кайлим проходнушки из льда и отдыхаем. Годится, пожалуй, на этом. И так даровала природа нам почти шесть лишних дней, свертываемся.
Нехотя все принялись складываться и часа через два потянулись к пещерке. За шестнадцать дней успели её обустроить. Сладили нары, заложили проход, навесили и обколотили дверь, установили печь, стол, лавки. Заготовили дров впрок, кругляком. Двое суток храпели, отъедались, кроме дежурных пар. Восьмого утром Сашка, как хозяин промысла, объявил хозяйственный наряд: на лесозаготовку, промысел по снабжению, на строительство. Группами разбрелись в разные стороны. На ноябрьские праздники въехали в новый, пахнущий хвоей, дом. Первым вошёл Сашка. Снял у порога сапоги и, поклонившись на три стороны, так требовал обычай, пустил в дом пойманного заранее горностая. Облазив всё, тот шмыгнул под обложенную камнем железную печь, выскочил, видать, припекло, и ловко стал шариться по стенам и потолку. Так и, не найдя щели, чтобы вылезти, юркнул в угол под нары.
— Годится,— произнёс Сашка,— принимаем работу.
В домик ввалились мужики. Неделей раньше закончили небольшую баньку, так что в новую избу въехали, отмывшись, во славу при этом напарившись. После обеда Сашка собрал всех и отчитался.
