Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Впрочем, от бестиария, с которым за три прошедших вечера я успела бегло ознакомиться, польза так же обещала быть весьма отдаленной. В настоящий момент я не чувствовала себя готовой ни морально, ни физически к тому, чтобы устраивать долговременные засады на амбу или пытаться выловить в какой-либо илистой заводи водяного рогача, который, судя по красочному описанию, содержащемуся в бестиарии, сам мог посшибать рога с кого угодно. Добыча растительных ингредиентов с этой точки зрения выглядела как-то безопаснее для здоровья. Именно на ней я решила сконцентрироваться для начала. Первоочередной целью в силу наибольшей доступности стала кедровая живица. Кедры в окрестностях избушки точно были, а значит, была и возможность отыскать застывшую смолу. Однако параллельно со смолой я собиралась искать кое-что более интересное. Сонно сощурившись, я опять посмотрела на лежащую передо мной раскрытую книгу. На пожелтевшей странице красовался рисунок растения с гроздью тесно прижимающихся друг к другу ягод на макушке и корнем, напоминающим уродливого человечка. Я бы, пожалуй, скорее приняла его за мандрагору, однако безымянный автор травника был на этот счет иного мнения.
'Стосил, так же именуемый корнем жизни или женьшенем', — гласила красная строка, соседствующая с рисунком. Все-таки правильно говорят: век живи — век учись. Нет, вы не подумайте, что такое женьшень и с чем его едят, я и раньше знала. Вот только большую часть тех свойств, которые ему приписывались автором травника, в моем родном мире научно-технического прогресса это растение растеряло примерно тогда, когда начала оформляться фармацевтика в ее современном виде. Травник же на полном серьезе разъяснял, что корнем жизни стосил называли за то, что он был способен вернуть здоровье даже тяжелобольному человеку. Соответственно основным магическим свойством стосила считалось долголетие, а сам он входил в состав компонентов длинного перечня снадобий, названия которых мне ни о чем не говорили, однако кроме этого заговоренный различными вариантами наговоров корень предлагалось носить при себе для поддержания здоровья, а так же, почему-то привлечения любви и притягивания денег. Дым от сожженного стосила снимал последствия порч и сглазов, направленных на причинение вреда здоровью, а так же препятствовал их наложению. Произрастало сие чудодейственное растение в широколиственно-хвойных лесах, любило тень и не признавало заболоченную почву. Собирать корни стосила рекомендовалось на шестом году роста и старше, причем желательно осенью, после отмирания наземной части, когда его целебные свойства наиболее выражены, лето же, напротив, называлось худшим из времен, поскольку все соки из корня уходили в стебель и листья. Единственным исключением — да и то травник о нем говорил с сомнением — являлась ночь цветения стосила, когда растение источало необычайно яркий белый свет. Снадобье, изготовленное из выкопанного в эту ночь корня, будто бы могло не только вылечить человека от любой болезни, но даже вернуть к жизни стоящего на пороге смерти. Правда, достать такой летний ингредиент было, мягко говоря, непросто, поскольку в его защитниках числились дракон и тигр. Подобным утверждениям верилось с большим трудом, но, поскольку согласно все тому же травнику, стосил цвел в июле, подсчет шансов повстречать в тайге хоть дракона, хоть светящуюся траву временно откладывался. Зато именно сейчас было вполне подходящее время начинать поиски самого женьшеня, чтобы потом, осенью, уже знать, куда идти и где копать. По предварительным прикидкам я решила, что смогу уделять данному занятию по два часа ежедневно и весь выходной день целиком. Разница в часовых поясах между Эдинбургом и местом Силы создавала проблемы, связанные с поиском дополнительных источников освещения, более серьезных, чем кандела, однако я надеялась, что в этом вопросе мне сможет что-нибудь подсказать Мэлоун... когда снова появится. По начинающей складываться традиции это должно было произойти еще накануне, однако пятничный визит, во время которого я случайно подслушала разговор мастера с Пронырой, вероятно, несколько сдвинул установленные сроки. Мэлоуна не было видно в лавке ни вчера, ни сегодня, и мне оставалось только надеяться, что завтра он все-таки придет. Общение с магом, похоже, начинало входить у меня в привычку. Кроме того, я надеялась, что за прошедшие четыре дня мастер переменил мнение относительно предложения Проныры. Чтение — это, конечно, хорошо, но душа требовала практического применения усваиваемых знаний, а вдобавок я полагала, что после перехода в статус ученика у меня будет больше возможностей для того, чтобы попробовать осторожно узнать у Мэлоуна, что он с высоты своего опыта думает по поводу моей проблемы, разумеется, не называя имен. Конечно, на деле с ученичеством это никак не соотносилось, однако склад Проныры, на котором в любое время мог появиться сам старый аптекарь, мало располагал к откровенностям. А поскольку выбрать другое место для беседы сейчас было бы затруднительно, мне оставалось только дожидаться более удачного стечения обстоятельств. В принципе, я готова была ждать, проблема заключалась лишь в том, что, как вскоре стало ясно, к этому моменту от моей готовности уже ничего не зависело.
Я как раз решила, что пора заканчивать с безнадежными попытками домучить еще пару страниц, и собиралась идти спать, когда мои татуировки словно бы сошли с ума. К неприятному покалыванию в области предплечий, которое возникало время от времени и которое, как объяснил мне Мэлоун, являлось реакцией на чужую магию, я понемногу начинала привыкать, однако в сравнении с тем, что происходило сейчас, все предыдущие ощущения казались детским лепетом. Сейчас же впечатление было таким, словно у меня с предплечий разом содрали кожу. Выронив травник, я взвыла в голос. От боли, хоть и кратковременной, но необычайно острой, на глаза навернулись слезы. Меня повело в сторону, однако упасть мне не дали, удержав за плечи и хорошенько встряхнув.
— Доу, значит, — сухо произнес голос, бывший знакомым и незнакомым одновременно. — Или мне правильнее будет называть тебя Сандерсом?
— Ч-ч-что, простите? — я наконец проморгалась, кое-как вытерев глаза сведенными судорогой непослушными пальцами и не очень веря тому, что вижу. Передо мной стоял черт знает откуда взявшийся Мэлоун, мрачный, как грозовая туча. От мужчины сильно пахло ладаном, чего раньше никогда не было. Не люблю этот запах, еще с тех пор, как моя мать, следуя скорее общей сложившейся тенденции, нежели личным убеждениям, вдруг начала проявлять интерес к православному христианству, буйным цветом расцветшему на просторах постсоветской России, заодно попытавшись и мне привить уважение к исконно русской религии. Доводы о том, что до искусственного насаждения этой самой 'исконной' религии обитатели 'исконно русских' земель вполне успешно исповедовали разнообразные формы язычества, равно как и о том, что христианство в целом брало свое начало в Палестине, где русских на момент его возникновения как-то не наблюдалось, а христианство православное оформилось в Константинополе — он же Стамбул, где с русскими, не считая наемных дружин, заезжих купцов да князя Олега, в профилактических целях развешивающего щиты по воротам, так же была напряженка, уходили в молоко. Единственным контраргументом, который мне доводилось слышать, было: 'Рита, доча, не богохульствуй!', сказанное настолько просительно, что здравый смысл лишь разводил руками и временно отступал на заранее укрепленные позиции. Привитие же уважения в основном заключалось в регулярном посещении служб, причем непременно тех, которые проводились в сельской церкви, располагавшейся в четырех с половиной километрах от нашего города, поскольку городская церковь была более поздней постройки и не так намолена. В теории можно было бы, закатив пару небольших скандалов, выбить себе право на самоопределение, однако позволять матери в одиночку совершать подобные прогулки, в особенности после того, как у нее начало пошаливать сердце и скакать давление, тоже было не лучшей идеей. Поэтому, задавив дух противоречия посылами вроде 'прогулки на свежем воздухе полезны для здоровья' и 'ну когда еще удастся на церковную живопись посмотреть?', я время от времени гробила по полтора-два часа от выходного дня на то, чтобы постоять в душном помещении под песнопения, которые не понимала, да, честно говоря, и не хотела понимать. Единственным результатом всего этого стало мое полное и окончательно утвердившееся безверие, а так же приобретенная нелюбовь к запаху благовонной смолы, который я научилась безошибочно определять в составе любой ароматической смеси. Самое же грустное заключалось в том, что никакая вера и никакое божественное провидение, о котором так любила рассуждать мать, не помогло против саркомы легких, от которой она сгорела, как свечка, за считанные месяцы...
Впрочем, все это касалось событий прошлого, и никак не соотносилось с текущей реальностью. Все, кроме несвойственного Мэлоуну запаха церковного благовония и того, что мастер только что назвал меня чужим именем. Следовало бы заподозрить неладное, однако на деле я не ощутила ничего, кроме растерянности — возможно, потому, что подсознательно начинала доверять магу. Глупо, но факт.
— То самое, — мрачно сказал Мэлоун и, тяжело вздохнув, подтолкнул меня к стулу. — Садись уже, недоразумение. Когда ты, наконец, научишься держать татуировки под контролем?
Решив, что это скорее риторический вопрос, я молча подобрала с пола травник и осторожно опустилась на краешек стула, лихорадочно соображая, что вообще происходит. Мужчина с минуту постоял, скрестив руки на груди и рассматривая меня так пристально, что становилось не по себе.
— Доу, значит... — повторил он наконец. — Ну, так что, Доу-Сандерс, притворяться еще не надоело? У тебя это, конечно, хорошо выходит, но к чему оно вообще было затеяно? Думаешь, Проныру так перепугало бы твое настоящее имя? Или ты еще от кого-нибудь прячешься?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — призналась я, приходя к выводу, что произошло какое-то недоразумение. Поначалу у меня оформилась было скверная мыслишка: а не могла ли до Мэлоуна каким-то образом дойти информация от мистера Андвари? Но от нее я быстро отказалась. Причина была не только в добром имени фирмы, о котором, во всяком случае по утверждению посыльного, так пеклись лепреконы, и которое трудно сохранить, разбрасываясь личными сведениями клиента направо и налево. И даже не в том, что я свято верила словам мистера Андвари о нежелании лепреконов вмешиваться в дела большого народа. Дело обстояло куда проще. При всем имевшемся у меня на данный момент уважении к мастеру Мэлоуну он не производил впечатления человека, вхожего в более-менее приличные круги общества, так что количество допустимых точек пересечения интересов стоявшего передо мной мага и лепрекона из конторы, расположенной на Хай-стрит, стремилось к минимуму. Кроме того озвученная фамилия не вызывала у меня ни малейших ассоциаций. Я такой, кажется, даже в родовом древе не видела. А с самим мальчиком Мэлоун раньше знаком не был, иначе давно бы уже опознал. Поэтому я решила не поддаваться на провокации и с наичестнейшим видом добавила:
— Ни от кого я не прячусь и вообще не знаю никаких Сандерсов.
— Да неужели? — с кривой усмешкой спросил Мэлоун. — Может, ты еще и Итана Смита не знаешь?
— Да, не знаю, — раздраженно сказала я, уходя в полную несознанку, тем более что она вполне соответствовала реальному положению дел. Фамилия? А что фамилия? Как мне помнилось еще из курса средней школы, Смитов в англоязычных странах водилось не меньше, чем у нас в России Ивановых, причем без всякой гарантии родства между собой. — А это, кстати говоря, кто вообще такой?
Мужчина посмотрел на меня исподлобья.
— Не знаешь, значит... — медленно, словно раздумывая, произнес он.
— Нет, — покачала я головой.
— Тогда вернемся к тому, что ты точно знать должен. Перед тем, как появиться у Проныры, ты был сильно избит. Кто это сделал? Откуда ты пришел? И кто обеспечил тебе татуировки? Я жду ответа.
Тот тон, которым была произнесена последняя фраза, и общий вид Мэлоуна не оставляли сомнений — ответа маг намерен ждать до победного конца, причем, возможно, не только ждать. Становилось ясно, что так просто от меня не отвяжутся.
— Человек. С улицы. Не знаю. Вот и все ответы, — выпалила я, крепче прижимая к груди травник и соображая, как бы разрулить сложившуюся ситуацию с минимальным ущербом. В крайнем случае можно было бы сбежать, прибегнув к помощи родового перстня, однако мне очень не хотелось в открытую демонстрировать эту свою способность. Во всяком случае, до тех пор, пока не были исчерпаны другие варианты. Сейчас я бы совсем не возражала, чтобы мастер Нолан заинтересовался доносящимся со склада шумом. Проблема же заключалась в том, что для того, чтобы это произошло, мне следовало кричать в полный голос, и то результат не был гарантирован. Не знаю, кто придумал, будто старики спят чутко. Как по мне, мастер Нолан ухитрился бы проспать даже авианалет. Конечно, подобный казус ему не грозил, поскольку в мире, в котором я сейчас находилась, до первого полета братьев Райт, если он здесь вообще состоится, оставалось еще лет десять, не говоря уже о чем-либо более серьезном, но само по себе это смахивало на беспечность. Мало ли кто мог оказаться на складе вместо Мэлоуна? Может, отсюда уже вовсю товары выносят, а хозяин спит и в ус не дует. Или он на мое вмешательство рассчитывает? Зря. Мне бы хоть с Мэлоуном разобраться, которого, похоже, категорически не устраивала озвученная мной версия.
— Это вообще не ответы, — сухо сказал мужчина, подтверждая возникшие у меня подозрения. — Это ноль. Пустышка. Что ж, попробуем еще раз.
— А зачем? — в открытую спросила я. — Какое вам вообще дело до того, что со мной случилось?
Мэлоун приглушенно выругался.
— Задаюсь тем же вопросом, — сквозь зубы пробормотал он. — А вот тебя, похоже, все устраивает в том виде, в каком есть. Зря это. Смит, конечно, та еще скотина, но отказываться от родства с ним, тем более если Сандерсы, действительно, исключили тебе из рода, определенно рановато.
Я смотрела на мужчину в полнейшем недоумении. Да и он, кажется, тоже начал понимать, что происходит что-то не то.
— Так ты что, в самом деле, ни черта не помнишь?
Я кивнула, но тут же, спохватившись, пояснила:
— Не совсем так, мастер. Кое-что я все же помню, но не все. Не помню я, например, того, откуда взялись мои татуировки. А Смита я не знаю. И этих ваших Сандерсов тоже.
Мэлоун снова пробормотал себе под нос пару ласковых словечек, между делом помянув какого-то Максвелла.
— Интересно бы еще понять, каким образом ты отличаешь незнание от провала в памяти, — сказал он вслух. — Из Свордейла почему сбежал? Или тоже не помнишь?
Я покачала головой, но все-таки осторожно высказала предположение:
— Вероятно из-за побоев. Их последствия вы сами видели.
— Вероятно? — Мэлоун раздраженно фыркнул. — Иными словами, кто именно тебя избил и когда, ты тоже не уверен.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |