1970

— А почему они их в институт не устроят? Зачем вас-то задействовать?

— Да всякое бывает...есть такие идиоты, что им институт не впрок. Выгонят, к примеру, или еще хуже...в общем, не так часто это бывает, но знакомства остаются. Не бедствую!

— Я вижу...

Минуты три мы ехали молча, потом я свернул на Набережную, где и припарковал машину возле торца пятиэтажки.

— Сигнализации у тебя нет? Вернее — у машины — усмехнулся я, и Зинаида удивленно подняла брови:

— Какая сигнализация? Что за сигнализация?

Я вздохнул, запер дверцы ключом, обошел, подергав за ручки, и предложил:

— Пойдем, прогуляемся?

Зинаида взяла меня под руку, и мы пошли, спускаясь по ступеням лестницы, ведущей на тротуар набережной. Смешно, но тут не так уж и отличалось от набережной моего времени! Те же заросшие газонной травой и цветами аккуратные спуски-склоны, те же декоративные кустарники, и большие плиты тротуара.

Пятиэтажки на набарежной стоят уже давно, так что кажется — сейчас поднимешь голову, а там — гостиница "Словакия"! А чуть дальше — памятник Гагарину — тот, "головастик", с неприличным ракурсом с одной стороны! Но нет, "Словакию" еще не построили, Гагарина поставят только в 1990-м году, так что это не мое время.

А вот речной вокзал — тот! Не "мой" — старый, чахлый, обветшалый, некрасивый...если не считать расположенного в нем ночного клуба. Этот — новый, яркий, как с картинки! И стоят у причала здоровенные, трехпалубные круизные лайнеры. Народ суетится, бегает с чемоданами — отдыхающие, точно!

А чуть дальше, у местных причалов — речные трамвайчики, те что бегают по реке в пригороде Саратова.

А вот эта, здоровенная самоходная баржа — эта ходит до Зеленого острова, на пляж. Или на городской пляж. Их пускают в самый разгар пляжного сезона, когда народа накапливается столько много, что речные трамвайчики не могут взять всех желающих. Баржа подберет всех...

— Красота! — не удержался я — Как красиво!

— Волга! Люблю ее! — довольно кивнула Зинаида, и теснее прижалась ко мне справа. Ее бедро коснулось моего, и по мне пошла волна, подобная электрической дрожи. Меня как током ударило! Черт! Вот же...

— Пойдем, посидим где-нибудь? Мороженого поедим? В "Колокольчик", к примеру. Вон, видишь шатер? Там мороженое в вазочках, с вареньем, с шоколадом...вкусно! Я не часто позволяю себе там посидеть, потому что фигуру берегу...непонятно для чего. Но сегодня такой день — можно. Калории сожгу гулянием!

— На пляж бы...искупаться! — вздохнул я, провожая отходящую от причала баржу тоскующим взглядом — Солнце вон как палит!

— Я купальник не взяла... — извиняющее ответила Зина, и потянула меня вперед — в другой раз сходим. Вам-то, мужчинам, чего — сбросил штаны, да рубаху, и купальника никакого не надо. А я куда? Без лифчика, да в кружевных трусах! Смехота! Вот было бы дело, если бы я так на пляже появилась!

— А у нас на городском пляже и нудистский пляж есть. С той стороны, что на Энгельс смотрит. Там все голышом загорают. Ну и купаются. Совсем без трусов. И ничего!

— Что, прямо вообще? — хихикнула Зина, и помотала головой — У нас за это в отдел отведут! Бесстыдство! А ты был на таком пляже? Только честно!

— Был. И не раз. Там ведь что удобно — людей меньше, детишки не бегают, не шумят и грязью не кидаются. Лежишь себе — книжку читаешь.

— И все голые? И что, сексом там занимаются?!

— Ну...бывает...редко. Попадаются отмороженные...но в основном просто валяются, как тюлени, или собираются в кучку, да болтают. Почему обязательно раз голые, значит — секс?

— Да потому! — хихикнула Зинаида, и тут же спросила — а что такое "отмороженные?

— Безбашенные — так понятно? Ну...бесшабашные. Наплевательски ко всему относящиеся. А еще, вдруг пошла такая волна среди молодежи — доггинг, назвается. Встречаются малознакомые парень с девушкой где-нибудь в людном месте, она становится на четвереньки...ну как собака, и он ее...при всех.

— Да ладно?! — ахнула женщина — При людях?! И никто ничего не говорит?

— Говорят — ухмыльнулся я — советы дают. А еще, смотрят, и...ну ты поняла, чего делают.

— Тьфу! — Зинаида скривилась, будто в рот попало что-то несвежее — Я этого не понимаю! Ну как это можно?! Скотство же! Откуда это пришло такое? Небось ОТТУДА?!

— А откуда же еще? У нас есть такое понятие, как "окна Овертона". Возникло в девяностые годы. Кстати, тебе, как психиатру, я думаю понравится. И может присвоить его себе. Будут "окна Макеевой"! Хе хе хе...

— Ну-ка, ну-ка...расскажи! Только давай вначале сядем в кафе, мороженого возьмем, там и расскажешь. Тем более что уже почти пришли.

Мы подошли к прилавку в кафе — официантов тут никаких не было. А вот мороженое было — и много. То самое, из детство — настоящий пломбир! Я взял себе с шоколадом, Зина с клубничным вареньем. Расплачивался я — она заранее выдала мне бумажник, вложив в него десяток десятирублевых купюр. На мои протесты тут же строго сказала, что расплачиваться за даму должен мужчина, и только так. А с деньгами мы как-нибудь разберемся. Что деньги? Пыль!

Взяли еще и попить — виноградного сока. Людей в кафе почти не было, только с противоположной стороны от нас, у другого края — парочка, совсем молодой парнишка лет шестнадцати, и с ним девчонка, по виду совсем пигалица, четырнадцать, не больше. Они хихикали, шептались, и я вдруг на фоне этих голубков почувствовал себя совсем старым. Мамонтом. Или даже не мамонтом, а окаменевшим дерьмом мамонта! Ну почему я не вселился в самого себя? Вот бы снова стать молодым, таким, как этот тощий мальчишка, косящийся в вырез платья шустрой девочки!

Нечего коситься, дурашка! Там у нее все так же, как и у тебя — ничего! Это я могу поглазеть на грудь моей...хмм...подруги. Там хотя бы второй номер!

Завидно, да...молодость, молодость, где она? Но чего это я заныл? Я еще молод! Хоть куда! И туда, и сюда...

— Итак, давай, колись — что за окна Овертона? Или окна Макеевой! — нетерпеливо попросила моя спутница, и тут же запустив ложку в белую с красными прожилками массу у себя в вазочке, с видимым наслаждением отправила кусок себе в рот.

— Как бы тебе точнее сказать...как я понимаю это, не вашими научными терминами. У окон Овертона есть несколько ступеней. Первая — "немыслимое". Потом идет — "радикальное". За ним "приемлемое", "разумное", "стандартное", и "действующая норма".

— Погоди-ка, погоди-ка...дай соображу...мы с тобой разговаривали о сексе в публичном месте. На людях. То есть, если следовать окнам Овертона, на первой стадии это кажется немыслимым. То есть даже в голову такое не придет! И не помыслишь! Потом — радикальное...так...так...то есть в голову приходит, и кажется неприемлемым, но только самые безбашенные это могут сделать! Дальше...дальше приемлемое. То есть — сидим мы тут, еще куча народа, а кто-то вон там, на скамеечке возле парапета, делает свое....собачье дело. Разумное — тоже понятно. Все считают, что так делать разумно, потому что торопимся, времени нет, и чего его терять? Стоим в очереди за билетами в кино, я спустила трусы, и ты меня сзади и...того!

— Тише! — сдавленно шепнул я, пытаясь в голос не расхохотаться — услышат! Вон, молодняк, как уши-то навострил! Сбавь громкость! У тебя голос, как у командира взвода, идущего в атаку!

— Врешь ты все! — отмахнулась Зина — да и плевать. Интересная теория, да! Дальше что? А! Стандартное. То есть сплошь и рядом, и уже никто не удивляется — ну делают свое дело, и ладно. Как собачке на столб пописать! И последнее — действующая норма. То есть это уже делают все, в любом месте — хоть в школе, хоть в церкви, и все считают это абсолютной нормой?! И даже желательным? Нет. Не верю! Этого нельзя добиться! И как ты это сделаешь?! Каким образом?! Есть закон, есть, в конце концов — мораль! Этого сделать невозможно!

— А теперь, слушай сюда, как говорят в Одессе — я тяжело припечатал столик рукой — Это вот, насчет секса в общественных места — детские игры. Можно сделать кое-что и пострашнее. Например — натравить людей на других людей, сделав нормой убийства и отрезания голов. Можно даже ввести в ранг положенности людоедство! Не веришь? Слушай. К примеру, люди даже помыслить не могут, чтобы есть других людей. Но потом вдруг в какой-то газете, в журнале, появляется статья о том, что некие ученые (маститые ученые!) доказали, что для человечества нормально есть друг друга. И вообще — это не такая уж и беда — потребить мясо ближнего своего. Прошла вереница таких статей, пошли следующие — рассказывающие о пользе человеческого мяса. За ними — статьи о том, как это правильно, как это по-христиански отдать свое мясо людям! И что делающие такое — настоящие герои! И что существует обряд поедания плоти Христовой, и выпивания его крови — а почему? Потому что бог сам к этому призывал! И вдруг в архивах находят свидетельства, что Христос призывал поедать плоть ближнего своего! Создаются фильмы о каннибалах, где каннибалы выступают в качестве настоящих героев, которые редеют за человечество, а те, кто против каннибализма — подлые ретрограды, и вообще — враги прогресса. Потом кулинарные статьи — о том, как лучше приготовить человечину, как сделать ее вкус еще более приятным. О том, как лучше хранить мясо людей и как отличить мясо здорового человека от мяса больного, чахоточного, или полежавшего в могиле — ведь недобросовестные торговцы с рынка могут выкопать несвежее мясо! И...все. Норма. В каждом ресторане — котлетки из "длинной свиньи", как называли человека каннибалы Полинезии. Теперь понимаешь?

— Это невозможно! — упрямо набычившись повторила побледневшая Зина — невозможно! Никто никогда на это не пойдет! И нет таких технологий, которые могут позволить это сделать!

— Есть, Зина, есть...даже сейчас есть. Представь, что государство решило поправить свои дела за счет граждан. Не мясо их съесть. Просто надо что-то сделать. Например — ограбить свой народ, заморозив деньги в сберегательных кассах. Обнулить деньги, которые хранятся на руках. Что оно сделает? Оно начнет массированную кампанию по внедрению в головы людей, что это нормально, что это хорошо, и лучше быть не может! И народ поверит, и не будет особо возмущаться. Привыкнет. Все газеты, телевидение, радио в руках государства. И что оно захочет, то тебе в голову и вложит. И ничего тут не изменилось — в моем времени все то же самое. Только, наверное еще хуже. Потому что у нас правят деньги. Если у вас идеология, и худо-бедно, но ваши руководители друг за другом следят, дабы не отошли от линии партии и правительства — у нас полная свобода. Особенно в интернете. Можно нести любую чушь, можно призывать к экстремистским действиям — никто тебя не тронет. Хоть на баррикады зови. Есть целые радиостанции и телеканалы, финансируемые врагами из-за рубежа, и их никто не трогает. Почему — для меня загадка. Ясно ведь как божий день, что работают на врагов. Но они продолжают работать. Единственное объяснение — на самом деле это ловушки для дураков, как бочка с дерьмом для мух — прилетают, а тут их и ловят! Тут и берут на карандаш! Где бы искать тех врагов — а они сами слетаются на вонь! Только это объяснение, которое хочется принять в душу. А возможно все гораздо, гораздо хуже. В самом правительстве сидят враги, которые позволяют этим всем вражинам спокойно работать. Почему с ними ничего не делают, с теми, кто в правительстве? Тоже все сложно. Они, якобы, мостик между нами, и зарубежом. После развала страны наши руководители не то что чуть не заглядывали в рот этим зарубежным эмиссарам — они им едва ли не член сосали, и зад подставляли! А может и подставляли, что вполне вероятно — у зарубежников сейчас в ранге положенности признаваться в том, что они гомосексуалисты! Представляешь? Выходит такой глава крупной корпорации, и во всеуслышание говорит: "Господ! Спешу вас обрадовать — я педик!" Ну не так, конечно, я утрирую, но почти так. Даже название этому придумали — "каминг-аут". Типа — саморазоблачение! Вот так, дорогая. Вот до чего дошел наш мир!

— Мне не нравится твой мир! — Зинаида сжала пальцы в кулаки, и лицо ее сделалось жестким, злым, сейчас она была еще больше похожа на Мишель Пфайффер — в роли ведьмы, в каком-то фильме фэнтези, название его не запомнил. Там было что-то про волшебную пыль. Такая же прекрасная, и такая же страшная. Как Горгона! Медуза Горгона!

— Мне тоже он не нравится — губы у меня скривились, и я едва удержался, чтобы не врезать кулаком по столу — Да я тебе еще и малой части не рассказал того, что у нас происходит и происходило! Господи, если бы ты увидела девяностые, ты бы просто ахнула! Людей просто уничтожали — голодом, бандитскими пулями, безнадегой! Да, именно безнадегой уничтожили миллионы людей! Нерожденных людей. Семьи не заводили детей, потому что не на что было кормить. Негде жить. Вместо двух — один ребенок! Вместо трех — два, или тоже один! Ты представляешь — сколько молодых, здоровых, умных людей потеряла страна просто потому, что несколько подлецов решили растащить страну по своим углам?! Разграбить ее! Уничтожить — ради своих мелких подлых амбиций! В Прибалтике, которая теперь лучший друг США и наш самый подлючий враг — половина населения уехала на заработки. Работы нет. Все предприятия уничтожены, а Россия теперь прибалтов не кормит, как это было в СССР! На Украине война, и народ разбегается — кто в Польшу, практически на рабские работы, а кто на заработки в Россию, которую Украина объявила своим врагом! Ты представляешь — Украина — враг России! Ты могла бы хоть на секунду это допустить?!

— Никогда! Это...это маразм! — выдохнула Зинаида. Бледная, и серьезная. Мороженое в ее вазочке таяло, но она сидела неподвижно, застыв с ложечкой, зажатой в правой руке, и не двигалась, с ужасом глядя на меня. Мне кажется, только сейчас она поняла масштаб катастрофы. Хотя я и раньше ей рассказывал о случившемся с нашей...с моей страной. Только сейчас проняло.

— Вот и я не мог. А оно случилось. Окна Овертона, Зина, окна Овертона. Промыли людям мозги. Работает система. Кстати — напиши такую статью. Интересно, пропустят ее в печать? В принципе — почему нет? Можно вывести эту теорию, как приложимую к обществу капитализма. В принципе, так все и есть. Обвиняй проклятых капиталистов, бичуй пороки империалистического общества, и это прокатит. Не поймут.

— Думаешь, не поймут? Я-то поняла...

Зинаида сняла шляпку, и осталась сидеть с непокрытой головой. И я обратил внимание, какая у нее стройная, длинная шея...и в очередной раз подумал — зачем? Ну зачем она скрывала свою красоту?

— Я наверное никогда не смогу понять женщин... — начал я, глядя на собеседницу, устремившую взгляд в даль, куда-то за Волгу.

— Что ты хочешь узнать? — перевела взгляд на меня, усмехнулась — зачем я выглядела как старуха? И почему теперь вдруг встрепенулась и почистила перышки?

— Знаешь, Зина... — сказал я серьезно — Иногда ты наивна, как ребенок. А иногда — меня просто пугаешь. Ты будто мысли читаешь. С тобой надо быть осторожнее!

— Да, со мной надо быть осторожнее — кивнула она — Женщины врут. И я вру. Все врут! Кто-то в мелочах, а кто-то и по-крупному. Я уже тебе говорила про синдром купе — когда человеку незнакомому рассказывают больше, чем это положено. Больше, чем близким людям. Ну вот...я с тобой откровенна, насколько могу. Но даже тут я вру. Тебе не казалось странным, что у меня голубые глаза, хотя я и брюнетка?