Забытые острова. Одиночное Плавание

Коля вытянул руку, а я пристроился поверх его головы с биноклем и действительно, увидел что-то неясное оранжевое рядом с камнями в воде. Волны то закрывали, то переливались через предмет и не давали чёткой картины.

— Ну-ка, Коля, принеси мне две раковины, вон те, что побольше.

Коля быстро сбегал и подал мне старые побелевшие от солнца и соли ракушки.

— Коля, я тебя попрошу: возьми раковину и, когда я скажу, положи на то место где ты стоишь.

Первую раковину я положил на точке наблюдения. Сверяясь с биноклем я направлял мальчишку от себя и немного вправо.

— Так, Коля, ещё пару шагов вперед и пол шага назад. Обратно и вот так. Да! Клади ракушку.

Коля опустил ракушку на горячий камень.

— Дядя Витя, зачем мы ракушки сюда положили?

— Мне тоже интересно! — Из-за спины спросил вернувшийся к нам Петрович.

— На посмотри — азимут мы раковинами отметили.

Петрович, как и я, оказался менее наблюдательным.

— Вон там, где три камня — в воде оранжевое пятно. — Теперь уже я протыкал пальцем воздух.

— Как вы думаете это что?

— Не знаю, если не унесёт — ночью будет отлив, сходим посмотрим. А раковины нам чтобы не блудить, мы на их место фонари поставим и пойдем по маячному створу. Так что нам нужно отдохнуть, набраться сил и, как говорится, вперёд за новыми приключениями. Пошли ближе к дому — снасти собирать и ловушку проверять.

На обратном пути мы прихватили обе плиты, оставшихся от менее удачливых моих соостровитян, и привезли их домой.

— Палыч, зачем они нам?

— Пока вместо гнёта будут, а потом посмотрим. Вещь сама в себе ровная тяжёлая — хошь стол делай, хошь ещё чего, я пока не придумал. Пока это просто камни.

Пока мои рыбаки решали, что им взять с собой, я быстро оснастил удилища катушками и намотал на шпули леску. Взяли мы стульчики и ведро: а вдруг улыбнётся удача?

В ловушку с высоким приливом натянуло течением рыбы. В кутце плескалось с десяток разных вполне больших рыбин. Шел высокий прилив и течение рвало из рук верёвку.

— Дядя Витя, там кто-то идёт! — неожиданно под руку сообщил Колька.

— Молодец, Коля, не зря я тебе бинокль выдал!

На противоположной стороне устало шёл молодой парень в грязном комбинезоне. Увидев что мы смотрим в его сторону — помахал нам рукой.

Стоим, ждём. А он, наверное, и рад бы быстрее подойти, да сил уже нет. Молодой бородатый парень. Подошёл, дышит тяжело. Поздоровался, смотрит с прищуром недоверчиво исподлобья.

Неожиданно первым заговорил Пётр.

— Вологодский?

— По что спрашиваешь?

— Надпись у тебя знакомая.

На комбинезоне была видна затёртая надпись ВОЭК.

— А то!

Мы ребята ухорезы

Ухорезы ёжики

У нас в карманах не мука

А большие ножики!

В эти игры и я умею играть:

Атаман с овчины шапку

На дорогу положил,

Вынул ножик из кармана

И сказал: не побежим!

Парень бойкий. Знает слова 'на драчку':

Мужики не бегали

Да и я не побегу —

У меня могила будет,

За рекой на берегу.

Петрович у нас тоже не киселём мазаный:

Восемь месяцев не дрался

Кулаки заржавяли.

Только вышли за ворота —

Фонарей наставили.

Стервец, льняная борода аж приплясывать начал:

А ничего я не жалею

И ничем не дорожу!

Если голову отломят,

Я корчагу привяжу!

Молодец студент, не уступает:

У Атамана нашего

Нож пошире вашего.

Нож пошире, подлинней,

Атаман побоевей!

Чумазый могёт:

Я мальчишка-хулиган,

Батька делает наган —

От телеги отымает

Колесо на барабан.

Пора эту растанцовку прекращать:

Стыла, стыла — не застыла

Кубена да Вожега,

Нож воткнули, повернули

Голова отложена.

Наглый бородач точно 'ухорез':

Нас побить, побить хотели

На высокой на горе,

Да не на тех нарвалися,

Спим и мы на топоре.

Молоти да молоти,

Как снопы увязывай,

В два удара зашибу —

Атаману сказывай.

— Что, ещё знаешь?

Ах, не ходите, не водите

Атамана своего.

У нас был такой "товарищ"

Мы зарезали его.

Из тюремного окошка

Вижу город Вологду.

Принеси, сударка, хлеба —

Умираю с голоду.

— Всё, заканчиваем песни. Пить наверное хочешь?

— С ура воды не пил.

— Как звать?

— Ярослав

— А по батюшке?

— Алексеевич. Ярослав Алексеевич Козунин.

— Очень приятно. А меня Дорофеев Виктор Палыч, мальчонку — Коля, а студент сам представится.

— Дроздов, Пётр Иванович.

— Такая беда — тебе к нам перебраться получится только ночью в отлив.

— Да не, я сейчас, только отдохну. Воды бы испить.

— Сейчас.

Я достал из ведра нашу пластиковую бутылку с водой.

— Лови, она у нас одна.

Ярослав крупными глотками вливал в себя воду. Ополовинив бутылку он прошёлся вдоль разлома.

— Вы тут рыбу ловите?

— Её, "стерлядь", да сил поднять мерёжу не хватает.

— Сейчас вытянем.

Не успел я моргнуть как новый знакомый стоял на нашей стороне.

— Атаман, а шпалер на боку фуфел кукольный или в масть?

— Не бзди — зачётная волына. Как положенцу уже здесь подогнали.

— Тоды ой! Дайте глянуть вашу "стерлядь"!

Попыхтели, но вытянули. Рыбу течением прижимало к сетке и сопротивление потоку росло. Наконец низ кольца выскочил из воды. Вес не уменьшился, но тянуть в пролом перестало. Тут мы уже за кольцо перехватились и выволокли наверх, оставалось только развязать конус, вынуть камень и вытряхнуть рыбу.

В улове оказалось около десятка скумбрий, две колючки и три плоские рыбины, которые я по ассоциации назвал их 'лещами'. Этих чешуйчатых студент определил как пелагических рыб, а что это за зверь не пояснил.

Всё лишнюю рыбу в огород на удобрение. Взял этих лещей и ещё пару скумбрий из покрупнее и две из помельче для сравнения вкусовых качеств. На сегодня точно хватит. Печально — удочки мы так и не расчехлили. Знать сегодня не судьба.

Невод наш разложили на просушку, придавив камнями на всякий случай. Почистили рыбу и пошли все дружно мыться. К пруду. Поискал я одежду для нашего гостя. Он в рабочем засаленном комбинезоне к нам пришёл. Выбрали более или менее что нормально село. Трусы синие и "майку в полосочку". Шутить что только поперек они, полосочки-то, а не вдоль, не стал — зачем малознакомого человека обижать зря. Выдал ему шампунь, мыло и полотенце — уж больно он грязный был.

Я не тороплю, пусть человек успокоится. Сядем, выпьем стопочку под рыбку и все обстоятельно без спешки выслушаем.

Студент молодой: ему не понять — интерес не унять:

— Сам откуда?

— С Яхренги.

— Это где?

— Харовск, потом Кадниковский, от него день лесом. Посёлок.

— А я с Череповца.

— А вы? — Это уже мне, я так понимаю.

— Из тех же ворот что весь народ! — А нечего, тут вам не здесь. В детстве жил в той стороне — знаю местные порядки. Да хотя чего это я на парня напустился? Руки! На руках гайки заштампованы, но все равно видно. Сиделец. Предрассудки воспитания? Даже не знаю.

— Бабка с дедом у меня на Вологодчине были. Жил я там. — Этим и ограничился.

— Сразу видно вы — хозяин авторитетный. Вы не бойтесь, — понял он, что я его перстни разглядел. — Это я по малолетке отсидел и завязал совсем. Даже в Вологду переехал. А толку? И там стали доставать.

— Местные?

— Да нет, менты. Сначала участковый, потом пепсы. Я в автосервис устроился. Повадились сначала бесплатно служебные машины ремонтировать, а потом уже и свои начали пригонять. Девушка у меня — расписаться собрались. Ребёночек у нас будет. А тут значит работать не дают. Заказ срочный — взял денег вперёд, клиент заплатил. Приехали — им надо срочнее. Сказали машина Начальника. Я что, машину начальника не знаю? Начальник у них нормальный. Да все они нормальные! А эти ... — Он махнул рукой и продолжил:

— Как же "начальника" — брата его машина! Послал их — говорю позже. Я под машиной был, они, суки, подъёмник мне разблокировали, он и так плохо держал. Попугать решили. Машина на меня падает, понимаю всё — амбец! Машку стало жалко, маму, отца. Я только нормально жить начал. Так захотел жить. Выскочить из-под неё. Вот и выскочил.

Рассказчик помолчал, подумал и решился:

— Тут такое дело, начальник. Не один я здесь оказался..

Я напрягся. Чувствую — неладное.

— Проснулся я, а рядом машина шумит. Думал меня вывезли в лесок. Оказывается это нас всех разом непонятно куда вкинули. Сидят эти в той машине. Мент и брат его, обсуждают что-то, а окна-то открыты. Телефонами модными машут. Орут друг на друга. Ну я-то что, подошёл и спрашиваю: "Что почем, граждане убивцы?" Мент как заорёт. Руками замахал, вот бумагу в окно выкинул. И погнали они от меня.

Ярослав достал из кармана заляпанный чёрными масляными отпечатками пальцев сложенный вчетверо листок и протягивает мне.

— Что за Платформа такая? Станция или конечный пункт назначения?

— Этого я не знаю. Может только пересадка. И вообще теперь ясно, что ничего не понятно. Будем надеяться, что временное пристанище, пока душа не найдёт для себя новый дом. Что дальше было?

— Дальше я за ними по следу пошёл. Там холмы, я сначала и не понял что оно вот так. Море кругом. Брат его по газам, и погнал видно с перепугу. Я, когда вышел, там только пыль стояла. И вроде как в пыли автобус стоит. Я даже подумал эти придурки в автобус на остановке въехали. Автобус поворачивается, а у него на носу вот такой клюв. В мою сторону неспешно так чешет. Тут я в одиннадцатый номер запрыгиваю и ходу! В траву низинками за бугорки.

— Кто это был? Слон?

— Нет, в Африке бегает, большой.

— Жираф?!!

Хотел видно Ярослав сказать "Сам ты жираф!", но понял что спросил мальчишка. Не сорвалось с губ неприличное.

— Нет, я что, жирафов не знаю? Слово забыл. Ну с рогом на носу такой..

— Носорог?

— Ага, носорог, точняк! Огромный — как слон. Длинный как автобус. Монстра! Убёг я оттуда. Воды нет, жарко. Пошёл в эту сторону. Зря. Там остров больше. Только не пройти. Там перешеек узенький как дамба. Монстра не пропустит.

— С чего так решил?

— Я с горочки потом посмотрел. Он обратно вернулся, там у него круг вытоптан как на стадионе. Машину он в лепёшку растоптал.

— Далеко от нас?

— Я к вам целый день шёл. Километров двадцать точно есть. Там остров, по бокам горки каменные. Проход — там поле видно. Потом дамба каменная и земля так загогулиной. В воде каменьев много с одной стороны. Дальше всё прямо — трава да песок.

— Старых фундаментов и подвалов не видел?

— Один погреб видал на серёдке.

— И всё?

— Всё. Я думал может там колодец есть. Оказалось нету.

— Интересного или необычного ничего не примечал?

— Да нет. На берегу скорлупы яичной много.

— Тут тоже её хватает.

Колька подёргал нового за рукав, испачкал мазутой пальцы и теперь стоял, нюхал то в чём уделался.

— Коля, ты чего от Ярослава хотел?

— Дядя Витя, спросите у него он — такие песенки ещё знает?

— Какие песенки?

— Вы там пели на берегу.

— Частушки, что ли? Он знает, да я ему не велю их петь.

— Почему?

Как ответить ребёнку, что это живое наследие русского фольклора, причем не самое лучшее. Вологодские ухорезы в первую мировую под гармошки да на драчку в штыковую ходили, а дома на деревенских гулянках умудрялись вырезать народа больше чем на полях войны. Страшная это история. Не нужная. Тут я себя поймал на мысли, а почему не нужная? За что мы сами себе табу на своей памяти ставим? Поковеркало нас, поломало. Куда ушло бесстрашие — в пьянки? Были нормальные люди, а потом всё свернуло в кровавую резню. Сколько героев было, при том, что населения в губернии не так чтобы и много было. Выходили в штыковую как на потеху, с гармонями да балалайками. Если вологодская махра доходила до окопов, там живых не оставалось. От того в советское время самым строгим считался вологодский конвой. Урки знали кого боятся. Вы сейчас спросите — почему об этом никто не знает. Потому что чужих не жалели и себя не берегли. Некому рассказывать стало. Всё наследство прошлого из Господина Великого Новгорода о ушкуйников бедовых.

Распиареные сейчас в книгах казаки да прочие бойцы на лошадках скакали. Три минуты и там, а махра шла неспешно, с вежеством и смерть не смотрела, а дышала в лицо. Это было страшнее психологически чем каппелевцы у Чапаева. Страшен штыковой удар, особенно когда народ с детства приучен к групповому бою с ножами. Такие в плен не берут и сами не сдаются. Хлещутся, пока вся кровь не выйдет. А для этого нужно привычку иметь и боли не бояться. Много вологодских, архангельских да костромских мужиков забрала Финская война, а за ней Отечественная. Опустели деревни, исчезли традиции. Но я этого ребёнку сейчас не скажу.

— Знаешь, Коля, это секретные военные песни и когда попало их не поют. Это шифр такой. Дядя Ярослав спел песенку, а ему Петрович ответил, и всем сразу стало ясно что земляки-товарищи, не чужие люди и слова секретные знают.

— Ух ты!

— Потом подрастёшь, ума наберёшься — мы тебя научим, а пока никому не рассказывай. Это наша древнерусская тайна!

Пока ребёнок внимал педагогической установке я за его спиной показывал кулак улыбающемуся Ярославу. Тот сразу смекнул — поблажки не будет.

Моя финка пятый номер,

Позолоченый носок.

Если кто еще не помер,

Припасай на гроб досок!

Зря старался — на полянке скинув комбез Ярослав показал! За такие партаки Лувр шкуру на абажур при жизни купит.

— Экож ты! Как папуас. Нахрена?

— Так всю блатную романтику в ретушь.

— Не сильно помогло. А свести?

— Свести дорого. А так вроде брутально.

— Ну да как заправский якудза! Брутальней некуда.

Тело от ног оплетал сине-зелёный дракон. Но знающему человеку все равно было видно первый слой.

— Начальник, всё путём!

— Ты Кольке про блатную романтику забудь рассказывать.

— Да вы что — я в понятиях. Зачем такое мальцу.

Малец стоял с открытым ртом и рассматривал картинную галерею. — Давай не стой, намыливайся, а то ребёнок сейчас гляделки сломает. Мы тебя, если ты с нами, 'Якудзой' звать будем.

— Зачем?

— Чтоб остальным, кто не с нами, заранее страшнее было.

— А я — с вами?

— Тебе решать!

— Тогда с вами, — весело растирая по телу травой вместо мочалки мыло, сообщил мне своё решение Ярослав

Тут мне запястье щипнуло. Это так теперь у нас в скрытом режиме интерком работает.

— А вы чего не моетесь, Виктор Палыч?

— Я вас сторожу и за птицами наблюдаю, а то пока мы тут все с голыми задами — они всю одежду растащат. Наглые и дикие.

— Я тут вот спросить хотел — почему вы травой моетесь?

— Есть другие решения?

— Тут я не видел ещё, а по берегу дальше губки валяются внушительных размеров.

— Какие губки? — не понял я.

— Морские, они в воде живут, ими моются — настоящие. Не синтетика китайская. Завтра, если надо — схожу наберу, тут километров пять, не больше.

— Надо. Нам, Ярослав, всё надо — даже губки!