Словами огня и леса. Часть 1

Любил, но не так, как тех, с кем желают разделить ложе. Имма была единственной, кому можно было доверять безраздельно. Она не умела выдавать тайны — слишком мало занимали ее чужие жизни. Смуглые пальцы находились в беспрестанном движении — словно на флейте играли, словно паук плел паутину. Искала частички неведомого, что могла — тянула к себе, что не могла — отмечала и шла за этим неведомым и в день, и в ночь, и в грозу, и в бешеный пыльный ветер.

Полюбовавшись стрекозой, вновь заключил ее в футляр из коры. Мастера-ювелиры Асталы были хороши, но Ийа из Рода Арайа не уступал им. Однако отдавать подарок пока рано, кое-что предстоит доделать.

Не было слышно шагов, но колыхнулась занавеска в дверном проеме. Мать заглянула в комнату, не церемонясь: знала, что Имма всего лишь подруга. Обратилась к сыну:

— Хатлахена зовет тебя. Отец уже там с утра.

— А ты?

— И меня, но я не хочу там быть. Поторопись. Ночью будет гроза!

— Она уже поет...

Едва уловимый рокот плыл над землей, пригибая траву.

Дома членов одного Рода — в одном квартале, хоть и не рядом; дом, куда предстояло явиться, находился в получасе ходьбы, за каналом. Ийа мог бы взять грис, но предпочитал передвигаться пешком, особенно перед грозой — как следует надышаться ее влажным мятным запахом. Заодно проводил Имму к границам кварталов Инау, задумчиво глянул на знак-обозначение: каменный столб с выбитым на нем пауком, золотым. Он был некрасив. Тяжелый, с мощными лапами, большими острыми жвалами — такой может сидеть в засаде, но на паутине не удержится и быструю добычу не поймает.

На веранде расположились, ожидая грозу, предвкушая ее буйство. Тучи тяжелым дыханием приминали траву, бугрились, ползли, сливались воедино, иногда в разрывах виден был розовый свет, но их быстро затягивало. Далекие вспышки молний предвещали — несладко придется Астале. Погибнут какие-нибудь одинокие пастухи — ладно, а если загорятся дома, это хуже, хотя Сильнейшие и их люди умеют не только зажигать, но и тушить огонь. А пока можно было смотреть. Черными стали края неба, а сполохи, озаряя его, не касались лиц.

Хозяин дома Хатлахена, массивный, ширококостный — среди семейства он выделялся, будто раскидистый бук среди сосен. Маата, его брат, отец Ийа, был давно нездоров, но не остался дома. И сам Ийа — несмотря на юность, его уже звали на семейные советы. Оба его старших брата сейчас отсутствовали в Астале — впрочем, они всегда были согласны с отцом. Вот и все почти, кто собрался, точнее, кому из обширного Рода доверили сегодня быть здесь.

Кроме них на веранде сидела Тайиаль — избранная подруга Хатлахены Арайа, вышедшая из рода Инау. Устроилась поуютней в плетеном кресле, что-то мурлычет себе под нос, сплетая и расплетая пальцы. Она была куда привлекательней Иммы, но семейное сходство прослеживалось — высоко поднятые маленькие уши, короткие изломанные брови... Ветер трепал бледно-голубое, потускневшее в сумерках полотно ее юбки, раскачивал серебряные цепочки серег, падающих на плечи Тайиаль, и серебро мелодично позвякивало. Хатлахена протянул руку и накрыл смуглые пальцы подруги широкой ладонью — за семь весен красота этой женщины еще не перестала волновать, Тайиаль была его тенью, его зеркалом. Ийа порой завидовал дяде — найти такую спутницу казалось делом тяжелым.

Не девчонка с бедных улиц, не танцовщица храмовая, что умирают по десять в год во время танца от темного пламени, пусть даже дочь сильного Рода, но не та, которая считает себя центром и мерилом всего — а женщина красивая, умная, молчаливая и преданная до безумия. Пусть даже слабого рода... неважно, не обязательно принимать ее детей как своих. Но Ийа еще совсем молод... конечно, такая найдется.

Служанка со свежим шрамом на щеке принесла питье, стараясь держаться как можно незаметней. Ийа случайно встретился с ней взглядом: не встречал ее раньше. Та втянула голову в плечи, растворилась в сумерках.

— Сегодня вы слишком многое натворили, — без обиняков сказал Маата, так, как мог бы распекать сопливого мальчишку. Краска выступила на лице юноши, он едва не вскочил — но собственный гнев был сладостным питьем; погас, стоило Ийа сделать глоток.

— Къятте полезно напоминать, что есть и другие, помимо его Рода.

— Дети из-за глиняных болванчиков так дерутся! — презрительно проговорил Хатлахена.

Ийа в ответ улыбнулся, и улыбка его была нежной. С такой улыбкой он едва ли не больше всех южан напоминал принявшую человечий облик тахилику. Но Хатлахена лишь отмахнулся. Он держал змей в собственном доме.

— Мальчишка, их младший, еще жив, — обратился он к брату. — Его череп должен был лопнуть, сердце стать углем — но он жив и смеется у себя в саду.

— Боишься, что скоро рухнет второе крыло? — насмешливо протянул юноша.

— Сколопендру лучше убить маленькой, не ждать, пока вырастет и укусит. Я всегда это говорил. Но после сегодняшнего кто-то еще сомневается? Нет смысла дальше ждать.

— Ах, — выдохнула Тайиаль изумленно, и это было все, что она сказала. Придерживала полотно широкой юбки и молчала. Маата же молча кивнул.

— Я по-прежнему против, — сказал юноша, — Он, конечно, существо несносное, но совсем ребенок. А вот его старшего... — он не договорил, но глаза прищурились нехорошо.

— Пока ты будешь считать его малышом, он вырастет.

— Может, и нет. Вспомни, ему было плохо после Дома Звезд, мало ли что смеется сейчас. На сей раз повезло. В другой раз — вряд ли. Лучше пусть он убьет себя сам... Если Къятты не станет, это скоро случится. Дед попросту не уследит за этим зверенышем.

На лице Хатлахены появилось неудовольствие.

— Тебе не идет жалость.

— Я и не жалею, — Ийа пожал плечами, — Но все должно быть разумно. Ты же узнавал, что думают другие. Убийства ребенка никто не одобрит. Особенно такого... ценного.

— Боишься? — массивное тело качнулось вперед, словно камень к обрыву.

— Я ничего не боюсь, — произнес это настолько презрительно, что Хатлахена опешил.

— Тогда, Бездна в тебе, что ты изображаешь из себя девицу-недотрогу?

Тайиаль фыркнула в кулачок, так сравнение позабавило.

— Недотроги часто имеют в итоге больше, дорогой дядя, — засмеялся юноша, ничуть не обиженный. — Ты не хочешь прежде посоветоваться с Главой Рода? Он так и не сказал тебе да или нет.

— Нет. Араханна пусть остается в стороне — ему хватает забот. К тому же он уже стар... Сейчас прекрасный момент, после такого выплеска Силы мальчишка какое-то время будет не в лучшей форме. Так что подумаем, как вернее посбивать золотую чеканку с великолепия рода Тайау.

— Какое там великолепие, — обронил Ийа в сторону. — Если бы не Ахатта с внуками, остальные их ветви так себе, ничего особенного...

— Ты уверен, что другие Рода нас поддержат? — усомнился Маата.

— Я говорил со многими. Тарра, конечно, безнадежен, но Кети, или Халлики с сестрой...

— Но все же опасно, — тихо произнесла Тайиаль. — Они могут и передумать...

— Я же не безумец, делать всё в открытую! Ни в чем нельзя будет нас обвинить. А после... Могут пошуметь для порядка, а на деле будут лишь благодарны, — Ийа поймал брошенный на себя косой взгляд. — Да и вряд ли что-то придумают. Разве что вызвать Къятту на поединок, — мужчины расхохотались, и Тайиаль с ними.

Раздался звон колокольчиков, и на террасу вбежало существо в огромном венке из ярко-рыжих цветов и сине-золотой накидке Тайиаль, и запищало:

— Я лесной дух!

— Алья, Алья! — женщина вскочила с места, укоризненно глядя на дочь. — Беги, играй в другом месте. Или... — она виновато оглянулась на Хатлахену, взглядом испрашивая позволения идти.

— Оставь! — Ийа потянулся к девочке, подхватил ее на руки, подбросил в воздух. Его привязанность к малышке пяти весен от роду была известна. Пожалуй, он любил ее больше, чем родной отец, у которого было трое других детей.

Алья радостно завизжала, оказавшись в воздухе, и завопила:

— Я птица, я птица!

Замахала руками:

— Я плыву по воздуху!

На Хатлахену снизошло вдохновение:

— Лодка. Мальчишка любит плавать в той глухой заводи. Если сумеем возмутить воду... Там нет людей, а мальчишка неосторожен и самоуверен, мало кто заподозрит...

— Прямо на их земле? — спросил Ийа, опуская девочку наземь.

— Пошлем туда верного человека, умеющего скрываться, — сказал Хатлахена.

— Дядя! — Ийа встал в раздражении, отстранил Алью. — Да оставь ты ребенка в покое! Как ты не понимаешь — он еще мал, его можно повести туда, куда нужно. Ты знаешь, как может быть полезен Югу...

— Скорее, вреден. Даже если забыть, что слушает он мало кого, появление отмеченных Пламенем никогда не приводило к добру. Кончалось одинаково — осознав свою силу, они становились неуправляемыми, — сказал Маата.

— Пугаться следов энихи... — пробормотал Ийа, одним длинным движением садясь на место и устраиваясь поудобней. — Я не хочу этого, — негромко проговорил затем. — Ребенок должен остаться жить.

— Твое мнение ничего не меняет, — раздраженно сказал Хатлахена, потирая кончики пальцев. — Нас больше. Твои братья дадут согласие. И Араханна согласился бы, окажись он здесь.

— Хорошо. Остается принять.

Дядя отвернулся от племянника — знал, что Ийа не пойдет против общего решения. Может, попытается спасти это малолетнее наказание? Пусть. Къятта Тайау скорее сам утопит братишку, чем позволит ему принять спасение из рук давнего недруга. Да Ийа и не рискнет подставить под удар свой Род, и ради кого?

— Остается решить, кого мы пошлем в заводь. Одного из доверенных синта, из тех, кто сумеет управиться с водой, или кого-нибудь из верных нам людей на стороне? Такого придется убрать сразу после.

— Синта, — сказал Маата. — Он, если что, сумеет сам умереть быстро и нас не выдаст.

— Лишь бы не спутал, что должен делать, — довольный, обронил Хатлахена, и его женщина улыбнулась, кивнув. Потянула дочь за собой — девочке пора спать, хотя вряд ли она угомонится в грозу. Отсутствия Тайиаль никто не заметил.

— Не стоит спешить и не стоит тянуть. Пока над мальчишкой слишком дрожат, никто не отпустит его на реку.

— Дня через два он и сам сбежит, — сказал Ийа мягко — словно совиное перо упало. Веки опущены, ресницы вздрагивают — задумался. Хатлахена не сдерживал недовольства, проступившего на лице. Племянник не пойдет против решения большинства... но он себе на уме.

О том, что произошло в заводи, как и почему едва не утонули Кайе и Къятта, стало известно быстро.

Совет собирался каждую луну — но мог быть созван и вне назначенного времени, если таково было пожелание одного из членов Совета. На сей раз глава его, Ахатта Тайау, вызвал в Дом Звезд остальных пятнадцать человек — по двое от каждого Рода; восемь Родов с тех пор, как Шиталь Анамара вернула своим право тут заседать. Совсем молодая, она всего пару лун как вошла в Совет, и произошло это после бурных споров всех остальных. Но Анамара сочли снова достойными занять каменное сиденье в Доме Звезд.

Кети Инау и Улине, мать Иммы — с грубоватыми лицами и худощавыми телами, одетые в светло-синее наперекор обычаю — будто дело не о жизни и смерти шло.

Араханна и Хатлахена Арайа — первый был немногим моложе Ахатты, но выглядел очень плохо, на последних Советах он говорил мало, словно что-то сдавливало его грудь и мешало дышать. Такой же недуг около года как поразил отца Ийа, только развивался быстрей — иначе, возможно, сегодня в Дом Звезд пришел бы он.

Потом появились двое из Рода Икиари, снова две женщины. Но если Улине пришла вместо мужа, который решал дела на побережье, эти были членами Совета постоянно. Двоюродные сестры, Халлика и Тумайни, родились в один год и в один день и походили на близнецов — настолько одинаково было выражение их лиц и манера держаться. Разве что Тумайни повыше, потоньше в кости и глаза ее отливали серебром, тогда как у сестры — медью. Сухие, жилистые, с профилями хищных птиц, сестры Икиари не разлучались и на миг. Одна начинала фразу, другая ее продолжала. Сестры напоминали собственный знак Рода — сплетенные лианы, на которых соседствовали шипы и бутоны.

Следом пришли невысокие, плосколицые, с цепким взглядом Кауки; Тиахиу; глава Роду Икуи — Тарра с родственником своим, и Шиталь, высокая, статная, с пышными волосами едва до плеч.

И еще Ахатта привел обоих своих внуков, на Совет — впервые.

Зал Совета не затронуло недавнее разрушение. На отведенном каждому каменном сиденье высечен был знак Рода — и несколько сидений пустовало, знак был с них сбит. Не всегда тот или иной Род входил в число Сильнейших, некоторые канули в безвестность или прервались.

Тишина шуршала, обвивая тихие разговоры; примолкла, когда Шиталь начала расспрашивать мальчика. Не дед, чтобы не говорили потом — мол, он своими вопросами подсказал ответы. Но из слов Кайе мало что следовало — все шло, как обычно, потом вода поднялась, закружилась, потянула на дно. Отвечал, исподлобья рассматривая всех, и ясно было, что находиться здесь он не хочет. И говорить бы не стал — неприятно ему прилюдно рассказывать, как едва не утонул.

Потом Къятта вышел на середину — в голосе, бронзово-звонком, плескалась плохо сдерживаемая злоба. Но про заводь он рассказал четко и быстро. Ни один человек не усомнился в сказанном. Но ошибиться... может любой. И воспользоваться ситуацией, чтобы свести счеты не с тем человеком — тоже.

В неярком свете покачивалось золото серег, вздрагивали блики на нем.

— Ты нашел тело, но разве там не могло быть еще одного человека? Разве не мог всё сделать другой, а на этого лишь перекинуть вину? — спросил Ахатта, громко, отчетливо. Никто не сможет обвинить его в попытке извлечь выгоду из ситуации. Он спросит то, что спросил бы противник Къятты. А уголки губ главы Рода упорно приподнимаются в улыбке, несмотря на попытку ее скрыть.

...После событий в заводе Къятта пришел к нему и рассказал о послании. Ахатта разгневался — нельзя было молчать о таком! Но после вместе с внуком задумался, кто мог предупредить. Къятта подозревал ловушку на обоих, Ахатта считал — тот ошибается. Предупредил неизвестный друг; слишком глупо было бы плести такую хлипкую паутину и рассчитывать, что Къятта не сумеет ее порвать. Так ведь и вышло — похоже, нападавший переоценил свои силы, не захотел уйти с пустыми руками. Его убило собственное перенапряжение, сразу двоих утопить попытался.

"Я расскажу на Совете об этом послании", — заявил Къятта.

"Оставь", — велел Ахатта. Если кто-то сумел подслушать, захотел помочь, не стоило подставлять этого человека. Он ведь может и еще пригодиться.

Но Совете Къятта сказал, что просто почувствовал беспокойство, вот и примчался проведать братишку. Вовремя...

— Я узнал и знак, и лицо. Это помощник старшего над синта Хатлахены. Думаете, кто-то из третьего Рода смог убить его и притащить к заводи в наших Кварталах?? И никому не попасть на глаза?