Царство медное

"Ну что может случиться за несколько часов моего отсутствия?" — подумал он.

На даче было тихо. Виктор поставил машину в гараж, прошел от калитки к веранде. А потом он увидел дохлую ворону.

Птица лежала прямо на порожках, приоткрыв клюв и распластав крылья. Ее перья были измазаны кровью. Виктор брезгливо носком ботинка спихнул ее с порожек и увидел еще одну — эта лежала на лестничных перилах, а еще у нее была отсечена голова.

Виктор почувствовал дурноту, в мозгу зазвенели первые колокольчики тревоги. Холодея, он ухватился за дверь — так и есть. Дверь не была заперта.

Тогда ученый пулей влетел в помещение, борясь со страхом увидеть в доме что-то похуже мертвых птиц. Но увидел только Яна, который, сгорбившись, сидел за столом и перелистывал страницы книги. А еще он играл кухонным ножом Виктора, расслабленным жестом бросал его с высоты локтя прямо в полированную поверхность стола.

Виктор сначала стоял, оцепенев и не веря своим глазам, потом издал гневный рык и кинулся к Яну.

— Сейчас же положи нож! — завопил он.

Лезвие в последний раз вонзилось в стол, и осталось там, слегка покачиваясь от тяжести рукоятки. Ян убрал руку, но голову не поднял.

— Ты... ты, — Виктор задыхался, не находя слов. — Я предупреждал, чтоб ты сидел тише воды, ниже травы! А ты...

— Я сижу, — логично заметил Ян.

— Да неужели? Скажи на милость! — ученый едва не взвыл, видя, во что превратился новый кухонный стол. — Это антарийский кедр, твою-то мать!

Ян промолчал.

— Да вы там все неандертальцы, что ли? — Виктор был вне себя от злости. — Как вести себя не понимаете? Как ты вообще умудрился выйти?

— Здесь простой замок.

Ученый в раздражении вскинул руки.

— Отлично! Ты мне еще и замок сломал! А что за дохлые вороны раскиданы по всей веранде?

— Прилетели на паданцы, — ответил Ян, пролистнул еще одну страницу и пояснил:

— Мешали читать. Немного потренировался.

— Голову себе потренируй! — Виктор выдернул из стола нож и кинул его в мойку.

Ян аккуратно закрыл книгу, заложив страницы фантиком конфеты.

— Если ты продолжишь говорить со мной в подобном тоне, — скучным голосом произнес он, — я вырежу тебе печень.

Виктор осекся и замолчал.

— Странный рапорт, — меж тем сказал Ян, указывая на книгу. — Излишне подробный. Много внимания уделено гражданским. Почему?

Виктор едва не рассмеялся, сощурился недоверчиво — не шутит ли? Ян не шутил. Поэтому и ученому смеяться перехотелось.

— Это не рапорт, — ответил он хрипло, прокашлялся и повторил. — Это не рапорт, а художественное произведение. О жизни людей до Сумеречной эпохи.

— Все придумано?

— Не все. Какие-то герои вымышлены, какие-то существовали реально. Понравилось?

Виктору вдруг стало интересно узнать мнение существа, выросшего в чуждой культуре. А, может, у них и культуры-то никакой не было.

Ян задумчиво склонил голову на бок.

— Многое непонятно, — ровно произнес он. — Нелогично. Война нелогична.

— Вот тут ты прав, — согласился Виктор. — Война сама по себе крайне нелогична.

— Не так, — возразил Ян. — Война логична. Нелогично слишком много рассуждать об этом. Все просто. Есть цель. Есть пути достижения. Есть результат.

— Это не только исторический, но и философский роман, — заметил Виктор. — О жизни вообще, о человеческих взаимоотношениях, о мужестве...

Ян приподнял брови.

— Моему бывшему наставнику, — ответил он, — осколок распорол живот. С вывороченными кишками он дотащил до Улья ракетную установку. Ночью. Через болота. Потому, что есть долг. Есть Устав. Принял решение — иди и выполняй. Не принял — сиди и не дергайся. Каждый делает только то, что он должен и может сделать. Зачем столько болтать?

— Да при чем тут это! — рассердился Виктор. — Я тебе о литературе толкую! Да и вообще, то техника, а то люди.

— Люди — это сырье, — отрезал Ян. — А ракет у нас мало.

Виктор махнул рукой, чувствуя, что снова начинает раздражаться. Так бывало всегда, когда ему приходилось общаться с Яном дольше десяти минут, поэтому решил перевести тему:

— Ну, так что с этим твоим наставником? Наградили его?

— Это как?

— Ну... — Виктор запнулся. — Орден дали? Или медаль? Или почетную грамоту? Или что там у вас дают в качестве поощрения?

— Ничего не дают. Зашили и в строй. Правда, недолго служил.

— Погиб? — догадался Виктор.

— Я его убил, — поправил Ян, потом вдруг улыбнулся и доверительно, будто старому другу, признался:

— Мечтал об этом с момента перерождения.

На это Виктор не нашелся, что сказать. Еще меньше, чем сам васпа, ему нравился васпа улыбающийся — выглядело это крайне неестественно, а порой и жутко.

Прошла еще одна ночь, и на этот раз она была спокойна. Правда, половину ночи Виктору отчего-то снился князь Болконский в красном преторианском кителе, но это он списал на усталость и стресс.

Наутро сквозь облака наконец-то проглянуло солнце, и Виктор подумал, что этот теплый и погожий денек никак не годится для такого печального мероприятия, как похороны.

Виктор собирался тщательно — начисто выбрился, надел новую черную рубашку и черный костюм. Он думал про всех своих погибших товарищей, и не представлял, как смотреть в лица их родным, что говорить... Волна вины снова начала захлестывать его с головой. И настроение только ухудшилось при появлении Яна.

Ученый отметил, что с потерей военного мундира Ян растерял половину своей демонической харизмы, и новые брюки и рубашка в сочетании с черной повязкой через голову смотрелись достаточно нелепо. Ян тоже осознавал это и, как тогда в Выгжеле, старался стать незаметнее, поворачиваясь к Виктору здоровой, не изуродованной частью лица. Ученый подумал, что встреть он васпу впервые у себя в институте — принял бы за одного из аспирантов.

— Я еду с тобой, — сказал Ян.

Виктор прекратил укладывать волосы и сердито воззрился на него в отражение зеркала.

— Вообще-то, сегодня похороны, — как можно более сдержанно ответил ученый. — Потерпи еще один день.

— Нет, — отрезал Ян. — Довольно ждать. Я здоров. Выгляжу как человек. Едем.

Виктор в раздражении швырнул расческу и повернулся к Яну.

— Ты что, не понимаешь? — повысил он голос — Я еду на похороны своих товарищей! Людей, которых убил ты!

— Фактически, я убил только двоих, — рассудительно ответил Ян.

— Да? — вспылил Виктор, сжимая кулаки. — А Савелий? Он погиб, когда падал твой вертолет! А Дерек? Его застрелили твои соплеменники, разве нет? Все они погибли из-за тебя!

Виктор вдруг почувствовал жжение в глазах.

"Только бы не расплакаться перед этим... Как он сказал вчера? Люди — сырье?"

— Да, черт возьми! — с ненавистью в голосе продолжил он. — Пусть двоих — но это люди! Ты отнял жизни! Ты — убийца! У Мириам сын сиротой остался, между прочим!

Ян демонстративно повернулся к ученому спиной и принялся надевать куртку.

— Сбавь тон, — бросил он через плечо. — Это не первый сирота.

— Оставить бы тебя в тайге, болотникам на радость, — мстительно произнес Виктор. — А еще лучше морду набить.

— Ты не сделаешь этого, — спокойно отозвался Ян.

Самым мерзким было то, что он был прав. Васпа порой мог выглядеть нелепо, но Виктор не обманывался внешностью — в воздухе все еще ощущался легкий аромат озона и гари, и половицы куда более громким скрипом отзывались на шаги Яна, и шрам на ладони никуда не подевался тоже.

— Зачем тебе идти со мной на похороны? — угрюмо спросил Виктор.

— Незачем, — сказал Ян. — Я не иду.

— Тогда что тебе нужно в городе?

— Информация. У вас есть место, где можно узнать о событиях последних тридцати лет? Имена людей? Даты рождения, смерти?

— Тебе нужно в главный информационный центр, — буркнул Виктор. — В архивный отдел. Но не знаю, справишься ли сам...

— Я справлюсь, — уверенно ответил Ян. — Отвези меня туда.

И Виктор сдался.

Некоторое время они ехали молча, не глядя друг на друга. Ученый сосредоточенно смотрел на проселочную дорогу, объезжая попадающиеся на пути рытвины. Ян сидел неподвижно, привычно ссутулившись и опустив голову, и Виктор не мог сказать, спит васпа или бодрствует: кидая редкие косые взгляды на пассажира, он видел лишь черный кружок повязки и изрезанную шрамами щеку. Поэтому Виктор едва не подпрыгнул на месте и дернул руль, когда Ян первым нарушил молчание.

— Я прочел книгу, — сказал он. — Ты прав. Я не понимаю. Многое мне кажется бесполезным и нелогичным.

— Я в этом и не сомневался, — отозвался Виктор.

— Объясни.

Ученый стрельнул взглядом вбок. Ян смотрел на него с выражением крайней сосредоточенности.

— Есть три основных инстинкта, — строго произнес васпа, — самосохранение, размножение и добывание пищи. Когда мне что-то нужно — я просто иду и беру это. Без разговоров.

— Veni, vidi, vici? — Виктор криво усмехнулся. — Ну, а если не дадут?

— Невозможно. Я всегда получаю, что хочу.

— А как же дружба? — не сдавался Виктор. — А любовь? Любовь твоих родных, любовь женщины, в конце концов?

— Бессмыслица, — ответил Ян. — Шелуха. Женщин я беру, когда пожелаю. Если что-то становится ненужно — я просто избавляюсь от этого.

— Вот это прекрасно! — саркастично воскликнул Виктор. — Значит, когда я стану тебе не нужен — от меня ты избавишься тоже?

— Но пока ты нужен, — возразил Ян. — Зачем болтать об этом сейчас?

— Вот уж спасибо, утешил!

— Ты судишь своими мерками, — спокойно сказал Ян. — Эмоциями. Но мы их не испытываем. Излишняя эмоциональность губительна.

— Способность чувствовать, переживать, испытывать те или иные эмоции — это естественный процесс эволюции, — заспорил Виктор. — Это развивается из простейших инстинктов и это то, что отличает человека разумного от остального животного мира.

— Неверно, — перебил его Ян. — Животные знают, что такое страх или боль. Но контроль — вот, что отличает разум. Если бы я не научился контролировать себя, я бы не пережил и первую зиму после перерождения. А Рихт поддался эмоциям и потерял контроль. Поэтому я легко смог его убить. Все бесполезное должно быть отсечено.

— Постой, постой, — вспомнил вдруг ученый. — А как же вопросы нравственности? Я помню, та ведьма, Нанна, рассказывала мне, что ты спас ее от односельчан. Ты уже тогда знал, что она понадобится тебе в будущем?

— Нет, — признался Ян. — Не знал.

— Тогда с твоей стороны это был высоконравственный поступок, не находишь? Значит, не такие уж вы бездушные механизмы, как любите о себе говорить? — торжествующе закончил Виктор.

Ян задумался. Думал долго. Похоже, слова Виктора привели его в замешательство. Наконец, он произнес:

— Может, ты прав. Я был еще солдатом. И многое не понимал. Но потом я понял.

Он помолчал еще и добавил:

— Она похожа на меня.

— То есть? — уточнил Виктор.

Ян улыбнулся.

— Люди отвергли ее, — сказал он. — Травмировали. За то, что она была другой. Она могла умереть. Но выжила. Это было ее перерождение. И я почувствовал это, потому что переродился тоже, — его улыбка теперь стала похожа на оскал. — Ваш мир оттолкнул нас. И мы отгородились от него. Перестали быть его частью. Я учил ее жить с этим, как учили меня. Разница лишь в том, что я — окончательная, закрытая система. Она же продолжает цепляться за внешний мир, — он озадаченно нахмурился. — Я не знаю, почему...

— Возможно, ей нужно что-то большее, — ответил Виктор.

— Я могу дать все.

— Нет, — покачал головой Виктор. — Любовь, верность... То, о чем рассказывается в книгах. Все, что кажется тебе бесполезным. Этого ты ей дать не можешь.

Машина въехала в город. Извилистая дорога сразу сменилась строгими улицами, преломляющимися под прямым углом на перекрестках, а тишина пригорода — гомоном толпы и шорохами автомобильных шин. Ян сразу притих, и Виктор подумал, что многолюдный Дербенд проглотит васпу, как песчинку.

Информационный центр представлял собой высотное здание, у которого сновали толпы народу. Виктор припарковался и некоторое время подробно разъяснял Яну, как найти архивный отдел, что спросить и как вызвать такси при необходимости. В последнюю очередь отдал ему телефон и карту города, где указал и свой адрес, и местоположение дачного поселка.

— Запомнишь? — спросил он под конец.

Ян утвердительно кивнул и сказал:

— Я запоминаю информацию с первого раза. В Даре не повторяют дважды.

— Ну тогда, — сказал ученый, — запомни еще вот что: не привлекай к себе внимание. И не ввязывайся ни во что без надобности.

Ян снова согласно кивнул и вышел из машины.

Виктор еще несколько минут понаблюдал, как его фигура движется сквозь толпу. Думал о том, как должно быть неуютно чувствует себя существо, всю жизнь прожившее в глухих лесах и вдруг попавшее в суету большого города.

И, хотя на Яне теперь не было его мундира, и никто из людей не догадывался, кто находится рядом с ними, Виктор все равно замечал, как они неосознанно отходят, отодвигаются в сторону, освобождая Яну дорогу. Будто чувствовали движение некой силы, одно появление которой могло разрушить весь привычный уклад их жизни.

"Оса в муравейнике", — почему-то пришло на ум.

Виктор подождал, пока Ян не скроется в дверях центра, развернул машину и двинулся на запад. До похорон оставалось около получаса.

15. Letum non omnia finit

Он все же немного опоздал к началу.

Когда Виктор подъехал к кладбищу, отпевание уже началось. По воздуху разносился тяжелый запах ладана. С погибшими пришло проститься довольно много народу, и Виктору пришлось аккуратно протискиваться в толпе, выставляя перед собой венок, будто щит. Люди пропускали его молча, и ученый вспомнил, как так же молчаливо и аккуратно расступалась толпа перед Яном.

"А они мертвы, — подумал Виктор. — Все мои товарищи... Зато их убийца каких-то полчаса назад преспокойно зашел в информационный центр. И привез его сюда я..."

В глазах снова защипало, не то от ветра, не то от пронзительных звуков молитвы, не то от нахлынувшей вновь ненависти к Яну, к себе, ко всей этой чертовой экспедиции.

Две старушки в черных платках тихонько перешептывались за спиной Виктора.

— В закрытых гробах хоронят, — услышал он. — Говорят, везти нечего было: звери поели.

— Да и что говорить, — поддакнула вторая. — Места гиблые. Найди, попробуй.

Виктор протиснулся еще ближе.

Четыре гроба стояли в ряд. Облака расползались дымными клочьями, пропуская сквозь прорехи медные языки солнца: они жарко облизывали полированные бока гробов. Виктору вдруг вспомнилось, как хоронили его жену — тогда гроб тоже был закрытым (разбитое лицо едва удалось собрать по кусочкам), и тучи, будто еще одна гробовая крышка, низко нависали над кладбищем. Виктор помнил, как порывистый ветер швырял ему за ворот пригоршни снежинок и подумал, что непогода больше подошла бы такому печальному мероприятию. Так было бы легче. Гораздо легче, чем слушать, как молитвы и плач вплетаются в гомон воронья, в сухой шелест осенней листвы, и поднимаются выше золоченых макушек тополей, где в прозрачной белизне вертит свои жернова рыжее солнце.