У нас на востоке заканчивалась ночь, а здесь, на западном краю мира, она даже и не начиналась, просто дело от полудня к вечеру шло. Я подоспел как раз к безгрешному походному питию взваров и отваров, сопровождающему воспоминания старых рыцарей о покойном императоре и его повадках. Рассказывал Когори Тумару, как самый приближенный к Его Величеству.
— ...Бенги-то улизнул, ему, дескать, неотложно чужих посольских принимать и своих наставлять перед отъездом на восток, а я и другие остались. Стоим перед рабочим троном, сиречь перед креслом в его кабинете, постукиваем зубками, в тесный гуртик сбившись, ждем своей участи и очереди. Его Величество выслушивает доклады и сопит, молнии по пальчикам так и бегают, да всё фиолетовые, аж почти чёрные... Вероятность того, что еще до наступления нового дня кто-то из нас укоротится на голову, возрастает и возрастает неуклонно... Ну... за себя я не шибко боялся в тот день, по делам благополучен стоял, разве что в случайное мог вляпаться, а вот другие... И тут на наше счастье Токи провинился, его Высочество престолонаследник. Старик, по своему обыкновению, вставал рано, поблажек отпрыску делать не стал: выдернул его прямо из алькова, приказав доставить в том виде как он есть, не завозя домой. Привезли. Предстал перед стариком наш будущий император во всем похмельном безобразии, перегар — на сто локтей вокруг, да еще засос на шее — кружевной воротник смят и порван, под ним все видно...
— Так он что — одетым спал???
— Санги, ты иногда просто как ребенок! Да, спал одетый, ибо никто из челяди не посмел раздевать упившегося до беспамятного состояния принца-престолонаследника! Это он потом, когда повзрослел, умеренность набрал, а тогда еще гулял будь здоров! Хогги, а ты ведь должен хорошо помнить, каков стал наш Токугари в пору зрелой умеренности...
Все трое рассмеялись, вспомнив знаменательный случай с оргией и дуэлью.
— Гм... Продолжаю. Спал одетый, ибо заранее отдал строжайший приказ: если потерял он память и сознание на пиру — не трогать! Перенести на ложе и оставить как есть! Под страхом смерти. Осторожничал... весь в батю... Да вся их порода такая.
— Не проще было бы не напиваться, Когги?
— Тоже неплохое решение, но не всякому рыцарю под стать.
— В любом случае, сие — разумная предосторожность для наследника империи, но... дядя Когори, а засос тогда откуда?
— С прошлых ночей. Просто в этот раз — я же говорю — воротник помялся и порвался, и обнажил — демоны знают кем — обласканную шею.
— Значит, ты демон, Когги. Ты ведь точно знал — кто она такая? Признайся: ты демон?
— Опять ты за свои подначки... Санги, я тогда прекращаю рассказывать, если вы оба тут такие умные.
Когори Тумару выждал, пока оба его собеседника наговорят ему достаточное количество оправдательных и извинительных слов и охотно продолжил свою повесть, ибо рассказывать-то он любил, но жизнь и положение по службе не позволяли давать волю языку... А иногда так хотелось!.. И сегодня как раз можно — все свои.
— Тогда придержи когти, Санги, и больше меня не перебивай. Свое остроумие можешь оттачивать вот на этом кувшине, и то не сейчас. а когда-нибудь попозже... Сбил меня, старый змей! На чем я остановился?
— Воротник у престолонаследника порвался и помялся, обнажив шею в засосах, дядя Когори, а Его Величество сместил свой гнев на сына.
— Вот-вот. Ну... старый хрыч взялся его спрашивать о том, о сем... Токи не хуже нашего видит, как у Его Величества молнии на кулаках трещат, но голос у императора спокоен, ровен, стало быть, надобно делать вид, что ничего такого ужасного не происходит. Всё согласно этикету. Мы, как я уже говорил, составили полукруг возле его стола, молча стоим, слушаем, как это и подобает вышколенным слугам, беседу наших сюзеренов, отца и сына. Если уж строго по этикету событие разбирать, то старый император чихать хотел на этикет: он должен был разговаривать с сыном так, словно бы нас вообще нет на белом свете, либо мы все убежали прочь на десяток долгих локтей... Хогги, не сочти за труд, плесни, пожалуйста, еще взварчику... А он, вишь, постоянно давал понять, что видит нас, присутствующих, всех вместе и каждого по отдельности, что говорит именно при нас... Сие тоже отнюдь не убавляло нашей тревожности, ибо мы оставались вовлечены... ну, вы понимаете...
Оба рыцаря согласно кивнули. Да, некоторые правила придворного этикета должны соблюдаться весьма строго, вот например: знатное лицо очень редко имеет возможность беседовать с другим знатным лицом один на один, все время шныряют вокруг пажи, слуги, рабы, приживалы, вестовые, часовые и тому подобное. Но если беседующие примерно равны положением и благородством, а все окружающие стоят на несколько ступеней пониже, то беседующим положено общаться так, словно бы они совершенно одни. Это очень тонкое и сложное искусство, одно из тех, что надежно отделяет знать от черни и поэтому доступное немногим: с одной стороны поддерживать естественную, откровенную и доверительную беседу, а с другой — сделать так, чтобы нескромные глаза и уши не имели возможности передать услышанное и увиденное в нежелательные пределы...
— ... но, батюшка...
— Что-о-о??? Какой я тебе батюшка!? Нет, ну вы слышали, судари мои? Какова наглость! Запомни, дружок: здесь, в присутствии всех этих людей, благороднейших рыцарей империи, моих советников, соратников и друзей, я тебе не батюшка, запомни это как следует, еще раз говорю, не батюшка, не сватушка, а высшее должностное лицо нашего государства, а именно — император! Запомнил?
— Да, государь!
— То-то же... батюшка... Продолжай. Отчего же ты так устал, ваше Высочество, что тебе понадобилось отдыхать до беспамятства?
— Дозвольте говорить как на духу, Ваше Величество? — спросил принц императора. А старик не пожелал услышать намека и просто кивнул: давай, мол, как жрецу на исповеди... но — при всех. — Ваше Величество намедни повелели мне разобрать сыскные дела по мятежу в Заречном уделе, чем я и занимался, настолько рьяно, насколько это позволяли мне мои скромные силы...
— Помню, и что? Нам с Когори и без этих дурацких попыток неповиновения дел хватает. Случай несложный.
А надобно сказать, что случай действительно был пустяковый: некий дремучий барон прошлепал каким-то образом указ Его Величества об осеннем прекращении междуусобиц... или в связи не помню уж с чем вышел сей указ... и пошел в поход на соседа. Всем все ясно, свидетелей полно, розыск завершен, оставалось только — набрать произвольно половину слуг и родственников барона и казнить вместе с ним. Выбирай кого угодно: женщины и дети до двенадцати лет не при чем, а все мужчины считаются равно виноваты. И тут наш принц Токугари батюшке своему выдает:
— Да, государь, случай прост. Но виноватых вы доверили мне выбирать, а за каждым выбором — кол или плаха, с ощущением, словно бы это я лично жизни гублю. Я сделал все как положено, однако мне сие в тягость показалось, вот я и...
— Что — и?
— Напился.
— Он напился! Где это... ну... посох, плеть, камень... что-нибудь потяжелее... Ох, лень самому вставать. Отставить, Лари... — Государь пригасил мановением руки поисковую прыть начальника охраны, стоявшего в карауле тут же, за креслом, напротив нас, притворно кашлянул раз, другой и снова взял себя в руки. — Как же так, Токи? Я даже слегка растерялся от твоих слов. А почему я служу отечеству и не напиваюсь при этом? Почему Лари Гуро не напивается? Принц Камазза, его святейшество Ару, канцлер Бенгироми Лаудорбенгель, купец Мому Рагза — вон они все стоят, все при деле — и все трезвые как стеклышко! А где Бенги, кстати? Ах, да, с послами... Вот, судари, полюбуйтесь на нашего неженку: перед вами никто иной как принц-престолонаследник! Ваш будущий владыка!.. Это он про себя так считает... Хорошо, оставим всех других и вернемся к нам с тобой, сын. Почему я могу принимать эти суровые решения и при этом не запивать? Я ведь, в отличие от тебя, проделывал сие многажды и ни разу не дрогнул, не запил, слабины не дал. А ведь в тебе сил и самой жизни должно быть побольше, чем у меня, старика? Почему же ты прогнулся, Токи?
И тут вдруг наш принц явил голос, да претвердый, едва ли не бас:
— А потому, Ваше Величество, что жизнь строится точь-в-точь по тем законам, что Вы же сами мне по-отечески разъяснили.
— А именно?
— А именно, что Вы милостиво внушали мне с детства, указывая, в виде примера на пробитые тропы среди сугробов: дескать, впереди идущий хоть и испытывает, в сравнении с последователями, дополнительные трудности нехоженого пути, но зато сам определяет длительность, скорость и направление движения, и от этого куда меньше устает, нежели те, кто покорно влачатся позади, вслепую подчиняясь воле впереди идущего. Вот и я подписывал приказы о казнях, не прочувствовав лично вины обреченных на казнь, и от этого моей душе было больно, и она устала.
— Я никогда не слышал об этом случае, дядя Когори! Истинный воин ту речь держал перед Его Величеством! И при этом — основательно говорил! Еще один повод считать, что нам повезло с новым императором!
— Гм... Старый, при всех его недостатках, тоже был неплох, даже ничуть не хуже, если к нему притереться... Одним словом, принц Токугари брякнул сие и мы замерли. Я — точно замер и обмер, ибо уже зарекся угадывать, куда может повернуться императорская мысль. Она ведь у него — в любую сторону капканом глядит.
— И что было дальше, Когги? Мне про этот занятный случай тоже ведь ничего не известно?
— Дальше старикан замер в размышлениях, вполне возможно, что вспомнил намек принца о нежелании говорить прилюдно, вполне возможно, что осознал его правоту... Так или иначе, вдоволь поразмыслив, он немедленно нас всех выгнал из кабинета и остался с сыном один на один.
— И что потом?
— Да ничего, Санги. Почему-то я до сих пор подозреваю, что он не убил его до смерти и даже оставил престолонаследником. А как именно это происходило — не слышал, за дверями стоял.
Все трое рассмеялись, а Когори Тумару громче всех, ибо последними словами ему удалось утереть нос своему старому другу, насмешнику Санги Бо.
Когори Тумару, самый осведомленный человек в империи, если конечно, не считать меня и покойного императора, мог бы добавить к своему рассказу много любопытного, например: по странному стечению обстоятельств, некая сударыня, фрейлина Ее Величества, уязвившая засосами шею и грудь престолонаследника в позапрошлую ночь, часть прошлой ночи провела на ложе Его Величества и с ним вела себя куда как более скромно. Император и глава имперского сыска об этом совпадении знали, а принц Токугари — нет... Или еще: один из любимчиков императора, хитрющий канцлер Бенгироми Лаудорбенгель, сбежавший от монаршей грозы якобы по неотложным посольским делам (проверяй, не проверяй — причина безупречна, не подкопаешься!), после того случая на несколько лет попал в глухую немилость к своему государю, немилость ни единым словом вслух не проявленную, но тем не менее, очевидную для всех опытных царедворцев. Это был долгий и тяжкий урок, лет пять он длился, но усвоили его все "ближние", а не только хитромудрый и робкий канцлер Бенги. И когда однажды, через несколько лет, государь, после очередного совета в этом же кабинете, прилюдно отвесил шуточный подзагривник своему канцлеру и оставил его одного на совместный полдник, только тогда все поняли: старая история, наконец, завершилась и придворный прощен. Канцлер от пережитого счастья в тот же вечер свалился с сердечным приступом и провалялся неделю дома, в ущерб важным делам, но государь на сей раз оставил все без упрека, ему это даже польстило.
Много поучительного, забавного и странного из дворцовой жизни мог бы рассказать Когори Тумару своим друзьям, без боязни выдать государственные тайны в ненадежные руки, ибо знал, с кем имеет дело, я даже видел по его жирному лицу, как желание поболтать еще о чем-нибудь этаком — несколько мгновений боролось в нем с привычкой к сдержанности... Привычка победила.
Костер, за которым скромно пировали рыцари, был расположен локтях в пятидесяти от "верховного" шатра, обиталища главнокомандующего походным войском рыцаря Когори Тумару, а сам шатер — в пятистах локтях от навесного моста через пропасть, на восточной его стороне. Вплотную подле главного шатра стоял другой, поменьше, принадлежавший главному походному колдуну Татени Умо, которого Когори Тумару невзлюбил прочно и с первого взгляда. Навязал его для похода лично император и сие не подлежало обсуждению, несмотря на то, что старый император уже мертв, а новый ничем не подтвердил полномочия назначенного колдуна.
— Толку от него ни малейшего не предвидится, — высказался однажды Когори. Его единственный слушатель в тот миг, Санги Бо, неопределенно хмыкнул в ответ, но ни одному из них даже в голову бы не пришло оспаривать приказ покойного государя.
Татени Умо воителем не был, в рыцарских посиделках и советах участия не принимал, большую часть времени сидел безвылазно в своем шатре, вновь и вновь перебирая поштучно свое немалое жреческое имущество: обереги, заклятья, порошочки, жидкости, предметы с волшебными свойствами... Если бы кто-нибудь из рыцарей захотел и смог заглянуть внутрь всегда бесстрастной оболочки старого колдуна, он бы с изумлением обнаружил все то же извечное, человеческое: сомнение в собственных силах, томление и трепет перед неизвестностью, ужас и тоску одиночества... Впрочем и воины для мага значили не многим больше, нежели выводок крыс и горстка мусора. Просто приходилось действовать совместно, выполняя повеление высших сил — о чем тут спорить?
Трое высших рыцарей, по предложению их предводителя, Когори Тумару, отправились в очередной, ставший уже привычным, обход по рубежам стоянки, за ними в свиту немедленно пристроились с полдюжины молодых и самых ловких дворян, во главе с Керси Талои, а я, тем временем, перелетел разумом своим к северной границе, туда, где ожидалось наступление своей части Морева. Кем ожидалось? Да мною одним и ожидалось, ибо в тамошних пустошах некому и некогда было чуять пришествие конца времен. На севере догорало роскошное лето, вот только-только начала его сменять яркоцветная, чуть более прохладная осень... Все в мире относительно: здесь, на изнеженном севере даже зима иной раз бывает мягче, нежели обычное лето в южных пределах империи.
Я обозрел просторы и даже рассмеялся от увиденного: оказывается, не только человеки способны создавать смешное бытованием своим... Эй, куда путь держите, милые охи-охи?
Северная оконечность Плоских Пригорий. От веку такой там кошмар обитает, я бы даже сказал: клубок древних кошмаров и ужасов, что более юному кошмарику, сиречь людям, просто не прижиться на постоянной основе! Демоны, звери, оборотни, мелкие стихии, цуцыри, тургуны, драконы, всякая растительная дрянь, ядовитая и хищная — а ведь они тоже Империя! Все что смогли сделать там люди — это выстроить дороги сквозь Пригорья, и раз в десять лет их чинить, в дневное время, под жестким прикрытием мощных имперских войск. Остальное время там царствует более древняя нечисть, демоническая и звериная. Нечисти привольно и почти всегда сытно, ибо природа благодатного севера обильна, зелень растет круглый год, люди в тех краях дичь почти не истребляют и землю не пашут, луга и леса не губят. Травоядное зверье, молочное и ящерное, плодится в огромных количествах — только знай пожирай, его и тех, кто на него охотится. И вот, в самом нутре Империи, на Плоских Пригорьях, цветет себе, процветает, жуткое царство хищных нечистей всех возможных разновидностей, а в самом подбрюшье этого царства расположился некий удел, постоянно тревожащий и задирающий кошмарных соседей: буйное княжество сильных, умных и предприимчивых четвероногих животных охи-охи! Ростом с очень рослых горулей, но гораздо длиннее и зубастее, не говоря уже о когтях. Охи-охи волшебные звери, у каждой взрослой особи две головы: одна большая, в которую они жрут, и маленькая, сторожевая, что растет на кончике длинного хвоста. Охи-охи уступают силой и тургунам, и цуцырям, и медведям, и драконам, однако превосходят их свирепостью, стайной сплоченностью, умом и невероятным упорством в драках, в свою очередь, уступая во всем этом только людям. Вышеупомянутые звери и демоны, властители "пригорного" царства, с опаской относятся к зверям охи-охи, все остальные — откровенно боятся, включая и людей. Охи-охи так расплодились за последние десятилетия, что вырытые ими пещеры на южных склонах Пригорий стали похожи на подземный город. Сотни, тысячи, десятки тысяч... да кто их считал? — воинов-добытчиков, сварливых мамаш и веселых детенышей охи-охи... И всем им хочется жрать, а в пищу для них годится даже цуцырь, даже сахира, если уж совсем голодом припрет! Но, несмотря на непритязательную всеядность, охи-охи своей плодовитостью сумели-таки нарушить пищевое равновесие в природе: их стало больше, чем необходимо для сытого бытия. Не раз и не два главное стойбище охи-охи исторгало из себя крупные стаи раскольников-изгоев, решивших искать себе места для собственных стойбищ где-нибудь подальше, в иных пределах, и до поры это помогало. Но сейчас, как я видел, дело дошло до края: вожди охи-охи своим звериным умом решились на нашествие в южные земли, населенные человечеством... Изредка и раньше такое случалось в империи и каждый раз становилось для нее нешуточной бедой, память о которой жила потом столетия... И в то же время, надо же такому случиться, две раскольничьи шайки охи-охи, примерно по пять тысяч морд в каждой, с разных сторон и одновременно, мчались на полном ходу к главному стойбищу: грызть противников и отвоевывать древние вотчины... Видимо, новые места им не понравились. Звери-то они звери, а ума — как у людей, то есть, совсем не много... Вот потому-то я и рассмеялся, что глубинное сходство уловил: самый близкий враг для тех и других — это себе подобный. Чуть придавят обстоятельства — первым делом самоедствуют, переведя слабых в виноватые, а потом уже решают, что дальше делать. Да... Охи-охи — по-настоящему в большом количестве — это такая грозная и беспощадная сила, что я, грешным делом, подумал один миг, что они и есть будущее Морево... Нет, я конечно понимаю, что это не так, хотя... тоже, должно быть, зрелищно...
