Волчица и пряность. Том 3

— Хоро, успокойся.

— Я спок... спокойна. Просто у меня в голове столько всего творится. Ты же уже какое-то время знал о Йойцу?

Лоуренс сразу растерялся и потерял дар речи. Он не мог не понимать, что это умолчание стало его роковой ошибкой.

— Вот, полагаю, что так и есть. Ты, должно быть, знал это с момента нашей встречи. Если так, это бы многое объяснило.

Лицо Хоро вдруг напомнило Лоуренсу морду загнанного в западню волка.

— Ху-ху-ху, тебе нра... нравятся жалкие слабые ягнята. Что ты в таком случае подумаешь обо мне, которая, ничего не зная, говорит, что хочет вернуться в своё давно погибшее селение? Что перед тобой кто-то глупенький и миленький? Такой жалкий, что тебе точно понравится? Тебе не захочется прощать мне моё своеволие и быть ко мне добреньким?

Хоро снова и снова бросалась словами, не давая Лоуренсу рта раскрыть.

— Ты посоветовал мне возвращаться домой самой от Ньоххиры — это потому что ты устал от меня, так?

Улыбка отчаяния. Хоро сама должна была осознавать, что она намеренно говорит неправду. Если выведенный из себя Лоуренс её ударит, хвост Хоро наверняка удовлетворённо завиляет.

— Ты в самом деле так думаешь? — воскликнул Лоуренс, отвешивая Хоро пощёчину.

Её горящие чёрно-красным глаза пронзили его насквозь.

— А-а, то, что я думаю! — вскричала Хоро, вскакивая с кровати.

Её руки были сжаты в кулачки с такой силой, что побелели, и всю её трясло. Хвост раздулся из-за вздыбленной шерсти, оскаленные клыки грозно клацнули.

Тем не менее, Лоуренс даже не вздрогнул. Ярость Хоро была порождена переполнявшей её тоской.

— Что я думаю! Ты же человек! А люди — единственные, кто заводит себе животных! Йойцу — это просто скормить мне для приманки, чтобы легче смотреть, как я, дурёха такая, буду...

— Хоро, — сказал Лоуренс, в один шаг приблизившись к Хоро, безотчётно размахивавшей руками.

Он схватил её за руки и сжал изо всех сил.

Охваченная ужасом, разъярённая Хоро, задёргалась, как пойманная дикая собака, но сейчас у её сила была такой, какой была бы у девушки её вида. Лоуренс крепко держал её за руки, и разница в их силе быстро стала очевидной.

Хоро дёргалась всё слабее и, наконец, жалобно посмотрела на Лоуренса.

— Я... я... совсем одна. Как... как мне быть? Моего возвращения ждать некому. Никого нигде нет... Я совсем... одна...

— Я буду, — сказал Лоуренс.

Это были искренние слова. К тому же из тех, которые не говорят просто так.

Однако Хоро ответила ему с пренебрежительно-насмешливой улыбкой:

— А ты для меня — что?.. Нет, я для тебя — что?

— Так я...

Лоуренс не сумел ответить сходу. Он стал искать ответ. А через мгновенье понял, что должен был что-то сказать, что угодно, даже если это было бы ложью.

— Не хочу! Больше не хочу одной! — вскричала Хоро и вдруг застыла. — Слушай, ты, хочешь и дальше меня держать?

Лоуренс чуть не выпустил руки Хоро.

Демоническая улыбка появилась на лице Хоро. Она словно издевалась над собственным безумием.

— Я сейчас одна. Однако с ребёнком мы будем вдвоём. Посмотри на меня, я в человеческой форме. Нет ничего, что я бы не смогла сделать с тобой как человек. Что? Если ты...

— Замолчи. Прошу тебя, — взмолился Лоуренс, ощущая боль при виде того, как бушевавшие в душе Хоро страсти, которые она больше не могла держивать, вырывались из неё словами острыми, как кинжалы, смазанные едкой отравой.

Но он не мог завернуть её в толстый слой защищающей ваты, чтобы дать её чувствам безопасно остыть. Поэтому он смог сказать только это.

Улыбка Хоро стала ещё шире, и одновременно из её глаз снова полились слёзы.

-Ху-ху-ху, ха-ха, ху-ху-ху, ха-ха-ха, — исторгла она ком безумного хохота, — всё верно. Ты же добрый. Мне нечего ждать от тебя. Это неважно. Я вспомнила. Я... Я знаю, что найдётся тот, кто будет меня любить.

Лоуренсу не приходилось прилагать больших усилий, чтобы удерживать сжатые в тугие кулачки руки Хоро, но всё же она была готова в любой миг выдернуть руки, если бы представилась такая возможность. А потом она вдруг перестала вырываться, её тело расслабилось. Лоуренс отпустил её руки, и из её уст полетели слова, похожие на слабых мотыльков:

— Ты потому не стал беспокоиться, узнав об этом, так, да? Потому что из-за тысячи серебряков тебе можно будет уже ни о чём не сожалеть?

Лоуренсу было ясно, что говорить что-либо бессмысленно, ему оставалось лишь молча ждать.

И Хоро тоже смолкла, словно на её последние слова ушёл остаток огня её чувств.

Какое-то время в комнате было тихо, потом Лоуренс решился было протянуть к ней руку, но Хоро вдруг произнесла тихим, слабым голосом:

— Прости...

Го-гон, — этот низкий, тяжёлый стук почти услышал Лоуренс, с ним захлопнулось для него сердце Хоро. Он больше не мог к ней приблизиться. Только отступить.

Хоро неподвижно сидела и смотрела в пол.

Отступив на шаг, Лоуренс больше ни мгновенья не мог бездействовать, он поднял выроненное Хоро письмо Дианы и прочёл, будто пытался спрятаться в его строках от создавшегося положения.

Там говорилось об известном Диане монахе из одной деревни, что лежала по пути в город Рэнос, в котором когда-то давным-давно побывала Хоро. Этот монах уделял много времени сбору легенд и сказаний об языческих божествах севера, и Диана советовала как-нибудь встретиться с ним. На обороте письма было написано имя монаха.

Лоуренс, полный сожаления, закрыл глаза. Если бы он только сразу прочёл письмо. Он не мог не думать об этом. В нём вспыхнуло мимолётное желание разорвать письмо в клочья, но он и сам понимал, что это было всего лишь порывом.

Это письмо было важным шагом на пути к Йойцу, и, подумав, что оно являлось одной из немногих нитей, ещё связывавших его и Хоро, Лоуренс сложил письмо и положил в нагрудный карман.

Потом он снова посмотрел на Хоро, но та даже не оторвала взгляда от пола. Он хотел протянуть к ней руку, а от неё пришло это 'Прости'. Ему оставалось лишь без слов покинуть комнату. Он шагнул боком к двери раз, другой... Из окна послышался громкий возглас толпы, и Лоуренс воспользовался этим, чтобы повернуться к выходу и пройти через дверь. На мгновение ему показалось, что Хоро подняла голову, но, вероятнее всего, он просто выдавал желаемое за действительность, ему почудилось.

Закрыв за собой дверь, Лоуренс зажмурился, будто ничего не хотел видеть. Но от того, что он не будет видеть, случившееся никуда не денется. Ему надо было что-то делать.

Ему надо было что-то делать, но, вот, что и как?

Лоуренс покинул постоялый двор.

Город был заполнен народом — огромное количество чужих лиц.

Глава четвёртая

Лоуренс всегда с удовольствием приезжал в города, но сейчас ему в городе не было места.

Продолжение праздника после захода солнца изменило его характер на полную противоположность прежней, дневной части, от веселья в празднике не осталось ни следа.

Теперь не только ряженые участники орудовали своим оружием, его в ход пустили и чучела из соломы и дерева, а самые крупные использовали вместо оружия свои тела, сталкиваясь ими друг с другом. Громкие крики и рукоплескания раздавались в ответ на грохот сталкивавшихся чучел, солома после этого летела во все стороны.

Изменилась и музыка, став напористой, словно стараясь подчеркнуть ожесточённость сражения, и люди в чёрном под эту музыку пели соответствующие по жуткому, воинственному звучанию песни.

Лоуренс, стараясь поскорее выбраться из толпы, направился по улице на север. Ему казалось, что от этого шум стучит, плещет, играет и поёт прямо внутри его головы. И даже пройдя довольно много, он всё ещё не покинул этот почти нескончаемый праздник. Испытывая беспокойство, будто навеянное проклятием злокозненной ведьмы, он в подробностях припоминал прошедший разговор. Он словно увидел себя перед Хоро, и ему захотелось заорать от собственной никчёмности, однако он сумел удержать это в себе.

Вместо этого он обратился к остаткам своей рассудочности, чтобы направить свои волю и физическую силу на выправление сложившегося положения.

Однако, когда его рассудочность оценила это положение, у него создалось впечатление, что уже ничего нельзя поделать. И в своём нынешнем состоянии Хоро могла принять предложение руки и сердца Амати.

Так как Амати был среди первых торговцев, ввязавшихся в это безумие с накачкой цен, лучше будет исходить из того, что он уже получил значительную прибыль. И если Лоуренс не найдёт правильного решения, Амати сможет объявить о выполнении своего обязательства по договору, продав что-то из имущества, раньше завтрашнего вечера.

И это никак нельзя было счесть маловероятным неблагоприятным ходом событий.

Внутри у Лоуренса сжалось, и он издал нечто вроде всхлипывания.

Он обратил взгляд к тёмному небу и прикрыл глаза.

Значит, если Лоуренс не мог помешать Амати, оставалось только вернуться на постоялый двор и постараться помириться с Хоро.

Правда, ему было ясно, что это может оказаться даже более сложным, чем помешать Амати получить много денег.

Я для тебя — что?

Этот вопрос Хоро вдруг всплыл в голове Лоуренса. Даже сейчас, когда прошло какое-то время, ответа у Лоуренса не было. Он действительно хотел и дальше странствовать с Хоро, для него действительно была невыносимой мысль, что Хоро могла выйти замуж за Амати. Но Лоуренс, пережёвывая, словно корова жвачку, только что случившееся, лишь морщился, будто от чего-то, более кислого, чем отрыжка.

Не было ни тени сомнения в важности Хоро для него, но если бы этот вопрос был бы задан снова, он не смог бы ответить что-то определённое.

Щёки Лоуренса свело гримасой, и он потёр их, будто старался их расслабить.

Трудно было поверить, что такое могло случиться. Казалось, что весёлый праздник был лишь сном. Даже Господь, всеведущий и всемогущий, не мог предвидеть, что за пару часов могло вытвориться нечто подобное.

Перед Лоуренсом прошествовала ещё одна группа, исполнявшая на ходу танец с мечами. Дикая, ожесточённая свирепость этого танца показывала, во что превратился праздник, в нём не осталось ничего от настроения, царившего при свете дня. Словно праздник стремился своим ходом подчеркнуть изменения в отношениях Лоуренса.

Лоуренс отвернулся от воинственного шествия и ускорил шаг.

Он снова пожалел, что оставил письмо Хоро. Если бы не оставил, ничего бы не случилось. Если бы он подобрал более подходящий момент, чтобы рассказать Хоро про легенду, она бы куда меньше расстроилась при её-то мудрости.

Более того, слова Хоро показали, насколько себялюбивым был Лоуренс, насколько он был не готов к этому разговору. При такой его беспечности он бы опять не смог бы толково поговорить с ней, явись она сейчас перед ним.

Лоуренс вышел к пустырю в северном конце Кумерсуна, так ничего и не придумав. Шёл он медленно, так что должно было миновать немало времени, что прошло совершенно незаметно для него. Город казался переполненным людьми, но десь даже на главной улице было пусто. Похоже, праздновавшая толпа так далеко не отходила от центра. Покой этого места позволил, наконец, Лоуренсу глубоко вздохнуть и успокоиться.

Развернувшись на пятках, он медленно пошёл обратно, размышляя на ходу.

Во-первых.

Трудно поверить, что Хоро станет его слушать лишь потому, что он будет говорить от чистого сердца. Прежде всего, самому Лоуренсу не хватит решимости смотреть Хоро в глаза.

Тогда, независимо от того, удастся ли ему наладить отношения с Хоро, надо, чтобы у неё не появился повод оставить Лоуренса и уйти к Амати.

Если бы Амати не смог выложить тысячу серебряных монет, Хоро как бы оставалась связанной долгом Лоуренсу. Выслушает ли его Хоро, захочет ли остаться с ним, но он сможет, по крайней мере, объявить об этом.

Значит, дело состоит в том, чтобы помешать Амати выполнить условие договора.

Особенное настроение праздника способствовало безудержному, заоблачному взлёту цены на пирит, причём Марк предсказывал дальнейший её рост. Неизвестно, сколько денег сейчас было у Амати, и сколько он мог заработать. Но Лоуренс услышал, что цена выросла в разы или даже в десятки раз относительно первоначальной, так что, в зависимости от вложенных Амати в покупку денег, его пирит мог уже стоить тысячу серебряков.

Впрочем, пирит, к счастью, не тот товар, который присутствовал на рынке в большом количестве. Так что прибыль тоже будет ограничена, если трудно вложить в покупку товара много денег.

Хотя этот момент мог послужить лишь слабым утешением, если учесть, что не всю тысячу монет Амати должен быть получить обязательно из пирита.

Лоуренс должен был помешать Амати получить деньги. Можно было сказать больше — сократить имущество, которым тот располагал. Если Амати был готов на сокращение имущества ради игры с пиритом и не заботиться о том, что его дело от этого сможет пострадать, тогда задача подготовить тысячу серебряных монет была для него достижимой.

Однако, если не так легко помешать кому-то заработать, то заставить потерять имущество намного трудней. И Лоуренс не считал, что прямым наскоком это можно было сделать. Амати не было смысла слишком рисковать, коль скоро растущая цена на пирит давала ему устойчивый рост его достояния. Если ему не было нужды рисковать, не было и возможности прибегнуть к какой-нибудь хитрости.

В таком случае, что можно было предпринять, Лоуренс не понимал... Сколько бы он ни думал, каждый раз ход его мыслей упирался в стену. Его взгляд метнулся к месту рядом с ним:

— Слушай, Хо...

Хорошо ещё, что он себя оборвал на полуслове, не произнеся '...ро', однако проходивший рядом мужчина, по виду хозяин мастерской, бросил на Лоуренса странный взгляд.

Лоуренс отчётливо припомнил, насколько маленькой была фигурка девушки, державшейся рядом с ним с бесстрашной улыбкой на лице. Он вдруг усомнился в том, что до встречи с Хоро он справлялся со своими проблемами в одиночку. Вполне вероятно, что у Хоро появилась бы хорошая мысль. А если нет, то подсказать что-то, что наведёт на мысль его самого.

Он должен был признаться себе в том, стал беспечным, сам этого не замечая.

Я для тебя — что?

Если всё так и будет идти дальше, Лоуренс не сможет найти уверенный ответ на этот вопрос. Раз так, то Лоуренс должен был себе сказать вот что:

— Если бы Хоро была бы рядом, как бы стала думать она?

Лоуренс не думал, что сумел бы с точностью воспроизвести ход мыслей Хоро, который он мог назвать разве что непостижимым. Однако Лоуренс был торговцем. Столкнувшись сегодня с неизвестной прежде идеей, торговец завтра сможет перехитрить своих соперников, воплотив её в жизнь.

Мышление Хоро состояло в том, чтоб как следует рассмотреть всю ситуацию. Затем обдумать её с различных позиций, не давая заранее предпочтения ни одной из них.

Вроде бы на вид легко, а на деле совсем непросто. Могло показаться, что к ней пришло озарение, а на самом деле это было следованием здравому смыслу.

Итак, способ заставить пойти на большие расходы Амати, извлекавшего прибыль из роста цен на пирит. Что может быть простым и труднораспознаваемым?