5. Денарий кесаря

Я устал — сказывалось вчерашнее застолье и бурная ночь, поэтому почти не слушал объяснения Афинодора. Зато Аким прилежно внимал ему, то и дело уточняя и переспрашивая. Стоял полдень, когда мы, наконец, добрели к величественному храму. Я немедленно опустился на мраморную скамью, твердо решив любоваться храмом издалека, Аким с Афинодором пересекли площадь и поднялись по широким мраморном ступеням к величественной колоннаде. Осматривали они ее долго, и я заскучал. Поэтому, заметив пышную процессию, пересекавшую площадь, встал и последовал за ней.

К храму шествовали человек сорок: мужчины, женщины, дети. Впереди рабы в белоснежных одеждах вели козленка — белого, с вызолоченными рожками. Как я догадался, члены одной большой семьи пришли принести благодарственную жертву Сатурну.

Увидев процессию, Аким и Афинодор подошли ближе. Огромные двери храма распахнулись, наружу вышли жрецы в расшитых золотыми нитями одеждах. Один из них взял у служки кратер, макнул в него пушистую метелку из конского хвоста и стал щедро окроплять всех. Капельки упали и на нас.

— Что это? — поинтересовался Аким, слизывая капельку с запястья.

— Освященная вода! — благоговейно пояснил Афинор. — Перед тем, как зайти в храм, каждый должен очиститься.

— Понятно. А что будет в храме?

— Жрец прочитает благодарственную молитву, после чего принесет жертву.

— То есть зарежет козленка?

— Принесет жертву! — упрямо сказал Афинодор.

— Пусть так! — не стал спорить Аким. — А не принести ли жертву и нам? Пообедать? — пояснил он, увидев наши недоуменные лица.

Предложение понравилось, Афинодор отвел нас в уютную, чистую харчевню неподалеку от храма, где мы заняли отдельный стол в дальнем углу. Афинодор сел вместе с нами, и я промолчал. Во-первых, распоряжался Аким, именно он указал рабу место на скамье рядом с собой. Во-вторых, я подумал и решил, что ничего зазорного в совместном обеде с рабом нет. По древнему обычаю, в праздник Сатурналий, рабы сидят за хозяйским столом, а владельцы прислуживают им. Обычай этот, правда, плохо соблюдался в последнее время даже в нашем доме. Отец и мать символически приносили рабам по одному блюду, после чего удалялись. Умные рабы не задерживались за хозяйским столом; выпив по чаше вина, они вставали и отправлялись в харчевню, где уже праздновали всласть. Им для того специально выдавали деньги.

По рекомендации Афинодора мы заказали тушеные бычьи сердца с овощами и пряностями, жареные свиные колбаски и красное испанское вино. Все это было незамедлительно доставлено — Афинодор знал, куда отвести. Мы омыли руки в чаше с водой и принялись за еду. Ложки так и мелькали — все проголодались. К тому же мясо, овощи и колбаски были замечательные — свежие, горячие, жирные. Вопреки обыкновению, вино нам подали холодным. Я поначалу хотел отчитать хозяина, но потом понял, что это сделали специально — охлажденным красным было приятно запивать горячее мясо.

Покончив с трапезой, мы омыли руки, и Афинодор подозвал хозяина. Немолодой грек с плутоватым лицом и золотой серьгой в ухе запросил целых десять сестерциев — как ни хорош был обед, но цена показалась мне чрезмерной. Афинодор молча полез в кошелек, но Аким остановил его и сам расплатился. Афинодор расплылся в улыбке. Как я понял, взяв плату на себя, Аким подарил рабу десять сестерциев — слишком щедрая награда за сопровождение в незнакомом городе. Однако деньги были не мои, и я смолчал.

Мы вышли из харчевни, и Аким велел вести нас к Тибру. Вскоре мы оказались на красивой набережной, откуда полюбовались храмом Эскулапа, воздвигнутым на островке посреди реки. Сам Тибр в это время года выглядел неприятно: мутно-серые холодные волны ударяли в выложенный травертином берег, неся сырость и холод. Я вспомнил, что Тибр бросают казненных, что где-то неподалеку лежит на дне тело задушенной Корнелии — по римскому обычаю мужчинам-преступникам отрубали голову, а женщин душили. Мне стало зябко, и я передернул плечами.

— Отведи нас домой! — велел Афинодору Аким, заметив мое движение. — Но так, чтобы по пути увидеть что-нибудь интересное.

Раб постарался.

— Жаль, что это останется только в памяти! — вздохнул Аким у встретившейся нам изящной базилики. — Вернусь домой, не поверят, что видел!

— Можно заказать изображения, — услужливо заметил Афинодор. — На папирусе, пергаменте, бронзовых досках. Любого размера, красками или резцом. Я знаю одну греческую мастерскую, там и готовые картины есть, можно выбрать...

— Юний платит?! — сощурился Аким.

Афинодор кивнул.

— Наведаемся к ним завтра! А пока — домой! Надо отдохнуть — ноги гудят...

Несмотря на жалобу, Аким по пути часто останавливался у объявлений, написанных красками прямо на стенах домов, внимательно читал. Заметив вывеску оружейной лавки, предложил зайти. Внутри он указал на деревянные мечи для учебных упражнений, пояснив:

— Давно не держал оружие, подзабыл. Составишь мне пару?

Я согласил и выбрал меч из дуба — тяжелый, но с удобной рукоятью. Аким последовал моему примеру, кроме того, отобрал два легких щита, сплетенных из ивовых прутьев. Внезапно он заметил в дальнем углу большой лук и велел принести.

— Это очень хороший лук, парфянский! — залебезил хозяин, подавая оружие. Я понял, что он обрадовался возможности сбыть завалявшийся товар. — Он очень сильный — льва первой же стрелой повалит!

Лук и в самом деле был мощный — длиною в рост человека. Он был обклеен костяными пластинами и обмотан, судя по толщине, бычьими жилами. У хозяина нашлась тетива, Аким с натугой согнул лук и щелкнул тетивой. Та издала звонкий радостный звук.

— Вижу, что господин знает толк! — льстиво похвалил хозяин. — Только ему под силу послать стрелу из такого лука.

— Если б господин умел стрелять... — вздохнул Аким и посмотрел на меня. — Это и в самом деле хороший лук, я видел такие...

Я молча взял у него оружие. Хозяин принес мешок со стрелами. Они оказались необычно длинными, с острыми четырехгранными наконечниками.

— Броню бить! — пояснил Аким, рассматривая. — Со ста шагов любую лорику прошьет!

Я взял у него стрелу и наложил на тетиву. Она поддалась с трудом, но, сцепив зубы, я оттянул ее к уху и спустил. Тетива больно щелкнула меня по левому запястью — я даже вскрикнул. Но тут же забыл о боли.

Стрела вонзилась в балку потолка, едва не пробив ее насквозь — такой силы оказался удар. Нечего было и думать вытащить ее обратно.

— Десять денариев! — воскликнул обрадованный хозяин. — За такой лук это даром!

— Два! — возразил я.

— Девять, молодой господин! Это последняя цена!

— Три...

— Такой лук вы не найдете нигде!

— Он лежит здесь со времен войны Красса с парфянами! Ему сто лет!

— Зачем говоришь так, господин?! Привезли осенью! Это лук начальника парфянской конницы, я заплатил за него полновесный золотой аурей и теперь продаю себе в убыток...

Мы торговались долго и яростно. Я помнил, что в моем кошельке всего пять денариев, в то же время ничто в мире, как мне тогда казалось, не могло заставить меня расстаться с таким чудным оружием. Будь я опытнее, то вернул бы лук хозяину и сделал вид, что ухожу — торговец сразу бы сдался. Но я крепко сжимал лук, не желая даже выпускать его из рук, и торговец это прекрасно видел. Дойдя до цены в шесть денариев, он не уступал ни асса. Я растерянно оглянулся на Акима, и тот улыбнулся:

— Пусть будет шесть! Стрелы — в придачу!

Хозяин замялся, но Аким грозно нахмурил брови, и торговец поспешно кивнул.

— Доставишь все в дом, где с тобой и рассчитаются. Он расскажет, как нас найти, — Аким указал на Афинодора, — и кто тебе заплатит. Смотри, чтобы принесли именно те вещи, что мы выбрали!

Хозяин, воздев руки к небу, заверил, что он самый честный торговец, что в Риме это подтвердит любой, но Аким, тем не менее, вытряхнул стрелы из мешка, пересчитал (их оказалось всего одиннадцать) и осмотрел каждую. После чего, предоставив возможность Афинодору объясниться с торговцем, мы вышли из лавки.

— Плут! — весело сказал Аким, когда мы оказались на улице, и я понял, что это он о торговце. — Но лук у него действительно хорош. Трофей... Купил у какого-то легионера за сестерций. Можно было поторговаться, но Юний платит...

Только сейчас я сообразил, что горячо сражался за чужие деньги. Почувствовал досаду. Но радость тут же охватила меня: замечательный лук достался мне даром. Руки мои еще помнили удобную для хвата рукоять, страшную силу вощеной тетивы, и я весело зашагал рядом с Акимом.

* * *

Утром следующего дня Аким вновь разбудил меня. В этот раз я проснулся сразу: накануне вечером мы ужинали без танцовщиц и музыкантов, и я был осторожен с вином.

— У нас говорят, что завтрак нужно заработать! — весело сказал Аким, подавая мне щит и деревянный меч. — Согласен?

Я молча накинул тунику. Мы вышли в перистиль и изготовились. Аким держал меч странно — у головы, направив тупое острие деревянного клинка прямо мне в лицо. Я заслонился щитом и сделал выпад снизу. Аким легко отбил удар — и так сильно, что я едва не выронил меч.

С первых же мгновений я понял, что имею дело с умелым противником. Аким порхал вокруг меня как танцор, молниеносно нанося удары и легко уклоняясь от моих выпадов. Это было непривычно, в легионе учат по-другому. Римский воин носит большой щит-скутум, которым и заслоняется от ударов, поэтому бьет мечом из-за него — в лицо, ногу или живот врага. Тяжелая лорика, обитый металлом скутум, шлем, калиги, подкованные железными гвоздями — в таком вооружении не потанцуешь. Отбивать удары мечом и вовсе глупо — лезвие может сломаться, или же острие врага скользнет по твоим пальцам... Аким же словно играл мечом — то колол им, то рубил, то останавливал мои выпады. Будь на моем месте простой легионер, Аким победил бы сразу, но отец не зря учил меня. Я быстро освоился с манерой противника, и стал уверенно теснить его. Аким отчаянно закрывался щитом, я уже предчувствовал победу, как вдруг мой удар провалился в пустоту. Я невольно сделал шаг вперед и сразу почувствовал прикосновение тяжелого дерева — Аким держал лезвие у моей шеи.

— Нет больше в Риме центуриона Марка Корнелия! — сказал он, улыбаясь.

Я едва не заплакал от досады — Аким перехитрил меня, притворившись побежденным.

— Аве! — послышалось от дома. Я оглянулся: отец стоял на ступеньках, наблюдая за нами. Я насупился.

— Ты сражаешься, как гладиатор! — сказал отец, подойдя к Акиму. — Римские воины так не дерутся. Приходилось выступать на арене?

— Нет, сенатор!

— Попробуй со мной! — отец забрал у меня меч и щит.

Я поднялся по ступенькам дома — сверху было лучше видно. Я сразу понял, что отец достаточно долго наблюдал за нами и сделал выводы: он не ринулся на врага, чтобы подавить его мощью атаки, а осторожно, словно играя, закружил вокруг противника, прощупывая его оборону быстрыми легкими выпадами. Аким тоже прекратил свои танцы, да и мечом действовал редко, больше отбиваясь щитом. Скоро стало ясно, что префект превосходит в мастерстве гостя — щит Акима едва поспевал встретить меч отца, о том, чтобы напасть самому, Аким уже не думал. Я с замиранием сердца ждал решающего удара, как вдруг гость резко выбросил вперед руку со щитом. Он предугадал удар — лезвие отцовского меча пробило сплетение ивовых прутьев; в то же мгновение Аким дернул щит вверх, и рукоять выскочила из отцовских рук. Но нанести решающий удар Аким не успел. Отец присел и подъемом стопы зацепил его за лодыжку. Аким свалился навзничь, отец вскочил и вытащил меч из щита. Аким тоже вскочил; противники, как ни в чем ни бывало, вновь стояли напротив один одного.

— Ты неплохо сражаешься! — улыбнулся отец, опуская щит. — Не ожидал.

— У меня были хорошие учителя.

— В этом бою я тебя победил. С настоящим щитом у тебя бы не вышло.

— Я видел, как мечом пробивают железный щит.

— Где это было?

— В Иудее.

— Опять Иудея! Скоро я поверю, что там центр мироздания! Кто был этот силач?

— Он не казался силачом. Но у него был меч из лучшей в мире стали, и он мастерски владел им.

— Ты сражался против него?

— Вместе с ним! Иначе не стоял бы здесь.

— В нашем бою ты схитрил .

— Без хитрости на войне нельзя.

— Признай: я лучше!

— Ты замечательно сражаешься, префект, но я три месяца не держал в руках меч.

— А я вдвое старше.

— Воин, о котором я рассказал, был тоже не молод.

— Язык у тебя острее меча!

— Попробуем еще! — предложил Аким. — До первого укола.

— Лучше с Марком! Тебе есть чему его поучить. Ты правильно сделал, что купил оружие. Воин должен упражняться ежедневно.

Отец отдал мне меч и щит. Мы с Акимом еще немного покружили по двору, но уже без прежнего рвения. Аким показал мне несколько своих приемов, я ему — свои. В терме я с удовольствием увидел на бедре гостя продолговатый синяк, оставленный моим мечом, Аким в ответ улыбнулся и выразительно посмотрел на меня. Я опустил взор — от плеча до локтя мои руки украшала россыпь синяков разной величины.

— Завтра наденем доспехи! — предложил Аким. — Мечи хоть и деревянные, но бьют больно.

Я согласно кивнул. Мы опять позавтракали вдвоем. Отец ушел в канцелярию к Юнию — знакомиться с донесениями из Иудеи (префект Луций Корнелий не изменял своей привычки к любому делу относиться ответственно), мы в сопровождении Афинодора отправились бродить по Риму. В художественной мастерской Аким к моему удивлению отверг цветные и красивые картины с видами лучших зданий Рима и долго объяснял хозяину, что ему нужно. Тот, наконец, улыбнулся, и достал из глиняного сосуда толстый пергаментный свиток. На нем оказались подробные чертежи храмов и самых красивых римских зданий.

— Эти свитки обычно покупают архитекторы из провинций — для образца, — пояснил грек. — Не думал, что чертежи заинтересуют воина. Это ты ищешь?

— Именно! — радостно ответил Аким, разглядывая свиток...

Из художественной мастерской мы отправились в театр — Аким вчера внимательно читал объявления на стенах, и провели в нем почти день. Аким восхищенно наблюдал за представлением, я с интересом разглядывал зрителей, вернее зрительниц. К сожалению, многие из них пришли в театр закутанными с головы до ног — разглядеть что-либо под эти покрывалами было невозможно. Аким заметил мои усилия.

— Ищешь Мариам?

Я смутился.

— Зря — входная плата для девочек высока. Хочешь ее увидеть?

Я кивнул.

— Вели Афинодору, и он позовет. Пообещай, что вкусно накормишь и будешь щедр. Не забудь добавить, что с тех пор, как увидел ее, сердце твое не знает покоя. Что не спишь ночами, вновь и вновь повторяя имя, звук которого слаще меда и нежнее мелодии лиры...

Я потупился, не зная, что ответить.

— Ладно! — махнул рукой Аким. — Я сам. Напишем письмо, а Афинодор отнесет. Ты не против, если я приглашу Лейлу?

Я не возражал, и на обратном пути мы зашли в магазин, торговавший готовыми книгами и писчими принадлежностями. Старый скриба, сидевший в углу за столиком и зарабатывавший на жизнь такими делами, ловко настрочил на папирусе послание, которое Аким ему продиктовал. При этом скриба цокал языком и крутил головой, выражая одобрение. Послание было адресовано Мариам, только в самом конце одной строчкой Аким сообщал, что друг центуриона, воин из дальней страны, не может забыть прекрасную Лейлу и жаждет ее видеть. Скриба хотел уже свернуть папирус, как вдруг я вспомнил, что танцовщицы приехали из Сирии и могут не знать латыни. С Мариам я говорил по-гречески.