Чёрная вьюга

— Всерьёз уверены, сэр рыцарь, что дарованное бессмертие это благо, а не наказание? — желчно усмехнулся блюст как-то так, что парня обдало жаром.

— Ладно, извини...те. Я и вправду многого ещё не знаю, — негромко, с чувством произнёс он, не отводя на этот раз взгляда, и на прощание уже вполне искренне пожал ладонь стойко несущему свою ношу человеку.

Оттого и становилось понятным, что к родному сараю ноги принесли своего обладателя сами, как-то не особенно-то и информируя, как и каким маршрутом они двигались. Погружённый в свои невесёлые раздумья парень опомнился лишь, уже отворяя створку ворот и вваливаясь в помещение, по которому он, оказывается, успел даже и соскучиться.

— Привет, архаровцы! Что носы повесили? — весело, вполне командным голосом гаркнул ввалившийся в клубах пара, разрумянившийся с мороза сэр рыцарь.

Бран с хмурым видом корпел у чего-то на верстаке. Выписанные ещё утром гоблины хором зубрили здоровенный фолиант "Магической механики", и на приветствие отца-командира ответили только тяжким, вполне замогильным вздохом. А бездельничающая эльфка в ледяном молчании метала в нарисованный на бревенчатой стене сарая круг свои волшебные палочки — причём с такой силой, что те летели и впивались не хуже арбалетных болтов, роняя разноцветные искорки.

— А где Стелла? — Лёха огляделся, мимоходом пнул сложенные в стопку здоровенные чёрные колёса, и с удовольствием потянулся. Чёрт, как же здесь хорошо, среди своих!

И всё же, всеобщая, охватившая команду меланхолия — это если не сказать уныние — настолько бросалась в восприятие, что парень даже поёжился. Он осмотрел бок уже поднятой на дубовые колоды машины, где на бортовой балке виднелись две отчётливо покрытые окалиной и побежалостью вмятины, что-то уж очень напоминающие формой человеческие ладони. Хотел было примериться своими, но всё же из какого-то суеверия отдёрнул руки — и без того видно, что подходят, да и как раз на том же самом месте.

— Так где рыжая? — с наигранной весёлостью осведомился парень.

И отчётливо заметил, как покачнулся мир, когда гном мрачно повернулся от своих чертежей — и с такою рожей, будто у него заныли разом все зубы, нехотя сообщил:

— Она ушла из команды, сэр рыцарь. Велела кланяться, и просила чтоб вы не серчали...

Едва Бран успел вымолвить эти слова, как зубы его громко лязгнули. Однако вовсе не от страха или мороза, да и не от доброго удара в челюсть. Рыжая и тоже унылой мочалкой обвисшая борода гнома оказалась в Лёхином кулаке, а сам гном вдруг взлетевшим в воздух — да так, что обиженно-испуганне лицо того вдруг приблизилось к глазам.

— Что? А ну говори, Бран, не гневи бога — ты ведь меня получше других знаешь...

Кто там их ведает, этих подгорных рудокопов и кузнецов, чего там они боятся, а чего нет — но этот гном оказался впечатлён, и весьма.

— Мы хоть и не бессмертные как елфы, но всё ж отмерено нам больше гоблинов или вас, людей, — медленно начал Бран, которого видом разъярённого сэра рыцаря проняло, похоже, до самых печёнок. — Ну, иногда мы просто устаём жить...

Лёха снова встряхнул упрямого бородача, из которого слова признания приходилось вытаскивать словно клещами — да так, что зубы того снова лязгнули, как сработавший вхолостую капкан.

— Куда она ушла?

Угрюмое, еле слышное ворчание под нос Нуф-нуфа, что есть тут за северной рощей овражек, где клубится Туман Забвения как раз для выбравших этот путь, швырнуло Лёху в двери с такой силой, что глухо завыл воздух. Этот вихрь выл и бился раненым зверем, рычал и стонал, когда смазанные дома мелькали по сторонам — и взревел, когда буря человеческой ярости вырвалась на простор...

Жители посёлка и по сей день гадают, какая же это сила проложила хорошую такую просеку наискось через уснувшую зимнюю рощу. Может, смерч диковинный или здоровенный змей-вражина какой прополз — а может, гоблинский колдун чего начудил со своей вонючей магией. На всякий случай хотели определить последнего в петлю, но потом сообразили, что без магика опчеству просто никак. Потому вместо того решили линчевать найденного у крыльца кабака пьянчужку. Но примчавшийся главполицай всерьёз пообещал громы-молнии на дурные головы — а разгневанный целитель страшенные чирьи на все задницы — и обыватели, и без того развлёкшиеся представлением вкупе с созерцанием перепуганной физиономии колдуна, с довольным хохотом принялись расходиться...

Он мчался по непаханой целине, парой фонтанов взмётывая по сторонам искрящиеся под солнцем сугробы. И уже когда местность пошла под уклон, заметил впереди маленькую, одиноко и неловко ковылявшую фигурку. Сам не знал, откуда и силы взялись — наддал. И так, что под конец, тормозя, на раздираемых о наст коленях проехал добрый десяток метров, прежде чем, задыхаясь и с усилием заталкивая в себя обжигающий воздух, выдохнул наконец:

— Не дури, Стелла!..

Если бы в тот зимний полдень там оказался посторонний наблюдатель, он здорово удивился бы. На краю клубящегося неопадающим туманом оврага отчуждённо стояла маленькая, горделиво выпрямившаяся и отчаянно рыжая гномелла в роскошных бантах и с серьёзной до бледности смазливой мордашкой. А перед нею на коленях стоял крепкий парень несомненно благородного происхождения — и всё что-то шептал, шептал, шептал, неловко обнимая малышку и глотая слёзы...

— Я — тебя — прошу. Останься, малышка. Не знаю, что тебе не хватает — ты мне то расскажешь, но останься. Да я тебя и не пущу, в конце концов!

Физиономисты и прочие психологи наверняка отдали бы десяток лет жизни, чтобы хоть одним глазком заглянуть в лицо маленькой гномы. Печаль и радость, гордость и непреклонность — и на всём этом драгоценностями блистающие алмазами слезинки.

— Неужели ты проявишь надо мной насилие, сэр рыцарь? — упрямо не вынимая глубоко засунутых в карманы рук, Стелла неловко заворочалась в объятиях парня и попыталась шагнуть назад. — Или я твоя рабыня или даже вещь?

Ослепительная белизна зимнего полдня настолько померкла в глазах парня, что он невольно разжал руки. И вместе с клубами пара под этот свет вырвались глухие, исполненные нечеловеческой тоски слова.

— Стелла, клянусь богами, которых я проклинаю — если ты прыгнешь туда, я тоже не мешкая уйду следом...

Два взгляда смотрели недвижно, словно вплавившись друг в друга. Серо-голубой, больной и яростный — и отчего-то испуганный карий из этих с очаровательной раскосинкой гномьих глаз. Вот последние испуганно моргнули, ещё раз, и в снег часто-часто закапали парящие на морозе капельки.

Лёха снова потянулся, уже мягко взял гномеллу за обречённо поникшие плечи — и легонько, ласково, едва дыша, потянул на себя. А вот так, девонька... Расслабленные руки Стеллы неожиданно легко выскользнули из карманов — и в беспощадном сиянии полдня обнажились две кое-как замотанные тряпицей культяпки...

По чистому, заметённому полю пошатываясь брёл человек. Он бережно, словно убаюкивая нёс на руках ребёнка, и огненная шевелюра последнего блистала под солнцем медно-оранжевой лохматой звездой. Иногда он останавливался, замирал, и тогда под неуместно голубое небо вылетало полное ярости рычание. А потом человек упрямо делал шаг вперёд, проваливаясь в сугробы едва не по пояс, затем ещё один, и снова упрямо шёл к одному лишь ему видимой цели.

— Как же так, Стелла? Зачем ты отдала мне то, что для любого гнома важнее всего, свои не знающие устали или неловкости руки? Да кто я для тебя? Проходимец из сгинувшего в катастрофе мира, перекати-поле без родины и судьбы — тьфу, и всё.

Маленькая гномелла упрямо прятала лицо на расхристанной груди парня. И всё же неосознанно прижималась в своём безутешном и всё же сладком горе.

— Магия целителей не всесильна, Алекс, но я ни о чём не жалею. Нет, жалею — что смогла дать рыцарю всего лишь такую малость... — то ли выплакались, то ли просто померещились в надсадном дыхании эти странные и безумные слова.

— Да уж, крепко мы дали маху, — с неохотой и каким-то даже отвращением словно выплюнул своё мнение сгусток мрака. Бесконечный, беспросветный, в котором оказывалось всё — альфа и омега, начало и конец бытия.

— Не "мы", а вы, — чуть ядовито, но тоже с заметной ноткой огорчения отозвался мягко изливавшийся и красивым сиянием обернувший тьму свет.

Темнота поморщилась, но всё же признала, что недооценила этих людей... вернее, одного-конкретного. И вот теперь какая-то рыжая малявка, для которой-то и роль статистки слишком почётной была, шутя перечеркнула замыслы богов и пустила судьбы миров хоть по чуть-чуть, но иной колее.

— А чего не хватило вашей аватаре, кстати? — свет преисполнился любопытства и потёк было вперёд, но взметнувшаяся тьма разом придержала его.

— Не подглядывай! Пусть само прояснится — да и, неинтересно же всё знать наперёд?..

Свет мягко вибрировал, мерцал, оказавшись в непреклонных, но мягких, нежных — так и хотелось сказать любящих — объятиях тьмы.

— Да будет так. Отныне и вовеки — но скажи, мой друг, — некоторое время сияние неуверенно переливалось, подбирая цвета и оттенки. — Ведь та аватара есть отражение тебя и того зелёного луча? Она совершенна, и всё же, оказалась отвержена. Уж не означает ли то, что люди лучше нас?

Мрак налился объёмом, вспух в странных колыханиях. И когда из него вывалился рыцарь в сумрачных доспехах, то оказалось, что он просто хохотал.

— Да уж, воистину — пути Света неисповедимы!

Свет тоже сгустился, замерцал колючими искорками. Болезненный щипок тонкого лучика, в котором безошибочно угадывался ревнивый пинок от одного только упоминания о той зеленовласой лахудре, повелительнице всего-что-дышит, ударил так, что кто другой попросту исчез бы. Но рыцарь лишь отпрянул, потёр пострадавшее место и уже более спокойным тоном, в котором всё же проскальзывали смешинки, полюбопытствовал:

— А не может ли быть, что она просто слишком идеальна? И что смертные слишком много значения придают именно несовершенствам друг друга, отклонениям от заданного нами пути?

Из неистового вихря алмазных снежинок шагнула изящная и великолепная дама в кокетливой шляпке с вуалью.

— Выходит, что-то вроде вроде тонкостей вкуса пищи или оттенков в палитре художника? — насмешливо фыркнула она.

Как бы то ни показалось странным, однако рыцарь вполне галантно поклонился и даже попытался приложиться к тут же с деланной сердитостью шлёпнувшей его дамской ручке.

— Хорошее сравнение, ма шер — спасибо, теперь мне есть над чем подумать на досуге. Так что, не оправдавшую доверия остроухую стерлядь вычёркиваем?

Образчица изящества и света этак элегантно приподняла бровку и великосветски поинтересовалась — а при чём тут рыба, пусть даже и вкусная по меркам вон того мира?

— Стер-лядь, то есть, фемина с тяжёлым характером и лёгким поведением, — рыцарь победно хохотнул и на всякий случай отодвинулся, заметив как затрепетали в гневе тонкие ноздри его спутницы.

— Уж не на меня ли сей намёк, темнейший?

Рыцарь посерьёзнел. Некоторое время он непроницаемым взглядом смотрел на неё — а она на своего заклятого друга.

— Нет, что ты, светлая. Да любая стерлядь просто издохнет от зависти по сравнению с тобой!

В другое время и другом месте таковые слова никак не могли бы считаться комплиментом. Но здесь вам совсем не тут — в том смысле, что мерки вовсе не чуть иные.

— То-то же! — победно отозвалась повелительница света и, по-хозяйски завладев рукой своего спутника, направилась с ним под ручку куда-то в вечность. — Да ну её, пусть уж живёт и мучается...

Живёт и мучается. Да, часто-густо два слова эти неразделимы. Бродят вместе, не в силах ни разделиться, ни победить одно другое. Без первого невозможно второе — а из второго в судорогах вновь и вновь упрямо рождается первое. И зачем только светлая ляпнула такое, тем самым создав и задав закон бытия?

Впрочем, что с них, бессмертных, взять? А нечего, даже спектрального анализа...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ДЕБЕТ, КРЕДИТ И САЛЬДО

Он сидел на тугой податливости шины и всё думал, думал, думал... Иногда наши неосознанные, шальные и мимолётные мысли оборачиваются вдруг беззвучным взрывом. И тогда доселе привычно катившаяся по своей колее жизнь вдруг вихляет в сторону — да с такой резвостью, что даже и диву даваться не успеваешь.

Исполнение — враг желания? А каково же тогда приходится бессмертным, на чьих плечах и совести покоятся миры и целые вселенные? Или им по должности положено быть особами крайне уравновешенными и сдержанными в своих желаниях? Либо даже и вовсе не иметь таковых... хотя очень даже могло быть и наоборот — вся эта кажущаяся нам реальностью жизнь есть один лишь их мимолётный сон, подсмотренный смертными в один краткий миг вечности.

Думы мои, думы... Лёха пошевелился и только усилием воли вернулся к лежащей на коленях книге. Значит, фронт магической волны от какого-нибудь заклятья сам по себе с материей не взаимодействует — но вот на потенциальном барьере между ядром атома и его электронной шубкой как раз и выделяется эффект?

Хм, теперь-то понятно, отчего с радиацией шутки плохи, и здешних просто карёжит от одного о ней упоминания. Равно как вовсе не малость поплохело Брану, когда сэр рыцарь доверительно сообщил, что в его бывшем мире магия отсутствует напрочь — похоже, бессмертные поставили что-то вроде эксперимента: а сможет ли такая диковина существовать и развиваться вообще?

— Что-что, сэр Алекс? У вас двигатели на химическом топливе? И оружие тоже? Да это же запрещено Ривенделлской конвенцией!

Но окончательно тогда добила его Иллена. Эльфка закончила ковыряться с устройством нового, более удобного водительского кресла, попрыгала и добросовестно поворочалась в нём, после чего признала в первом приближении вполне и весьма удобным. И лишь потом, дерзко уставившись неприлично красивыми глазами, она заявила:

— Бран, а тебе не кажется, что мир без магии это на самом деле тюрьма? Помнишь тех, из древней истории — думаю, как раз такое наказание им и определили... а уж дальнейшие гадости они сами себе устроили.

Большего из неё выжать тогда не удалось, да и смятенный с красными пятнами на лице гном молчал как рыба. Лёха не стал особо трясти их, весьма справедливо полагая, что в своё время всё выяснится. А сам сидел возле задремавшей Стеллы, в которую удалось залить полбутылки крепкого вина. Смотрел на беспокойно забывшуюся и периодически всхлипывавшую гномеллу и, вполне понятное дело, ощущал себя совсем сбитым с толку.

Ну, что у фемин мозги вовсе не легонько набекрень, а особенно три дня в месяц — он знал не понаслышке. Даже главбухша с бывшего родного завода, которой сам бог велел быть этакой железной леди с компьютером вместо мозгов, иногда откровенно пускала эмоции впереди разума. И тогда по заводоуправлению разбегались вусмерть перепуганные бухгалтерши с круглыми глазами, а вслед им летели родные донельзя забористые матюги...

— Не казни себя, сэр Алекс, — эльфка подошла как всегда неслышно. — На самом деле, это я должна ныть и плакаться — почему у меня на то же самое не хватило сообразительности и решимости?