Берег мой. Книга 1

— Привет, — услышала Инга шепот девочки и увидела, как она кивнула парню.

Сердце защемило: парень не видел Сашу, остановился в двух метрах от них и обратился к кому-то в толпе. Заиграла музыка. Он шагнул назад, навстречу вышла рослая большеглазая девица и изобразила церемонный, но умелый реверанс. Парень обнял ее, и они закружились в медленном вальсе.

— Вы позволите? — перед Ингой возник кавалер по виду не старше второго курса.

— Простите, сейчас не могу, может, потом, — скороговоркой пробормотала она и обернулась, ища Сашу.

— Извините, — парень отошел.

Вместо него появился Николай.

— Ну что?

По его лицу Инга поняла, что он обо всем догадался. "Неужели у меня такая счастливая физиономия?" — подумала она.

— Чего-чего... Второго приезжает. Сам велел передать.

— Ну вот, а ты боялась, — весело сказал он. — А где Саша?

— Исчезла. Только что тут была.

— Жалко. Познакомились бы. Хорошая девочка... кажется.

— Поздно спохватился, — покачала головой Инга. — Сердце ее, похоже, занято.

— Ну занято, так занято. А мы с тобой — потанцуем? Музыка хорошая, даже удивительно.

Инга колебалась всего секунду.

— Пошли, — рассмеялась она. — Когда еще доведется.

Очутившись на середине зала, она видела, как мелькнуло у выхода знакомое красное платье.

15

Торопясь домой, Саша надеялась, что там никого нет. Но ошиблась. Татьяна сидела за столом и что-то писала.

— Натанцевались уже? — спросила она, не оглядываясь.

— Я — да, — ответила Саша.

— А девчонки?

— Там еще... наверное, — Саша села на кровать и взяла гитару. — Я их не видела, когда уходила.

— Все нормально? — Таня, наконец, обернулась.

— Нормально, — невесело отозвалась Саша и стала перебирать струны. — А ты как? Хорошо погуляла?

— Да как сказать. На улице не очень здорово, пьяных много. Лучше уроки поделаю. У тебя восьмой лабы нет? С осциллографом?

— Нет, это у Наташки была такая.

— У Наташки ничего не понять.

Саша промолчала.

— Что ты просто так бренчишь, спой что-нибудь, — попросила Таня, возвращаясь к работе.

— Что спеть? — безучастно спросила Саша.

— Ну, хотя бы "Мы с тобой давно уже не те..."

— Тебе не будет мешать?

— Нет, я под радио привыкла заниматься.

На втором куплете Саша поняла, что веселой песни у нее сейчас не получится. Она кое-как допела до конца и низким, хрипловатым голосом затянула то, что просила душа:

Березы, березы, березы,

Вам плакать уж больше невмочь.

Горьки и скупы ваши слезы

Как жизнь, уходящая прочь...

— А повеселее нельзя? — поинтересовалась Таня.

Саша оборвала пение. Ну да, кому интересны ее стоны, да еще с блатным уклоном. Понятно, что негоже приличной девушке, студентке, петь про зону и воровскую жизнь. Но с Лешкой она привыкла к таким песням, и полюбила их. И сейчас именно они подходили к ее настроению, на грани слез.

Третий раз она была на дискотеке, "скачке", на местном жаргоне. Прежде ее пугала сама мысль пойти туда. С улицы она не раз оборачивалась на стеклянные стены холла. Вид колышущейся массы человеческих тел, вспышки светомузыки, звон стекол в такт уханью ударных, ругань на входе внушали ужас и отвращение. Однако, поддавшись уговорам соседок, однажды она рискнула войти в этот жуткий зал. И обнаружила, что ничего в нем страшного нет. Грустного зато — предостаточно.

С каждым медленным танцем Саша убеждалась в своем кошмарном уродстве. Иначе — почему девчонки танцевали минимум по два медляка за вечер, а ее так ни разу и не пригласил никто?

Правда, сегодня случилось чудо. Лучше бы не случалось.

Саша вспомнила того красивого, длинноволосого и черноглазого парня, который сегодня танцевал с ней. Бедный, вот намаялся. Еще такой вежливый, разговаривал, улыбался. Сам, поди, не знал, куда деваться. И что она такая корова? К тому же, дура. А потом Борис! Раскланялась ему, как идиотка. И Инга видела. Вот позор-то. Она зажмурилась, удерживая слезы.

— Так ты что, передумала петь?

Беспечно-деловитый Танькин голос стал последней каплей. Саша молча встала и ушла, прихватив гитару.

В коридоре было пусто. И тихо — с этой стороны дискотеки почти не слышно. Саша осторожно заглянула в полутемную кухню. Никого.

Она взобралась на подоконник, побренчала с минуту, набралась храбрости и запела вполголоса свои "Березы". За ними последовала "Ваше благородие, госпожа удача", а потом — "Снег неба России". А когда она стала упрашивать не грустить "господ офицеров", в кухню вошел человек и присел на корточках в углу возле плиты.

— Не помешаю? — негромко спросил он и чиркнул спичкой.

— Нет, — ответила Саша и продолжала петь, глядя на оранжевый огонек.

"А мне все равно", — думала она. Но когда песня кончилась, замерла в нерешительности.

— Что же вы замолчали? — подал голос незнакомец. — Пойте. У вас хорошо получается. Только песни все такие...

— Какие?

— Не женские, — он встал и подошел к ней. Повеяло спиртным. Саша отодвинулась. — Вы спойте что-нибудь такое... нежное.

"Уходить надо", — поняла она. Но медлила. Дурацкое любопытство!

— Что же нежное? "Город золотой"?

— О! Самое то. И я подпою, я слова знаю.

Она заиграла вступление, которому ее научил Игорь во время их последней встречи. Наверное, совсем последней — экзамен он так и не пересдал и, отчисленный из университета, уехал служить. Обещал писать, но ни одного письма пока Саша не получила.

В коридоре раздались шаги, громкие голоса, и в кухню вошли еще двое парней. Один был сильно пьян. "Доигралась", — подумала Саша. Допев, она спрыгнула с подоконника.

— До свидания, — она устремилась к выходу, гадая, удастся ли выбраться без потерь.

— Девушка, куда же вы? — разочарованные парни потянулись за ней.

"Если что, ломанусь к соседям", — решила она, ускоряя шаг. Но погони не было.

— Гитару оставьте, а? Ненадолго? — попросил самый первый слушатель, выглядывая из кухни.

— Не могу, не моя, извините, — одними губами улыбнулась ему Саша, торопливо отпирая блок.

Парень развел руками и скрылся. Саша перевела дух.

Татьяна продолжала заниматься, будто и не заметила ее ухода. Саша сунула гитару в шкаф и, вздохнув, начала переодеваться. "Не везет мне в смерти, повезет в любви", — всплыло в памяти. Да уж.

16

"Здравствуйте, мои!

Давно я вам не писала. Это вот вы не волнуетесь, и мне писать уже не так хочется, как раньше..."

Это было правдой. Алексей приезжал, оценил обстановку и убедился, что волноваться за Сашу не нужно.

Так убедился, что даже толком поговорить с ним не удалось. Скомкано как-то встретились. Он обещал "большой разговор", собирался познакомить с невестой. Так и не собрался. И Саша сама все на бегу да впопыхах. В голове сумбур, в делах и того мрачнее.

"Сдала уже три лабораторных работы. Если сделаю еще две и сдам все (всего девять), то будет "четверка" в семестре".

А на "отлично" нужно десять. Но это немыслимо. Удивительно, как на "четверку" хватает пороху надеяться. С ее-то способностями.

На одной из первых лаб Саша промаялась полчаса, гадая, что такое "нуль-термостат". Оный прибор значился в списке оборудования и должен был находиться на столе, но ничего похожего там не было. Звать на помощь преподавателя Саша в то время еще не умела. И только когда он сам подошел: "Девушка, вы что сидите, ничего не включаете, какие-то затруднения?" — она рискнула спросить. Выяснилось, что столь громкое название носит... пустая консервная банка! Ее нужно было наполнить снегом (как раз недавно выпал), вот вам и нуль-термостат, то есть прибор, внутри которого температура всегда ноль градусов. Смеху-то!

Теперь Саша освоилась и препода — громадного, громогласного и доброго Дуплянко — не боялась. У него она даже четверки умудряется получать. Лабы, которые в начале казались самым страшным предметом, шли вполне себе благополучно. Еще меньше проблем доставляла математика.

"По матанализу за контрольную опять получила "четыре", по алгебре первое задание сдала, и он его зачел (а у некоторых не стал засчитывать, даже у Петрова одной задачи не хватило)".

В самом деле, почему Петров, главный монстр в группе, не сдал задание? Не может быть, чтобы не решил. Там всех делов было — аккуратно посчитать, чистая арифметика. Саша с Ольгой справились за один вечер и ночь. Правда, решать-то каждой пришлось ровно половину задачек, а другую — переписывать. Разделение труда, а что? Когда все одинаковое, только цифры разные. Наташка им позавидовала, и правильно, у нее нет подруг в группе, одна по сути. Была Надежда, да отселилась, не сумели ужиться. Характер у нее странный. Так и бывшие ее знакомые по ФМШ говорят.

Мда... о чем это она писала? Ага, об уроках. Лабы, математика... кабы только они одни.

"А механика..."

Тьфу, про механику даже писать не хочется. Саша старательно зачеркнула начатую строчку. Потом как-нибудь.

"Живем мы хорошо. Нас уже трое. Танька переехала домой. И в комнате сразу стало меньше бардака. Но все равно: теперь Наташка стала все раскидывать. Пол не моет, посуду тоже, зато иногда кормит нас кашами. Вот и сейчас сварила геркулес, сидит и листает Светлова — я купила сегодня сборник стихотворений с переводом на английский, пришлю потом. Ждем Ольгу с тренировки, она решила заниматься спелеологией, как ее брат..."

— Подвинься, — Наталья подошла к столу с книжкой. — Пока суть да дело, перепишу несколько стихотворений. По-английски так интересно звучат.

Она установила на специальной подставке книжку, развернула изящный блокнот и принялась писать. Саша завистливо поглядела на выходившие из-под Наташкиной руки аккуратные четкие строчки, буква к букве. Не то, что Сашины каракули, как только домашние их разбирают? Правда, в письмах она еще старается писать понятно, а вот в лекциях... Кстати, о лекциях.

— Наташка, ты сегодня на механике была?

— Здрассьте, приехали, — удивилась та. — Мы ж с тобой в Торец ходили, книжку покупали, и пластинки. Забыла?

— Разве мы во время механики ходили?

— Ты чего, вконец заучилась? — Наташка округлила глаза. — Сегодня же вторник.

Саша потерла лоб, вспоминая.

— Ну да, верно, я потом спать легла, потому не помню, какой день, — она посмотрела на открытку с расписанием, пришпиленную к краю Ольгиной полки. — Значит, завтра с утра матан?

— Ну да.

— Ты пойдешь?

Наташка сморщилась: матан ей давался еще хуже, чем Саше — механика.

— Н-не знаю. По-хорошему, надо бы пойти, но опять этот Птица-Говорун как зачастит...

— Нормально он читает, — возразила Саша.

Наташкиной неприязни к лектору она не разделяла. Скорее, наоборот, — молодой, симпатичный, и читает внятно, на доске все пишет аккуратно, записывать легко, не то, что алгебраист, с его меленьким почерком и кучей индексов, или механик, у которого вообще ничего не понятно.

— Если нормально, то чего сама не ходишь? — проворчала Наташка.

Настала Сашина очередь смущаться.

— Ну, может, завтра пойду, — неуверенно сказала она.

— Первой-то парой? Мы же сегодня собирались механику разбирать, задачки. Раньше трех не ляжем.

Саша посмотрела на часы. Половина девятого. Права Наташка. Какой там матан, когда группа уже достает второе зачетное задание, а у них и двух задачек не решено. Она сокрушенно покрутила головой. Пора уже заканчивать письмо.

"Мы с Ольгой до сих пор не поссорились. Хотя все время вместе. Даже странно. А я стала ходить на дискотеки, и, оказывается, ничего плохого тут нет".

Угу, ничего плохого. Если не считать того, что на всех медленных танцах приходится подпирать стенку. Но про это нельзя писать. Саша прогнала мрачные мысли и продолжала оптимистичным тоном, в каком всегда писала родным:

"У нас новый студсовет, и они так организовали "скачок", что там только "свои", а чужих не пускают. Но вы не пугайтесь, все нормально. Ездили с Наташкой в театр. Здорово. Решили, что если останемся на второй семестр (теперь это обычная поговорка), то будем ходить в театр регулярно".

Театр — это хорошо. За два месяца они с Натальей посмотрели три оперы и — неслыханная удача! — балет "Лебединое озеро". Почему-то больше никто их меломанией не вдохновился. Ну и ладно, им и вдвоем неплохо.

Так, дело сделано. Она заклеила конверт и потянулась. До прихода Ольги оставалась четверть часа. Саша пересела на кровать (трехэтажного мамонта давно не было, разобрали сразу по отъезду Татьяны, и теперь Сашина кровать стояла отдельно) и взяла гитару.

— Во, сыграй "по модулю пять", — оживилась Наташка.

Саша охотно повиновалась:

Раскинулось поле по модулю пять,

Вдали интегралы стояли.

Студент не сумел производную взять...

К ее трагическому контральто присоединилось Наташкино сопрано.

Гитара теперь была своя — Алексей привез из дома. Семиструнную, правда. Саша, привыкшая к Ольгиной шестиструнной, подумывала о переделке, но пока ограничилась тем, что сняла одну струну. Не очень удобно, но главное: она, Саша, теперь тоже играет на гитаре и способна подобрать аккомпанемент почти к любой песне. Сбылась заветная мечта. Ну хоть что-то.

17

Оксана лежала и улыбалась белому потолку. И своим мыслям. Вернее, чувствам. Потому что мыслей не было. "Я счастлива! Я люблю! Я любима! Я счастлива, как же я счастлива!" — разве это мысль? Это песня, которую пели сейчас ее душа, тело, все существо.

Правда, где-то в дальнем уголке царапалась и попискивала "подруга" Маша — что-то там про совесть, обман и даже грех. Но Оксану это не трогало. Совесть ее была чиста. Удивительно, но — впервые Оксане встретился человек, с которым она могла быть собой, без притворства, которому доверяла до конца. Он видел ее насквозь и не ждал, не хотел от нее ничего другого. Это давало неведомую прежде свободу, избавляло от вечного чувства вины, что она "не такая", И позволяло ясно смотреть на иные вещи, видя не "что должно быть", а — как оно есть.

Муж? Так она его любит! Теперь даже больше, чем прежде. Но — как брата, друга. Как супруги они не подходят друг другу. Сколько бы ни пищала Маша, а обмана тут нет. Обманом была вся их жизнь до этого. И продолжение ее — вот что стало бы настоящей ложью, непростительным предательством себя самой, любимого и любящего человека, и Любви, с большой буквы. Если бы она не рискнула, не переступила через глупые условности и законы, придуманные людьми! Людьми, не имевшими понятия о Любви и Счастье. Эти люди, бедные и злые, выдумали слово "грех" и клеймят им все, что не помещается в узкие рамки, которыми они сами себя окружили. Может ли быть грехом то, что так прекрасно? То, что дарит такую радость и безмятежность?

Она села на кровати и засмотрелась на Кулигина. Он спал, спрятав руки под подушку. Пряди каштановых волос закрывали лоб и щеку, делая его профиль мальчишеским.

— Мой, — неслышно прошептала Оксана, с нежностью прикрывая его смуглое, мускулистое плечо сбившейся простынкой. — Мой любимый. Мой мастер. Мой скрипач.