Испорченные. Четыре маленьких жеребёнка

В данный момент Пип всё ещё не освободился от фрустрации, в которую его ввела Сильвер ранее этим днём. Как только он предстал перед Кругом, так сразу был схвачен и утащен чёрной как смоль единорожкой по имени Индиго Дрим. Рарити знала её только по её репутации, но существовало негласное правило, что никто не смеет вмешиваться, пока она занимается жеребёнком. Хотя и собралась большая толпа, главным образом, женская, чтобы посмотреть, что она будет с ним делать, никто не осмеливался шагнуть вперёд и присоединиться. Было известно, что Индиго делится своими жертвами лишь с очень узкой группой — своей семьёй.

Сейчас Индиго ещё только целовала Пипа по всему телу и время от времени неторопливо полизывала его член. Это сводило маленького жеребёнка с ума. Те, кто наблюдал за представлением, не были удивлены. Индиго любила узнавать своих партнёров перед тем, как они станут её.

Какой-то миг Рарити наслаждалась страдальческим выражением Пипа, прежде чем его покинуть. Художница улыбнулась себе. Её выставка увенчалась полным успехом.

Торжествуя, Рарити направилась в Галерею. Двери магически распахнулись перед ней, как только она подошла. Она были зачарованы так, чтобы открываться перед каждым членом Круга.

Внутри она увидела около сотни жеребят — все для неё. Некоторые развалились на экстравагантной мебели с безучастным выражением на лицах. Другие были связаны, прикованы к стенам или привязаны к сложным устройствам для сексуальных пыток. Около десятка использовались другими членами Круга. Одна несвязанная кобылка, увидев Рарити, тут же попыталась спрятаться под одной из кроватей.

"Рай", — сказала себе Рарити. Она вошла в Галерею, и двери захлопнулись за ней.

* * *

Кровать, на которой лежал Пип, была больше, чем у Рарити в спальне, хотя и затмевалась некоторыми другими предметами мебели в этой зале. Пип лежал на спине, раскинувшись в центре кровати, удерживаемый магией Индиго. Его эрегированный член был весь на виду у зевак. В другое время Пип почувствовал бы смущение. Но сейчас ему было всё равно. Он обнаружил, что быстро становится безразличным ко всему, кроме своего желания кончить.

Индиго двигала языком между членом Пипа и его анальным отверстием, заставляя его издавать звуки между стоном и визгом. Некоторые из зрителей в ответ хихикали.

— Тебе нравится, ягнёнок? — спросила Индиго. Её голос был нежным, успокаивающим, почти материнским. — Потому что я великолепно провожу время, играя с тобой.

— Угу... — сказал Пип и поморщился, когда Индиго мягко поцеловала одно из его яиц. — Я... я...

— Ооо, это звучит не слишком убедительно, сладкий... — сказала Индиго. — Разве я не хороша с тобой? Я ведь не делаю тебе больно, нет? — в её голосе звучала подлинная забота.

— Н... нет...

— И разве ты не видел, что другие пони делают с твоими друзьями? Им сейчас так больно. И ты знаешь, что не даёт им делать то же самое с тобой? Я. Они знают, что лучше не переходить дорогу мне или моей семье. Мы составляем одну из самых могущественных магических династий в Эквестрии. Так что, пожалуйста, расслабься, маленький. Никто не причинит тебе вреда, пока я здесь.

— Ди... настий? А что это?

— Говорил же тебе, что он не знает, мам, — сказал жеребёнок, деливший с Индиго кровать. У него, как и у двух лежащих на кровати кобылок, была та же тёмно-пурпурная грива, что и у Индиго. Но цвета их шёрстки, тем не менее, были разными. Жеребёнок, примерно с Пипа возрастом, был тёмно-оранжевым, напоминающим Пипу о Скуталу.

— Он всего лишь земной пони, — сказал жеребёнок. — Что он может знать о магии?

— Ох, тише, Вермиллион, — сказала Индиго. — Не дразни его так.

Любовно поглаживая гриву Пипа, она сказала:

— Династия, моя малютка, это то, что случается, когда в семье живёт очень могучая магия. Клан Дримов известен двумя вещами. Мы исключительно могущественны. И... мы исключительно красивы.

Индиго подозвала сына, и он радостно подскочил. Она наклонилась и крепко поцеловала сына прямо в губы. Жеребёнок открыл рот, и мать и сын принялись пробовать языки друг друга, эта непристойная сцена длилась целую минуту, пока Индиго не провела копытом по члену сына, одновременно прервав поцелуй.

Зрители, как видно, высоко оценили это представление. Пип мог слышать, как многие из них тяжело задышали. Из своего положения он этого не видел, но был уверен, что они трогают себя или друг друга.

— Ты был хорошим жеребёнком, и мамочка с тобой закончит позже. Но больше не дразни маленького Пипа. А теперь ступай поиграй с сёстрами, хорошо?

— Ладно, мам, — сказал жеребёнок и присоединился в двум кобылкам на другой стороне кровати.

— А сейчас, Пип, — сказала Индиго, легко поглаживая ему копытом внутреннюю часть бедра, — пожалуйста, не стесняйся. Скажи мне, что тебя беспокоит.

— Я... — Пип прикусил губу, когда Индиго начала потирать его член. Так же внезапно, как и начала, она остановилась. — Я... я скучаю по маме...

— О, дорогой мой маленький ангел. Не сомневаюсь, что и мама скучает по тебе, — сказала Индиго и поцеловала Пипа в лоб. — Не волнуйся. У тебя три шанса из четырёх увидеть её снова.

Её замечание вызвало у аудитории смешки.

— Три из четырёх? — спросил Пип. — Что вы имеете в виду?

— Забудь, сладенький, — сказала Индиго. Теперь она гладила Пипу грудь. — Расскажи мне о маме. Она хорошая, как я?

— Нет... — сказал Пип. — То есть... она хорошая... но не как вы. Она не... больная. Не как вы. И не как я...

— Больная? — сказала Индиго, изображая обиженность. — Ох, Пипси, это ведь несправедливо. Ты говоришь, что со мной что-то не в порядке?

— Простите... — сказал Пип. — Я не хотел быть грубым. Со мной тоже что-то не в порядке... Я хочу сказать, посмотрите на мой...

Пип был слишком смущён, чтобы говорить дальше, но кивнул в направлении своего члена, который всё ещё был твёрд.

— Но это так мило... — сказала Индиго. — Мне нравится, когда он так нетерпеливо пульсирует. Тебе, должно быть, не терпится кончить, сладенький.

— Да! — отчаянно сказал Пип. — Это всё, о чём я могу думать. Как можно говорить, что я не болен?

— Ох, сладкая, запутавшаяся малютка, — проворковала Индиго. — Кто-то забил тебе голову такими дурацкими идеями! То, что с тобой происходит — это не болезнь. Это то, через что проходит каждый жеребёнок в мире! Когда он набухает, то, конечно же, ты становишься озабоченным тем, чтобы кончить, глупыш!

Она хихикнула.

— Но... когда я это делаю... это больно... или, может... это она делала мне больно... — Пип замолчал, начав понимать, что Индиго может быть права.

— Ты о Рарити? Это просто её путь, дорогой. Не стоит путать её маленький пунктик на боли с тем, что происходит с тобой. Позволь мне кое-что тебе показать.

Рог Индиго вспыхнул, и Пип ощутил, что магические путы на его ногах ослабевают. Он поднялся на ноги, обрадованный тому, что снова может двигаться, и слегка улыбнулся Индиго.

— Ну что, яблочко, так лучше?

Пип кивнул.

— Спасибо... — сказал он.

— Всегда пожалуйста, дорогуша. А теперь посмотри назад. Думаю, вы четверо ещё не были официально друг другу представлены.

Пип обернулся и тихо ахнул.

— Это мои дети, Пип. Видишь, как сильно они друг друга любят?

На другой стороне кровати Пип увидел двух кобылок вместе с Вермиллионом, жеребёнком, который дразнил его прежде. У всех троих была прекрасная тёмная грива их матери. Вермиллион лежал на спине, пока его сестра, которой на вид было лет двенадцать, сосала ему член. Его другая сестра, возрастом со Свити Белль, радостно повизгивала, опустив свою промежность на лицо брату.

— Они всё время так, эти трое, — сказала Индиго. — Они никогда не дерутся, не ругаются. Они просто... играют. Видишь, Пип, каким радостным выглядит мой сын? Он ничем от тебя не отличается, не считая того, что не стыдится себя. Он жеребёнок, а жеребёнку нужна разрядка. Зачем с этим бороться, Пипси? Зачем отрицать то, что ты есть?

— Я... но... я не хочу таким быть...

— Не хочешь? — Индиго наклонилась и начала нежно поглаживать член Пипа. Жеребёнок обернулся и обнял её, стоная ей в грудь, пока она продолжала.

— О моё солнце, Пип, — сказала она, отпустив его член. — Ты как будто чего-то очень сильно хочешь. Что бы это могло быть, мой сладкий?

В тот же миг Вермиллион закричал, кончая сестре в рот. Кобылка, щеголявшая ярко-зелёной шёрсткой, приняла полную порцию, затем подползла к сестре и подарила ей долгий поцелуй.

— Я хочу кончить! — крикнул Пип. Выкрикнув эти слова, он почувствовал, как словно что-то потерял. Но одновременно он ощутил свободу.

— Пожалуйста, мисс Индиго... весь день... мне так нужно... — сказал Пип, обнимая её всё крепче. — Пожалуйста...

— О, дорогой! — засмеялась Индиго в восторге, а затем обняла Пипа в ответ. — Конечно, я тебе помогу. Скажи мне, ты когда-нибудь проникал в кобылку раньше?

— М... думаю, да, — сказал Пип. Он был достаточно уверен, что понимает смысл этого слова. — Этим утром Сильвер Спун села на меня... но она не дала мне кончить. Я весь день напряжённый...

— Ну, давай это исправим, — сказала Индиго. Она хлопнула копытами. — Шэмрок! Пожалуйста, не обслужишь ли Пипа для меня?

Ярко-зелёная единорожка прервала поцелуй с сестрой и перебралась на сторону Пипа. Когда она приблизилась, Пип заметил то, что раньше как-то упустил из виду. Может быть, это его прежнее смущение отвлекло его от очевидного, но маленькая Шэмрок была весьма заметно беременна. Её живот был необычно большим и на фоне её юного маленького тела казался непристойно непропорциональным.

— Гм... привет... — сказал Пип подбирающейся к нему похотливой кобылке. — Э-э... могу я спросить... м-м... сколько вам лет?

— Пип! Никогда не спрашивай леди о возрасте! — сказала Индиго. — Как тебе не стыдно, юный жеребец!

Шэмрок хихикнула.

— Ох мама, ты такая старомодная! Давай просто скажем, что я начала довольно рано, Пип.

— Ох, мм... я не знал, что кобылки могут... в этом возрасте... Простите! — он закрыл лицо копытами. — Я не хотел быть грубым! Сегодня столько всякого происходит!

Шэмрок проигнорировала смущение Пипа и изогнулась, чтобы лизнуть его член. Пип вздрогнул от удовольствия.

— Я не против! Меня всё время об этом спрашивают. Особенно на вечеринках вроде этой, — сказала она. — Прежде чем ты спросишь: я на восьмом месяце, и да, ты можешь трахать меня без вреда для ребёнка. И нет, отец НЕ мой брат.

Вермиллион на другой стороне кровати рассмеялся. Сестра сидела рядом с ним, потирая клитор.

— Я не собирался об этом спрашивать, — сказал Пип, на секунду почувствовав себя неловко.

— Извини. Многие пони спрашивают. Не знаю, почему; я хочу сказать, он же примерно твоего возраста. Он пока ещё никому не может заделать жеребёнка.

— Отец на самом деле обитатель Галереи, — сказала Индиго. — Наша семья часто её посещает. Вот так я и обзавелась этими тремя дорогушами, собственно говоря!

У Пипа было довольно смутное представление о том, что такое Галерея, но он решил, что расспрашивать не стоит.

— Папочка ребёнка Шэмрок один из тамошних старших жеребят, думаю. Или он, или кто-то из наших домашних слуг, — сказала Индиго со смешком.

— Мама, говорю тебе, он точно один из Галереи. Тот синий пегас с красивыми глазами!

— Ну, я полагаю, мы точно узнаем, когда жеребёнок появится, не так ли, дорогая? — сказала Индиго.

— Надеюсь, — сказала Шэмрок. — Ложись, Пип.

Маленький жеребёнок сделал, что ему сказали. Шэмрок надвинулась на него, совсем как Сильвер этим утром. Все прочие пони вокруг как будто исчезли, всем своим телом и разумом Пип сосредоточился на этой единственной кобылке. Всё, о чём он мог думать — быть в ней. Он нуждался в этом больше всего на свете.

— Когда у меня появится ребёнок, я назову её Дьюдроп Дрим, — сказала кобылка. — И она будет такой красивой. И она сможет смотреть на то, как мы все занимаемся сексом, сколько захочет. А когда она будет твоего возраста, я впервые займусь с ней любовью. Мне было столько же, когда мама впервые занялась любовью со мной. А её мама — с ней.

Пип не мог поверить своим ушам. Все пони в Кантерлоте такие?

— Что ж, полагаю, твоя семья не такая, как моя, иначе бы ты в этом так сильно не нуждался, — сказала Шэмрок и оседлала маленького земного пони. Пип ощутил скользкость её влагалища на своей ноге. — Не волнуйся, Пип. Я дам тебе всё, что тебе нужно.

Пип сгрёб простынь копытами, когда Шэмрок опустилась на его член.

И вот оно снова. Мягкое обволакивающее тепло, ласкающее его член с такой замечательной интенсивностью. Пип отметил, что Шэмрок, хоть и была старше, оказалась уже Сильвер Спун.

Кобылка не стремилась расслабиться. С энтузиазмом, подходящим для её возраста, она принялась нещадно скакать на Пипе, время от времени замедляясь, чтобы сделать вращательное движение тазом и поместить его член в определённое место внутри себя, а затем ускорялась вновь.

— Тебе нравится, Пип? — сказала она, подпрыгивая на Пиповом члене. — Тебе нравится меня трахать? А? Потому что мне нравится чувствовать тебя внутри меня!

Пип лишь стонал в ответ. Способность говорить была в этот момент выше его сил.

Индиго трогала себя, наблюдая, как её дочь трахается с жеребёнком. Шэмрок иногда вскрикивала, и Пип испускал довольные визги, которые оказывались ещё выше тоном, чем у кобылки.

Пип не знал, как долго это продолжалось. Он потерял счёт времени, неземное чувство осёдланности кобылкой переполняла всё его существо.

— Ты скоро, душенька? — сказала Индиго дочери.

— Ууугууу... — сказала Шэмрок. — Ещё чуть-чуть... ох, он такой твёрдый, мамочка!

— Скажи ему, что ты ещё собираешься делать, когда твоя дочь родится. Знаю, это поможет тебе кончить. Давай, — сказала Индиго.

— Уххх... мы с Дьюдроп... мы всё время будем заниматься сексом... и она будет это делать с моей мамой, и с моим братом и сестрой, и с кем вообще захочет, потому что я хочу, чтобы она была моей маленькой шлюхой...

— И? — сказала Индиго.

— И когда она будет в моём возрасте, она станет самой молодой пони из всех, которых когда-либо принимали в Круг! Все полюбят её! И потом, чтобы отметить, мы пойдём в Галерею, найдём того красивого синего пегаса, который мне её заделал... и я буду смотреть... как он делает её беременной... и... и... ох, Пип... я больше не могу... — Шэмрок запрокинула голову, охваченная оргазмом. Но всё ещё продолжала говорить сквозь стоны. — Пип, хочешь потрахать и её? Когда она будет в твоём возрасте, хочешь её потрахать, как ты трахаешь меня, Пип? Хочешь, Пип?

Пип был юн и более чем наивен. Но он не был глуп. Он хорошо понимал, что только что услышанный им сценарий был абсолютным извращением, и что Шэмрок просит его принять участие в чём-то несомненно неправильном.

Он понимал это. Но в тот момент его это не заботило.

— Да! Да, хочу! — крикнул он. — Я хочу ко...

Мир исчез.

На какое-то блаженное мгновение разум Пипа полностью опустел. Такое уже случалось раньше. Он завизжал, когда сила его оргазма бросила его назад в реальность. Всплеск за всплеском он выстреливался в пизду Шэмрок. Для Пипа это было более чем облегчением, более чем удовольствием. Это был чистый экстаз. И даже что-то ещё более важное: ясность. В этот короткий миг Пип не чувствовал себя в замешательстве. Всё имело смысл, и всё было хорошо.