Лицо под маской.

Закатные лучи еще не позолотили окна моей гостиной, когда в дверях появилась синьора Пальдини и сказала:

— Синьора, возле дверей лодка. И мне кажется, вам лучше спуститься.

Возле водного подъезда Ка"Виченте действительно покачивалась на волне лодка — длинная, цвета охры, с довольно большой кабиной. Окна кабины были закрыты занавесками того же золотистого цвета, а на носу трепетал фиолетовый флажок со знаком Единого: двумя рыбками, будто нарисованными детской рукой. Личный транспорт архиепископа, надо полагать.

Из лодки ловко выпрыгнул уже знакомый мне секретарь в серой рясе, открыл дверцу и помог перебраться через борт хрупкой фигурке, закутанной в коричневый плащ.

— Синьора Хемилтон-Дайер, — он слегка обозначил поклон. — Монсиньор просил передать вам всяческое благоволение.

— Благодарю вас, — я столь же церемонно склонила голову.

Мужчина вернулся на борт, и лодка мгновенно сорвалась с места, оставив за собой длинный пенный след. Я повернулась к девушке.

— Беатриче, я полагаю? — она кивнула, не поднимая глаз. — Пойдемте, что-то похолодало. В доме будет теплее. Синьора Пальдини, попросите, пожалуйста, Джузеппину сделать нам кофе... Или чаю? В общем, чего-нибудь горячего. И, по-моему, из кухни пахло булочками с кремом.

Домоправительница присела в реверансе и исчезла за дверью кухни, а я пошла к лестнице. Девушка не последовала за мной: она стояла посреди холла, на мраморном полу, выложенной в шахматном порядке темными и белыми клетками, и с восторгом осматривала сверкающие зеркала, золоченые подсвечники в рост человека, хрустальные подвески люстр. Я вспомнила, как сама приехала сюда в первый раз — месяц прошел, а кажется, я живу в этом доме всегда...

— Пойдемте, Беатриче, — я мягко взяла ее за руку. — Мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели вашу комнату.

Девушка посмотрела на меня. Глаза у нее были серо-голубые, огромные на осунувшемся личике. Да что их там, вовсе не кормили, что ли?

— Вы здесь живете, синьора?

— Да.

— И зачем здесь я? — голос ее был твердым; кажется, у девочки есть характер. Это хорошо.

— Я все расскажу за чашкой кофе. Если вам что-то не понравится, вы всегда сможете вернуться в монастырь.

— Вот уж туда я точно не вернусь! — ее передернуло.

— И об этом тоже расскажете.

За кофе и булочками Беатриче слегка оттаяла, и я, наконец, решилась спросить:

— Ну, как, вы готовы поговорить?

— Да, синьора, — ответила она, опустив глаза и сложив руки на коленях.

— Для начала — меня зовут Нора Хемилтон-Дайер. Вы можете называть меня по имени, если хотите. Я медик, но вообще сейчас в длительном отпуске. Мне понадобилась ваша помощь, поэтому я и обратилась к монсиньору Гвискари с просьбой — доставить вас сюда из монастыря.

— Синьора... Нора... я ничего не понимаю в медицине! Как же я смогу помочь?

— Я все расскажу. А пока, Беатриче, расскажите мне, как вы попали в монастырь?

— Но дело в том, синьора, что я этого не помню! — девушка посмотрела на меня. Сейчас, когда гадкий коричневый плащ был оставлен в гардеробной, на ней было серо-голубое платье и белый платок послушницы монастыря. Среди ярких красок моей гостиной глаза ее тоже стали ярче и засияли голубым.

— Как это — не помните?

— Мой брат... У меня есть брат, Гвидо. Он учится у синьора Паски, мага.

— Почему не в Университете?

— Так получилось, — она снова опустила глаза. — Из Университета он ушел, его там... не понимали, не давали тренироваться. А он говорил, что для мага самое важное — тренировки. Поэтому он стал учиться у наставника, частным образом.

— Понятно. Так при чем тут ваш брат?

— Ну, я... — она опустила глаза и стала дергать за ниточку, торчащую из белоснежного манжета. Потом снова взглянула на меня, — У меня был возлюбленный, Карло. И однажды он... остался у меня. На ночь, понимаете? Брата не должно было быть в городе, но утром он вдруг ворвался в мою комнату и увидел... нас с Карло. Дальше я помню крики, Карло вскочил с постели, потянулся за одеждой. Тут Гвидо рассмеялся... и все, больше я не помню ничего. Я пришла в себя от пощечины матери Прокопии, уже в монастыре.

— Вот как... — Я покачала головой. — В следующий раз надо покрепче запирать двери, дорогая Беатриче!

— Какой следующий раз, синьора! Неужели вы думаете, настоятельница выпустит меня из-под своего надзора?

— Ну, вы же здесь, не так ли? И это значит, что ни мать Прокопия, ни прочие... гарпии из монастыря авеллинок больше над вами власти не имеют. У меня есть для вас новости и информация, — я прищелкнула языком. — В основном, новости неприятные. Готовы ли вы их выслушать, или хотите сперва отдохнуть?

— Знаете, если я должна узнать что-то скверное, так лучше поскорее.

— Понятно. Итак, Гвидо, по всей вероятности, усыпил вас и отвез в монастырь. Не знаю, хотел ли он вас забрать оттуда через какое-то время, или был настолько зол, чтобы оставить навсегда, это уже неважно. Мы не знали имени его учителя, поэтому никак не могли выяснить подробности произошедшего. Все, что нам известно — он умер, наслав на вашего Карло посмертное проклятие.

— Карло... умер?

— Нет, он жив, но выглядит он теперь вот так.

Я развернула к Беатриче коммуникатор с картинкой: серебряная маска Volto, под ней живые карие глаза.

— Ох! — девушка побледнела. — И он целый год живет вот так?

Интересно, о брате она не спрашивала ничего. Что-то подсказывает мне, что их отношения вовсе не были безоблачными. Впрочем, это можно было понять хотя бы по тому, что монастырь он для сестры выбрал самый людоедский...

— Да. Меня попросили прооперировать его, убрать эту маску. Но без снятия проклятия можно даже не пытаться начинать операцию. Снять посмертное проклятие можно лишь с помощью кровного родственника.

— Я понимаю, — глаза Беатриче горели решимостью. — Все, что от меня зависит...

Она пристукнула по колену кулачком. Кулачок был небольшой, но вполне убедительный. Ой, кажется, все семейство Контарини ждут еще немалые сюрпризы!

— Пойдемте, — я встала. — Я покажу вам вашу спальню. И вот еще что... вы, наверное, захотите переодеться?

Девушка осмотрела свой монастырский наряд, потом кивнула:

— Да уж, хотелось бы.

— Мои джинсы вам, боюсь, не подойдут, но у меня есть отличная юбка с запАхом. Ванная комната вот здесь, — я распахнула дверь, — по-моему, все шампуни и прочее на месте. Отдохните, полежите в ванне, через часа полтора поужинаем, а завтра будем начинать новую жизнь.

— Ванна, с ума сойти! И горячая вода... Знаете, Нора, — она повернулась ко мне, — там, в монастыре, горячей воды не было. Совсем. Даже зимой мы мылись холодной. И как-то раз, в начале января, когда был особенно сильный мороз, я попросила на кухне горячей воды из чайника.

— И как, дали?

— О, нет, сестра Казимира нажаловалась настоятельнице, и меня отправили в карцер. Неотапливаемый. Я думала, что я там замерзну насмерть, и все кончится. Меня спасло воспоминание о Карло, мы с ним однажды дурачились, и влезли вместе в ванну. Залили все вокруг, конечно...

Неожиданно она шмыгнула носом и оглушительно чихнула. Мы обе рассмеялись, после чего я решительным жестом подтолкнула ее к двери ванной комнаты.

— Юбку и все прочее я принесу и положу на кровать, халат там есть. Когда Джузеппина позовет ужинать, я за вами зайду.

Вернувшись в кабинет, я взяла коммуникатор и набрала номер Пьетро. Он откликнулся сразу, будто ждал этого звонка.

— Нора? Вы с новостями?

— Да, и с хорошими. Девушка у меня, и она согласна участвовать в ритуале снятия проклятия.

— Великолепно!

— Скажите мне, Пьетро, завтрашний прием в Ка"Торнабуони — туда нужно приходить в маске?

— Как пожелаете, — ответил он несколько удивленно. — В приглашении это не оговаривается, значит, на ваше усмотрение. А что? Погодите, вы хотите взять с собой эту... Беатриче?

— Да. Почему бы нет?

— Но она никому не известна!

— Бросьте, дорогой мой! Месяц назад и меня здесь в Венеции никто не знал, кроме двух-трех специалистов. В конце концов, скажем, что это моя родственница.

— Лучше — воспитанница, — мой собеседник хмыкнул. — Это интересный ход.

— Я-то думаю не о ходах, а о том, что девушке после года практически тюремного заключения нужно радоваться! — сердито ответила я.

— Ну, не гневайтесь, прошу вас! — теперь Пьетро улыбался. — И знаете что? Ей нужно будет надеть специальную маску, moretta. В былые времена их делали без завязок, со шпеньком внутри, который синьора держала зубами.

— Но это же не дает разговаривать!

— Вот именно, дорогая Нора, вот именно!

— Я не видела в городе таких масок...

— О, их теперь делают лишь на заказ! Я пришлю вам одну из своих. И не волнуйтесь, Беатриче не придется молчать весь вечер: уже давно moretta крепят на специальном клее, активируемом магически.

— Ну, хорошо, я посмотрю...

— Завтра утром маска будет у вас!

Мы дружески распрощались, и я переключилась на Франческу. Подруга моя ответила не сразу, и была изрядно запыхавшейся.

— Прости, Нора, я спорила с Марией — девчонка после отравления наотрез отказывается от уроков в магии металла и огня, и требует обучения целительству! Может, ты ее сумеешь убедить?

— Конечно, я с ней поговорю...

— Прекрасно! А чего ты хотела?

Мы договорились, что Чинция привезет утром несколько своих платьев, чтобы можно было подобрать что-то для Беатриче на вечер, и распрощались. Меня и мою гостью ждал ужин, очередной шедевр драгоценной Джузеппины.

Перед сном я решила просмотреть внимательнее информацию по снятию проклятия. Конечно, это будут делать маги клана Контарини, но мне не хотелось бы стоять столбом, ничего не понимая. Я так не умею. Итак, что же пишет о посмертных проклятиях почтенная старушка, профессор Лавиния Редфилд?

"Для мага, способного увидеть ауру любого разумного, посмертное проклятие легко различить в том случае, если он настроил послойное зрение. Проклятие видно как клубок черных, темно-коричневых или темно-фиолетовых лент, имеющий четкую локализацию в зависимости от вербальной составляющей проклятия. В случае, если использовалась формула Генца-Крамера, клубок располагается в затылочной зоне и воздействует, в первую очередь, на зрение, затем на логическое мышление и далее на все функции мозга в целом. Если же маг, решившийся на посмертное проклятие, произносит формулу Айзенштайна, то клубок обнаруживается в районе сердца; такое проклятие действует медленнее, но при этом затрагивает все сферы жизни и снимается существенно труднее.

Что же представляет собой эта лента?

Как удалось выяснить (результаты лабораторных экспериментов см. в Приложении 2), при создании матрицы посмертного проклятия маг использует часть своей силы, как магической, так и жизненной. Расход этот не восстановим, поэтому проклинающий лишается любого вида посмертия, и призвать его дух для снятия проклятия невозможно.

Таким образом, при рассмотрении вопроса о призвании духов..."

Ну, вот, здрасте... Самое главное автор и не написала, саму технику снятия проклятия, разматывание клубка. Как это сделать?

Я задумчиво поскребла ногтем обложку "Ежегодника магической Академии Лютеции". А, собственно, что я теряю? Десять вечера, можно попробовать ее найти.

Первая же попытка увенчалась успехом. Я набрала на коммуникаторе общий телефон Академии — гудок, второй, третий... наконец, запыхавшийся юношеский голос произнес:

— Приемная, слушаю вас!

Представившись, я попросила передать профессору Редфилд номер моего коммуникатора. Будем надеяться, что старая дама достаточно быстро откликнется...

Не прошло и десяти минут, как мой аппарат засигналил.

Беру назад все свои слова насчет старушки и прочего: появившаяся на экране женщина была какой угодно — мудрой, опытной, смертельно опасной, но назвать ее старой я не могла бы. Даже с точки зрения косметолога.

— Добрый вечер, госпожа Хемилтон-Дайер!

— Добрый вечер, госпожа Редфилд! — невольно я скопировала интонацию собеседницы. — Прошу прощения, что побеспокоила вас в позднее время...

— Ничего страшного, — мягко улыбнулась она. — Я не так давно вернулась домой, но уже успела перекусить. Все в порядке. Итак, чем я могу быть вам полезна? Вроде бы в сфере хирургической косметологии мои разработки пока не применялись!

— Я прочла вашу статью в "Ежегоднике", — для убедительности я приподняла том, — и меня крайне заинтересовали ваши наработки по проклятиям.

— Хм... Подробнее рассказать можете?

Не называя никаких имен, я описала ситуацию и сразу же отправила электронной почтой снимок маски. Госпожа Редфилд выслушала меня внимательно, задумчиво постучала ногтями по краю стола и поинтересовалась:

— А когда предполагается, так сказать, первая часть операции?

— Вы имеете в виду, работу с проклятием?

— Да.

— Не знаю, думаю, дня через два — три.

— Пожалуй, я хочу присутствовать. Минуту, я взгляну в рабочий календарь... — она какое-то время перелистывала записи, потом подняла на меня взгляд. — Ближайшие три дня у меня забиты под завязку, а вот среду и четверг я могу освободить. Вы сможете открыть мне портал от Медиоланума?

— Увы, — я развела руками. — Портальная магия мне не по силам.

— Ну, неважно. Я свяжусь с Джан-Марко...

— Торнабуони?

— Да, он мой ученик.

— Я завтра увижу его на балу в честь юбилея главы клана.

— Вот как? Интересно... а мне ведь тоже приходило приглашение... — госпожа Редфилд порылась на столе, потом с досадой отбросила какие-то конверты. — Опять Марджори навела порядок в бумагах, ничего не найдешь! Ладно, неважно. Все равно завтра я не могу... Хорошо, договорились. В понедельник свяжемся и решим все окончательно!

Экран погас, и я озадаченно потерла лоб. Может, напрасно я выпустила из бутылки этого джинна?

Наутро Чинция прибыла с платьями для бала ни свет, ни заря, в девять утра. Впрочем, Беатриче, как оказалось, уже давно проснулась и сидела на кухне, разговаривая с Джузеппиной.

— Доброе утро! — радостно улыбнулась она, вскочив из-за стола. — Я так привыкла в монастыре вставать с рассветом, что просто не могла больше спать! Услышала вот, что синьора Джузеппина уже встала, и пришла ей помочь.

— Во-первых, просто Джузеппина, можешь называть меня тетей, раз уж я была знакома с твоей бедной матушкой, — кухарка ловко поставила на поднос чашки с капучино, блюдо с булочками, масло и джем. — Во-вторых, если на моей кухне понадобятся помощники, я об этом скажу. А теперь беги отсюда наверх, девочка, и госпожу с собой захвати. Поднос я принесу.

— Джузеппина, добавьте, пожалуйста, еще чашку для Чинции. Беатриче, пойдем, она привезла вам платья для сегодняшнего бала.

— Бала? — девушка затормозила так резко, что я чуть не врезалась ей в спину. — Но я не могу... мне нельзя... Я же послушница, почти монахиня!

— В одной старинной сказке фея говорила, что очень вредно не ездить на балы, когда этого заслуживаешь, — я взяла ее за руку и потянула за собой к лестнице. — На мой взгляд, за год такого пребывания в монастыре, как вы описали мне, вам положено как минимум пятьдесят два бала.