Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей же чаю

Пока люди были в лёгком шоке от собранной вундермашины, я хлопнул пару мужчин по плечам и ушёл, отправившись в свой кабинет. И сразу же, оттуда, к мерсику, который ждал меня около входа. Роман не дремал и по прежнему был моим верным водителем и оруженосцем. К дому подъехали в молчании — я лёг и задремал на заднем сидении — время уже было позднее, рабочие иногда задерживали закрытие завода, если работа была реально интересной. А у нас она всегда была интересной.

Дома меня встретил целый коллектив, во главе с мамой, а так же ещё одной женщиной. Как не узнать — мамина сестра, Нина Владиславовна, тётя нина, и её очаровательная дочь Лиза, которой было чуть больше, чем мне — шестнадцать. Тётя сидела в гостиной и пила чай вместе с мамой, когда я вошёл, обе женщины мгновенно прекратили разговор.

— Знаете, так замолкать некрасиво. Обсуждаете меня?

— Нет, что ты, — совершенно неубедительно сказала тётя, — а ты подрос, Витя, возмужал, — она поднялась, — как хорошо устроился то. Не дом, а дворец какой-то.

— Обычная квартира, — пожал я плечами, — рад вас видеть, тётушка. Как жизнь?

— Ох, что ты обо мне, у тебя то как? Мать говорит, устаёшь сильно.

— Устаю. И поверь мне, не от игр. Сделали таки мы новую машину. Превосходная. Нужно отчитаться Берии, я пойду к себе.

— Даже не посидишь с нами? — возмутилась Мама, — в кой то веки, приехала твоя тётя, а ты за работой прячешься?

— Ох, прости, — улыбнулся я, — обязательно поговорю. Хотя смысла в этом нет — ответ на половину вопросов будет непонятен, на вторую половину — секретность. Так что спрашивайте. Как там Ксюша, кстати?

— О, она с нами, — тётя Нина оживилась, — прячется в комнате. Мы приехали ненадолго, Ксюша то ни разу в Москве не была, вот мы и решили побывать. Сходить к Мавзолею, метро посмотреть... А ещё ксюша хочет на кинематографический поступать. Актрисой хочет быть.

Вряд ли маман знает о моих связях во ВГИКе. Дело в том, что родителей я держал поодаль от своих дел, кроме отца. Но он был в работе настолько, что домой приезжал как и я, поесть и поспать. Я кивнул:

— Думаете, у неё есть талант?

— Я тоже думаю, что нет, — тётя грустно вздохнула, — молодость, романтика.

— У меня есть связи во ВГИКе, знаком с Эйзенштейном, но учтите, что эти люди не те, кого можно попросить за бутылку коньяка взять человека со стороны в кино. Тут правда талант нужен, максимум, что я могу сделать — это убедить людей обратить на неё внимание. Может быть, тапками закидают, может быть обрадуют, это уж как себя покажет.

Тётя согласно закивала. Было видно, что её это волнует.

Сама виновница разговора вышла к нам к концу моей речи. Нда, красивые же у меня родственники — та же Ксюша, стройная, фигуристая, просто таки заготовка под секс-символ. Уникум. Однако, в кино это будет иметь большое значение очень много позже, а пока что... Впрочем, можно и найти ей место у меня на заводе, работы всегда было много, а работников наркомат не спешит выдавать. Та же машинистка — оклад маленький, работа тяжёлая, но на электромеханической пишмашинке — попроще.

— Что? — она засмущалась под моим оценивающем взгляде.

— Да так, оцениваю масштаб красоты. Пока что очень неплохо. Поедем завтра, тётушка просила тебе Москву показать. Сейчас уже поздно, всем — спать!

* * *

С родственниками на буксире в лице Тёти и Ксюши мы поехали на мерседесе. Ксения была скромной девушкой. Удивительно скромной, я ожидал худшего. Она на город смотрела восхищённо. Нда, вот она, разница между нами. Я когда здесь впервые оказался, думал "хреновато тут у вас". Однако для неискушённой урбанистикой девушки из деревни в тульской области, Москва — это одно большое приключение.

С ВГИКом не получилось. Скажу это сразу, я привёз Ксению в институт, где на неё посмотрели маститые мэтры советского кино в моём присутствии. Но играла ксюша плохо, что было заметно даже мне. Эйзенштейн, преподаватель драмы, спросил у меня:

— Как вы считаете, стоит взять её?

— Нет. Уж прости, Ксюша, — повернулся я к ней, но актриса — это неблагодарная профессия. Люди могут заниматься неблагодарным трудом и получать от этого удовольствие только тогда, когда есть талант... или сумасшествие.

— Но... — ох, началось.

— Я тебя по другому использую, — я даже облизнулся, а Эйзенштейн — молодой, круглолицый мужчина с ужасно стильной причёской, удивлённо на меня посмотрел. Я на него: — Сергей Михайлович, кажется, звуковым кино кто-то должен заниматься. Студия есть, аппаратура есть, а оператора нет. Вот и будет девочка заниматься делом. Я её научу. Правильная передача звук ничуть не менее важен, чем картинка. Музыка, эффекты, и тому подобное...

— Что ж, если вы так считаете...

— Да, точно. Попробую. Мою студию ещё не убрали?

— Нет, что вы, она в целости и сохранности. Правда, наш директор вас искал много раз, ему нужна ваша помощь с новой картиной.

— Так, понятно. Тогда спасибо за уделённое внимание, а я пойду к себе в студию. И поищу Туркина.

Валентин Константинович нашёлся у себя в кабинете, Ксения ходила за мной в состоянии прострации, а её мама, моя тётя, ждала где-то в районе проходной. Я постучался к Туркину.

— Валентин Константинович?

— Ах, да, — он тут же резко вскочил, — А я вас ищу, Дудин! Давайте, заходите быстрее.

Я зашёл, ксения следом прошмыгнула и стояла сбоку, не мешала. Я её представил и перешёл к делу:

— Что за срочность?

— Мы испытали определённые трудности при проявке цветных фильмов. Сама идея снимать в цвете пришлась всем по вкусу, но вот организация процесса проявки и копирования плёнок подвела, опыта нет, аппаратуры не хватает, нужна ваша помощь.

— Что ж, я весь к вашим услугам. Ксения, к слову, ассистент оператора звукозаписи, то есть меня. Давайте посмотрим, что у вас там.

Туркин взял с полки бобину киноленты:

— Мы отсняли пока только двадцать минут. Должен признать, студенческий фильм получился очень качественным, кинокамеры, которые вы нам передали просто восхитительны. Но их, кроме одной, уже загробастали с Мосфильма.

— Жаль. Ну что ж, я ещё сделаю, теперь у меня есть целый собственный небольшой завод прецезионного машиностроения. Проблема производства камер снята, могу сделать десяток или сотню.

— Проблема не в камерах, а в плёнке. Камера — хороша, но не главное. Пойдёмте в наш кинозал.

Что ж, должен признать, поработали ребята над короткометражкой очень неплохо. Короткометражка, которую отсняли здесь, во ВГИКе была документальной и запечатлела Москву зимой-весной этого года. Запечатлела речь Сталина при открытии метрополитена и Москву-реку. Пока не начался интенсивный перестрой города, Москва была старой, старорежимной и интересной. Мне лично было интересно посмотреть на город в исполнении документального фильма.

— Должен признать, кадры красивые.

— Это точно. Студенты ещё много чего наснимали.

* * *

Какое место в автомобильной иерархии занимает мой грузовик? Пожалуй, стало понятно, когда на нём покатались все видные деятели автопрома советского союза, во главе с товарищем Лихачёвым. Его к нам прислал Берия, Лихачёв — личность очень знаменитая. Наш, советский Генри Форд, человек-легенда.

Иван Алексеевич прибыл в компании с командой испытателей своего завода, и после тестовой поездки вокруг завода, вылез из кабины грузовика.

— Да, хорошую машину сделали. Всё для водителя, а не для груза. И сколько она стоит? — спросил он у директора, однако, я держался рядом и ответил:

— В среднем — миллион пятьсот, — я посмотрел на Ивана Андреевича, — это в ценах советского союза. Я полагаю, за двадцать тысяч зелёных уйдёт легко.

— Иван Алексеевич обратил на меня внимание:

— А вы...

— Дудин. Фактический руководитель этого вертепа, — коротко кивнул я на здание завода у себя за спиной, — как вам наш автомобиль?

— Превосходен. Даже нет, это что-то непонятное. Вот к примеру — зачем в машине радио?

Я улыбнулся:

— А как же без него? Слушать шум двигателя всю дорогу? Так и заснуть можно.

— Ну, допустим. Разве водителю не нужно слышать, что происходит вокруг?

— Шумоизоляция на что нужна? А радио — это строго обязательная деталь комплектации.

— Хорошо, хотя это и странное решение, — Лихачёв посмотрел на меня с удивлением, — а лобовое стекло?

— Триплекс.

— Ох, нам бы такое оборудование! — возмутился он с какой-то обидой, — подумать только — автоматическая коробка на серийном грузовике!

— Вещь крайне нужная, — ответил я ему в тон, — переключение передач, особенно в городском режиме крупного города, утомляет.

— Так, — Иван Алексеевич уже махнул рукой на меня, — феноменально хорошая оснастка. Посмотрел я на ваш прессовый цех — это фантастика какая-то. Когда у нас такое будет?

— Вот этого не знаю. И вообще, я свои машины делал на экспорт. В СССР просто нет соляры и масла нужного качества, потребителя на них тоже не найдётся.

— Миллион триста... Конечно. Хотя партия прикажет — и в путь! Будете производить.

— Для советских дорог — боюсь, что не будем. Хотя по части оборудования для вашего завода — я предлагаю подумать и поговорить серьёзно, — я посмотрел в глаза директору завода и его сопровождающим, — пойдёмте в мой кабинет.

Путь занял у нас пять минут. Мой кабинет, как и квартира, медленно и верно видоизменялся из советского в мой. Не слишком просторный, но уютный, с качественной отделкой, подвесными потолками. По пути мы заглянули в цех металлообработки, чтобы Лихачёв окончательно охренел. Думаю, вид чистого как операционная цеха, его изрядно удивил.

Мы зашли в кабинет, я предложил гостям кофе, налил капучино всем и поставил стаканчики перед визитёрами. Сел за свой стол.

— Итак, вопросы касательно меня попрошу оставить на потом. Или задавать Берии или Сталину. Это их компетенция. Говорить будем строго по делу, если вы не против.

— Для этого и приехали, — ответил директор, — значит, вы изъявляете желание нам помочь?

— Конечно. Наше предприятие может выпускать до тридцати таких грузовиков в сутки. Это вдвое меньше, чем у вашего завода. Но у меня работает пятьсот человек.

— Это феноменально, — тут же ответил Лихачёв, — как? Как вам удаётся выдерживать такой огромный темп при таком маленьком кадре?

— Объёмная штамповка. Горячая, холодная, сложная, особо сложная и точная. Закалка деталей токами. Автоматизация и кибернетика во всей красе.

— Страшно подумать, — ответил мне Лихачёв, — такие сложные машины! Феноменально.

— Я их создал не как народный грузовик, не как рабочую лошадку. Это продистый королевский скакун, демонстратор технологий. Локомотив прогресса. Понимаете, складывается нехорошая ситуация, при которой автозаводы не имеют внутренних стимулов к модернизации. Вот вы бы стали возиться с производством, скажем, радиоприёмников? Стеклоподъёмников? Клавиш зажигания вместо ключа? Или встраивать электронный блок управления ручным тормозом?

— Определённо нет, — ответил Лихачёв, — это излишне. Правительство требует от нас совершенно иного.

— Вот и я о том же. А эти машины — демонстрируют технологии, которые будут с течением времени удешевляться и вводиться на обычных серийных машинах. Это верхний сегмент.

Лихачёв вздохнул и согласно коротко кивнул:

— Вы правильно поступили. Я так думаю. Хотя я не всё понимаю, но сама идея создать целый сегмент автопрома с наиболее передовыми технологиями... привлекательна. Вот только на нас увеличат давление для модернизации производства.

— Нет, не увеличат, — отмахнулся я, — Сталин и все прочие понимают, что к чему и не будут требовать немедленно перенести технологии. Они сами перейдут по мере удешевления и массового освоения. Товарищ Лихачёв, я могу вам предложить кое-что интересное. Я бывал на вашем заводе месяц назад, с экскурсией. Должен признать, что организовано производство относительно неплохо, но технологически модернизировать производство маловероятно.

— Что есть то есть, — согласился директор, — у нас много проблем.

— Вот, об этом я и хотел поговорить. О том, как можно увеличить темпы выпуска постройкой нового оборудования. Мы производим методом горячей и холодной штамповки многие детали, которые на любом другом производстве точат. Или обтачивают после штамповки. Я не хочу становиться директором автозавода, поэтому предлагаю вам увеличить темп выпуска и сменить компоновку кабины водителя.

— Да? — Лихачёв нахмурился, — о каком оборудовании речь?

— Пресс для объёмной штамповки деталей. Пресс листовой штамповки деталей кузова. Если быть кратким — предлагаю увеличить качество выпускаемых у вас автомобилей за счёт применения новых технологий... но по количеству выйдет столько же — всё увеличение продуктивности сожрёт увеличение качества.

Лихачёв кивнул задумчиво:

— Согласен. Я очень в этом заинтересован — сейчас как раз планируется модернизация производства под выпуск до шестидесяти машин ЗИС-5 в сутки. Мы снимаем с производства тракторы фордзон.

— Хм... — я задумался, — уменя тут завалялись станки, которые тут стояли раньше. Их вообще некуда пристроить — вы может быть посмотрите? Вам пригодятся — берите. Нет — передам в наркомат.

— Посмотрю, давайте о прессе поговорим. Нам очень и очень важно получать детали штамповкой, вытачивание коленвала — это одна из самых муторных операций. Если бы вы могли помочь в этом — я буду вам очень благодарен.

— Договорились, — кивнул я, — станок мы уже разработали и более того, готовы к его выпуску. Понадобится место для его работы. С листовым металлом у вас как?

— Средне, — пожал плечами Лихачёв, — могло быть и лучше, иногда партии приходят совсем ни на что не годные. А наш новый автомобиль потребует сложных штампов кузова. Но вы с этим точно справитесь.

— Да, слышал. Зис-15? Видел эскизный проект, должен признать, очень хорошо. Берия мне передал копию документов, так что я его хорошенько обдумал....

* * *

Мои шевеления не могли остаться незамеченными. Ну да и хрен с ними. Я работал, и работал очень упорно. И вот прошло четыре дня с тех пор, как наш коллектив собирает не машины, а оборудование для ЗИСа. И я на этом заводе стал бывать намного чаще, чем на своём — по три раза в день заезжаю. Прежде всего — это объёмная штамповка. Сложная штамповка — это процесс сложный, состоящий из множества этапов, это не отливка. Процесс работы станков мне нравился. Но опишу сегодняшний день — мы запустили в тестовом режиме станок объёмной холодной штамповки на ЗИСе. Огромная махина, высотой и размерами с трёхэтажный дом, имела внутри оборудование для перемещения заготовок и работала очень шумно. Верхняя часть пресс-формы с гравировкой детали, сиречь формой, опускалась на нижнюю. Горячей штамповкой изготавливали двигатель — коленвал, блок цилиндров, картер, пальцы и шатуны, штанги и маховики, распредвалы в конце концов. Но самое главное — это поршни и цилиндры. Поршни сначала проходили холодную штамповку, после чего уходили в прецезионную точку, где доводились до нужного диаметра, если где и были неровности и неточности, они снимались.