Орбита для Сталинских соколов

Он представил, как она в танце ложится на его руку, а её локоны покачиваются в воздухе, скользя по безупречным плечам, и от предвкушения прикрыл глаза.

Когда его веки раскрылись, он увидел перед собой коллегу, главу наборщиков мсье Жака.

В руках тот держал лист бумаги, а на унылом лице пробегали отблески беспокойства.

"А вот с таким вот она танцевать ни за что не пойдет!" — подумал мсье Форитир. — "И кофе от него не примет!" От этой мысли газетчик исполнился внутреннего торжества.

— Что вам, Жак?

— Да я с этим объявлением от русских...

— Что там не так?

— Они выкупили треть рекламной площади.

Унылое лицо так контрастировало с беленькой шейкой и чудными каштановыми завитками прекрасной польки, что хотелось вытолкать коллегу взашей и окунуться в грезы. А действительно, почему бы и не в ресторан? Легкое сухое вино, оркестр играет "Шимми"...

— Странное какое-то объявление....

Господи! Ну, вот неймется человеку....

— Деньги в кассе?

Недотепа загородил весь вид на работающих внизу девушек. Места другого не нашел?

— Да, но...

— Какие могут быть "но"?

Каждое мгновение, которое мсье Жак отнимал у редактора, делало его несчастным. "А после ресторана — в цирк! Жонглеры, гимнасты, наездницы..."

— Все в дело в тексте объявления, — промямлил он. — Они хотят...

— Какое мне дело до того, что они хотят? — уже серьезно злясь, спросил редактор. Пока он не смотрел на девушек, их красота, вместо того, чтоб радовать мужчин, бесполезно улетала в пространство. Чтоб ничего не пропустить, он отдвинулся в сторону. Мадемуазель Гаранская изящно склонив голову начала выстукивать что-то на своём "Ремингтоне". Рядом с громоздким лязгающим железом агрегатом она казалась укротительницей, щелкающий своим хлыстиком хищника по клыкам.

"Точно в цирк! Ей понравиться!"

— Слав Богу мы живем в свободной стране и можем позволить себе печатать все что угодно, не оглядываясь на цензурные кабинеты.

Мысль, пришедшая редактору в голову, пригасила его раздражительность, и он заинтересованно спросил:

— Надеюсь, там нет ничего непристойного? Рисунков? Стихов?

Гость закатил глаза.

— О, нет! Это скорее политическое заявление. Послание сумасшедших.

Редактор сразу потерял интерес.

— Если деньги в кассе, то объявление должно сегодня же появиться в газете. Сегодня же! Если сумасшедший платежеспособен...

— Значит печатать?

— Да!

Наборщик с облечением повернулся, чтоб уйти и эта легкость насторожила мсье Форитира.

— Нет! Погодите... Дайте мне взглянуть на эту эпистолу.

Гость выпустил листок, что держал в руках. Хозяин офиса повернул его к себе. Слава Богу, объявление они написали по-французски.

"Обращение к народам и правительствам все стран!

Политическая организация "Беломонархический центр" доводит до сведения всех заинтересованных лиц, что Божьим соизволением, её боевым отрядом захвачена большевистская орбитальная станция "Знамя революции". По праву сильного станция переименована в "Святую Русь".

Взгляд его нырнул вниз, в конец.

"Мы отдаем себе отчет в том, что наши действия могут быть интерпретированы как начало войны и принимаем на себя ответственность за это.

Наша цель — добиться восстановления в России монархической формы правления как единственного уклада, необходимого Русскому Народу для развития и процветания. Второй по значимости целью организации является восстановление Российской Империи в границах 1914 года..."

— Так... Все ясно. Можете спокойно ставить эту чушь.

— Но...

Мадемуазель, привстав, наклонилась что-то подправить в своем железном звере.

— Ставьте, ставьте... Если мы начнем задумываться над тем, что пишут в объявлениях наши подписчики и читатели нам некогда станет делать газету.

Он щелчком подвинул лист с текстом к коллеге.

— Это все ничуть не страннее чем прошлонедельное объявление о наборе разных уродцев в "Цирк лилипутов". Ну, помните, мы все еще смеялись. Печатайте и не забивайте голову ни мне, ни себе...

СССР. Москва.

Июнь 1930 года.

...Сталин волновался, и от волнения грузинский акцент стал заметнее. Волнение выдавали и руки. Правая, словно сама собой мягко пролетев над столом, поймала красный карандаш, которым вождь обычно правил документы и стиснула его словно рукоять оружия.

— Вы понимаете, что это значит?

Еще бы не понимать! Все Вячеслав Рудольфович понимал. Чем что грозит и стране в целом и ему самому в частности...

— Пока это означает только одно. Со станцией нет связи. Вы знаете, это технические трудности, над которыми сейчас работает лаборатория Бонч-Бруевича в Нижнем. Мы не знаем, что там сейчас происходит. Единственно, что мы знаем наверняка, так только то, что корабль, отправленный к "Знамени Революции" не вернулся в положенный срок. Как это связанно с обращением "Беломонархического центра" неизвестно...

— Вы думаете это случайность?

В голосе Сталина Менжинский уловил скрип пружины раскрывающегося капкана.

— Не думаю.

— Нет? — переспросил Сталин. Глаза его нехорошо блеснули, и только тут чекист понял двусмысленность своего ответа и поправился.

— Товарищ Сталин! Через несколько часов я все буду знать точно.

— Каким образом?

Генсек отложил карандаш и сцепил пальцы перед собой.

— Мы собираем сведения. Весь аппарат внешней разведки и Коминтерна задействован на это.

Сталин, щурясь, смотрел на чекиста, но Менжинский выдержал взгляд. Слишком велика и густа была задействованная агентурная сеть. Что-нибудь да попадется.... Сталин эту уверенность уловил.

— Что ж... — сказал Генеральный секретарь тоном ниже, — надеюсь, что даже если все это правда, у них хватит ума не ударить по нам нашим же оружием...

Орбита Земли. Станция "Знамя революции".

Июнь 1930 года.

... Внутренние стены станции оказались склепаны не из легированной стали, а из обычного стального листа, того, что шел на паровозы. Малюков сразу же вспомнил ящики с маркировкой Коломенского паровозостроительного завода, что вез на "Товарище Троцком" и успокоился. Правда, на всякий случай он еще простукал стены и постучал ногой по полу. Деготь, вися посредине пустой комнаты, смотрел на товарища с хмурым выражением лица, пытаясь найти повод для оптимизма.

Пока не нашел ни одного...

Они сидели в железном ящике, и как выбраться отсюда не знал ни один из них.

Дёготь читал, что есть в САСШ такой престидижитатор — мистер Гудини, удивлявший публику всего мира удивительной способностью выпутываться из таких вот положений — сбегать из запертых и опутанных цепями сундуков, выбираться из смирительных рубашек и кандалов, из перетянутых цепями кожаных мешков, брошенных в воду... Вот этому, возможно и удалось бы что-нибудь придумать сходу, а им — нет.

Федосей под его взглядом продолжал выстукивать пол и стены.

От всего этого веяло монтекристовщиной самого дешевого разбора, только проблемы графа выглядели по сравнению с их проблемами детской задачкой на вычитание.

А попались они по-глупому...

Хотя как тут не попадешься? Кому могло прийти в голову, что на станции непонятно каким образом окажутся беляки. Мистика какая-то... Обскурантизм и поповщина!

"Иосиф Сталин" как всегда это случалось, вошел в створки причальных ворот, Дёготь открыл люк и...получил по голове. С Федосеем та же история. Высунул голову, получил по ней, отключился... Только вот оптимизма у товарища оказалось больше. Несколько минут Федосей еще вертел головой.

"Не иначе план побега измысливает..." — подумал Дёготь и как в воду глядел.

— Сбежать отсюда проще простого, — сказал старый товарищ. — Для этого всего лишь нужно повязать беляков, открыть ворота ангара, забраться в корабль и улететь.

Оптимизм в его голосе чувствовался, но какой-то не настоящий. Дёготь отчетливо недоверчиво промолчал.

— Сложна ли эта задача? — спросил Федосей. — Да сложна! Выполнима ли? Безусловно! Помнишь, как говорил Феликс Эдмундович "Раз нужно — значит можно!"

Деготь вместо ответа только бровями шевельнул. Нужно-то нужно, только ведь железо вокруг и до Земли верст полтораста, да воздуху ни капли.

— Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики, — добавил Федосей.

Тут Деготь спорить не стал — одобрительно кивнул и вытащил из потайного кармана фляжку, просмотренную беляками при обыске.

— Осталось только придумать как...

— Не думаю, что их тут много...

— Во всяком случае, их достаточно для того, чтоб захватить станцию, на которой работало почти пять десятков человек. Интересно, кстати, что с ними?

— Хороший вопрос...

Ни тот, ни другой не стали развивать эту тему. Оба знали, что творилось в Гражданскую не понаслышке. Врагов не жалели ни одни, ни другие, оттого и первым делом при смене власти победители учреждали комиссии по выявлению совершенных противной стороной зверств. Работы таким комиссия всегда хватало.

— Во всяком случае, рассчитывать приходится только на себя.

— Если нам удастся добраться до...

— Я так понимаю, что одним "если" ты не ограничишься? Тогда имей ввиду, что если в плане больше двух "если" то это не план, а утопия.. Это закон природы.

— "Если" существуют в любом плане, — ничуть не смутившись, отозвался Федосей — У тебя есть план без "если"?

Товарищ с полминуты покусывал нижнюю губу, пошевеливал смоляными бровями.

— У меня, по крайней мере, есть здравая идея. Если совпадут два "если" и мы уложимся в десять секунд...

За ними пришли примерно через час. Дверь отъехала в сторону, и на пороге появился аккуратно одетый незнакомец с револьвером. Первые слова сразу расставили все по местам. Весело оглядев их, офицер, видно, еще не изживший привычек Гражданской войны, скомандовал.

— Ну, краснопузые, давай на выход.

Пленные, скорее по привычке, чем по необходимости старавшиеся держаться ближе к полу и оттого висевшие в десятке сантиметров над ним, спросили:

— Это еще зачем?

— Не бойся... Расстрела не будет, — ухмыльнулся конвоир. — В случае чего всего-навсего на Землю-матушку своим ходом отправитесь... Тут недалеко всего-то верст с полсотни будет. За три дня дойдете.

Он поманил их наганом, взывая к здравому смыслу. Пришлось подчиниться.

Конвоиров оказалось трое. Один плыл впереди, а два других позади. Оружие, правда, имелось только у одного.

В длинном коридоре не нашлось ни людей, ни звуков, и Федосей снова подумал, куда враги могли подевать комсомольцев, что тут работали. Неужели и впрямь выбросили в пространство?

— Эй, господа хорошие... А с мастеровыми что сделали?

Спросил в пространство, словно не надеялся, что ответят.

— Что сделали, переделывать не будем, — отозвался тот, что шел впереди. — Разговорчики в строю...

Следов крови, как Малюков ни всматривался, нигде не увидел. Это обнадеживало, однако куда-то же подевался народ... Никого не было ни видно, ни слышно.

Уже представляя строение станции, Деготь скоро сообразил, что они идут в рубку.

У двери ангара пришлось задержаться. Прямо перед ними из стояночного ангара двое вытаскивали привезенные ими же баллоны с кислородом. Осторожно, стараясь не повредить вентили, беляки направляли его им навстречу. Пришлось прижиматься к полу и пропускать их над головами.

Деготь глазами показал Федосею на внутреннюю дверь ангара. То ли по незнанию, то ли по нерадивости, её прикрыли не до конца. Между створкой и стеной оставалась щель толщиной в палец. Федосей пожал плечами. Скорее всего, произошло это оттого, что там еще не прекратились работы по разгрузке "Иосифа Сталина". Открывать-закрывать дверь никто не хотел. Тяжелое это занятие каждый раз герметизировать шлюз.

Их довели до рубки управления, и конвоир движением ствола пригласил их внутрь. Федосей замешкался и влетел туда первым. И первым же увидел нового хозяина станции.

— Профессор? — удивился Федосей. — Ульрих Федорович!!???

И от удивления чуть не бросился обнимать немца, но не долетел. Офицер с наганом, ухватив за воротник, остановил его порыв. В лице профессора что-то изменилось.

— А-а-а! И вас они тоже поймали... — сообразил Малюков. Профессор отозвался сразу, но чужим голосом, без привычного акцента.

— Да как вам сказать... Все по другому, но объяснять вам все это времени у меня нет. Станция "Святая Русь" экспроприирована у большевиков мной и отрядом героев Белого движения.

— Так, — влетев внутрь сказал Деготь. — Вот уж кого не ждал тут встретить...

Коминтерновец сообразил, что тут к чему быстрее товарища. Слишком уж спокойно стоял немец. Слишком независимо для жертвы.

— И что дальше?

— А дальше я предлагаю вам сотрудничество.

Он замолчал, и чекисты молчали, глядя по сторонам. Это помещение было сердцем станции, отсюда она управлялась. По всему видно новые хозяева стараются разобраться, что тут к чему. Причем в самом прямом смысле — кое-где в пультах зияли прорехи, видно так проверяли коммутацию, кое-где над кнопками и рубильниками виднелись листочки бумаги, приклеенные гуммиарабиком, пояснявшими назначение приборов. Федосей пригляделся. Подчерк разборчивый, но старорежимный. С "ятями". Профессор не стал тянуть и все объяснил.

— Мне некогда разбираться с устройством станции и нас сильно выручил бы человек, который взял бы на себя труд объяснить, что тут к чему.

— И что после? — спросил Федосей. Профессор отчего-то по-немецки, откинул палец от сжатой в кулак ладони.

— Во-первых, жизнь.

Деготь поднял бровь. Федосей оценил. Получилось это у товарища хорошо. Вроде бы агент Коминтерна удивился такому несерьёзному предложению. Профессор не захотел увидеть изломанной брови и продолжил, играя пальцами.

— Во-вторых, участие в деле, которое прославит вас на века. Новая Россия будет помнить всех нас, чтобы не случилось. Даже если кто и заблуждался раньше....

Он голосом выделил это слово "раньше" уже зачислив их в команду.

— А если нет? — остановил его Федосей. — Заставите?

Профессор отрицательно мотнул головой и от этого движения стал медленно поворачиваться.

— Нет. Рабы мне не нужны. Мне нужны союзники. Если вы откажитесь, то пользы от вас мне не будет никакой. Зачем мне тратить на вас ресурсы? Оставлю вас где-нибудь, отключу воздух — и живите, как знаете и сколько хотите...

Деготь до сих пор молчавший, с интересом спросил.

— А чего вы хотите-то? Чего добиваетесь, Ульрих Федорович?

Господин Кравченко поморщился, успел уже отвыкнуть от похабного заграничного имени, ну уж ладно.... На такой вопрос нельзя не ответить.

— Величия России! Хочу, чтоб Великая Российская Империя встала во главе всего цивилизованного мира и...

Офицеры медленно дрейфовали, не сводя глаз с арестованных, а их руководитель говорил о самодержавии и о границах 14-го года, о Манчжурии и Дарданеллах...

Федосей слушал и не верил ушам. Слушать такое после тринадцати лет Советской власти? Бред! Бред, да и только!

— А мне это нравится, — неожиданно прервал профессора Деготь, заметив, как меняется лицо Федосея. — Слушай, а почему бы и нет?