Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык

— Используй, — пожал плечами князь. — Заодно вскрой сейф в доме на Кленовой аллее, будь добр. Сможешь? Никто не помнит шифра, признать такое неловко, а пустить туда посторонних невозможно. Да, еще подвал в имении у реки... не помню название. Что-то с замком, мне говорили. Куки, делай что хочешь, только не пропадай. Без тебя я мертвею. Нет проклятия кукушки. В тебе яркая жажда жизни, вот и всё. Я вижу её, впитываю. Еще ты вольный. Помнишь, как мы жарили мясо в старом камине? Толпа пожарных, скандал, — князь мечтательно прижмурился, откинулся на подушки и сразу погрустнел. — Год назад я совсем извелся. Всех выгнал, нанизал мясо. Угар, слуги примчались, управляющий причитал и шепотом требовал вызвать доктора... скучно. Мясо невкусное. Я посмотрел на всё это и заболел.

— Не болей.

Князь серьёзно кивнул и снова прикрыл глаза. Он выглядел спокойным, улыбался легко, едва приметно. Можно было бы поверить, что дремлет... но капкан пальцев на запястье не ослабевал.

— Вообще-то один человек подтолкнул меня к идее возвращения, — сообщил Куки, чтобы не молчать. — Такой выдался причудливый разговор о деньгах и душе... Мол, совесть можно продать, но нельзя купить. Из чего следовало, что деньги — зло. Вот на этом самом выводе меня и ранило. Ты ведь можешь купить все... но ты не коллекционируешь бессовестных прихвостней. Ты бы охотно поучаствовал в той беседе.

— Деньги? О, неужели они в самом широком смысле — зло? — Микаэле заинтересованно усмехнулся, даже чуть отвлекся, и хватка на плече стала не такой болезненной. — Но-но, Куки. Обычная ошибка. Пока люди верили в бога грозы, он прицельно метал молнии в отступников. Позже стали верить в избавителя, поместив душу в перекрестье лучей и назвав личностным солнцем, чье сияние созерцает высший. Он, якобы, измеряет яркость свечения и вознаграждает по итогу замеров, а также карает отступников, погрязших во тьме. Не в этой жизни, о да, так надежнее... Деньги — самый молодой бог мира людей. Как всякая стихия, они изначально не могут быть добром или злом, что за упрощение? Увы, люди не служат богам и не слушают их, люди желают, чтобы боги были услужливы. Мнение богов не уточняется. Кто спрашивал золото, желает ли оно быть мерилом совести и чести? Но-но, никто. Бедное золото...

— Мики, ты не изменился, несешь умнейшую чушь с просветлённым видом, — порадовался кукушонок. — Мики, я правда не сбегу. Я окончательно соскучился.

— Идиот, — вздохнул князь и на миг обнял за плечи. — Ты покинул дом, и он стал пустым. Каждый мой дом, любой. Ужасно. О, вот что важно: Куки, кто тебя надоумил вернуться? Познакомь. Хотя бы озолочу... если не получится подружиться.

— Ты безнадежен. Если хотя бы отчасти правда то, что в жилах Ин Тарри течет золото, если оно подобно тебе, как же паршиво ему приходится! Все хотят прибрать и никто — подружиться...

— Есть же ты, — жалобно напомнил Микаэле самому себе.

Когда автомобиль остановился, князь вышел, нацелил взгляд на встречающих, и люди привычно склонились. Коротким движением подбородка Микаэле удалил всех, на кого этот жест подействовал. Превозмог приказ всего-то один человек, и Яков с интересом его рассмотрел — плотного, лет сорока. Невысокого и наверняка очень спокойного, но сейчас пребывающего в дичайшем, нескрываемом смятении.

— Вам дурно? Бога ради, этот блуждающий взгляд. Вы что-то приняли? Не сочтите за грубость, но...

— Знакомься, Куки. — Князь стащил с шеи шарф сливочного тона с едва приметным фактурным узором и бросил, как на вешалку, на плечо непрестанно бормочущего человека. — Я выбрал полноценного управляющего делами всего дома Ин Тарри десять лет назад, и он оказался хорош. О, ворует только сведения и строго для нужд страны. Служит ей рьяно, насколько я знаю. Мне тоже служит, по-своему честно. Но на второй своей службе он...

— Микаэле, вы изволите неожиданно зло и прямо шутить, — вздохнул управляющий, чуть успокоившись. Бережно сложил шарф и отдал слуге. — За десять лет вы ни разу не давали мне оценок. Они лестны, но сперва, прошу, пройдем в дом и...

— Егор хорошо продвигается на второй службе, он уже тайный советник, да? — щурясь и почти мурлыкая, продолжил князь. — Он следит, чтобы мои деньги не причиняли вреда стране. Смешной повод для верности дому Ин Тарри. О да, Куки: он верит в магию крови древних семей. Ждет, когда моя кровь проявит себя. Не знаю, как. Может, начнет светиться? Или, стоит мне руку порезать, капли будут обращаться бриллиантами?

— Мики, идем. Ты достаточно потряс воображение всех, кто думал, что знает тебя. И, поверь, мне стало чуть спокойнее, ты зовешь Егора по имени, без чинов, и он не вздрагивает. Значит, ты хотя бы помнишь, перед кем можно чудить, а перед кем не стоит.

— Именно, идемте, — кивнул управляющий, надеясь завершить странный разговор в неподходящем месте. По лицу скользнула тень, окончательно смяв невозмутимость до недоумения. — Микаэле, я вас таким не видел. Вы улыбаетесь, вы говорите... гм.

— Ага, улыбаюсь во весь рот и болтаю глупости, — охотно подсказал князь. Дернул вверх запястье Якова, которое и теперь держал плотно, даже костяшки пальцев побледнели. — О, я видел глаза оловянных лакеев на озере. Бывших служивых как ни наряди, выправку не спрячешь, ума не вправишь. Они донесли о Куки? Что выдумали?

— Разное, — уклончиво сообщил Егор.

— Убери глазастых дураков подалее, я быстро не уймусь. Дней на пять расчисть мои планы, предлог не важен. Видишь: не могу разжать пальцы, — князь с долей раздражения уставился на свою руку. — Если он снова сбежит, я слягу, а то и помру с тоски. Во всем идиотском мире только Куки видит меня человеком. Вот ты: о, ты видишь во мне... как же было в том письме? Ах да, 'надежный источник кредитования страны даже в самых неблагоприятных условиях'.

— Читали, — не удивился управляющий.

— Читал, — легко согласился Микаэле. — Идем, Куки. Надо накормить тебя.

— Завтра. Отдохни, ты будто пьяный. К тому же ты держишь мою правую руку. Есть левой неудобно, но ранее утра ты не отцепишься, я уже понял.

— Не отцеплюсь, — виновато признал князь. — Куки, я сознаю, что мое поведение неуместно и походит на собственничество. Прежде было еще хуже... я постараюсь запомнить, что ты взрослый. Но Куки, я впервые за много лет могу ощутить себя человеком. Просто человеком. Это меня отчасти извиняет.

Князь с сомнением посмотрел на свою руку, сжимающую запястье Якова.

— Когда ты проснешься и поверишь, что я не сбежал, только тогда все станет хорошо. В крайнем случае я применю силу и отцеплю тебя, — неуверенно пообещал Яков.

— Но-но, сила не поможет. Я вдруг понял прелесть оков... Сплошных, без замка и ключа. Егор, отдыхайте, — князь жестом отпустил управляющего. — Да: поставьте в известность охрану, Куки можно всё. Если он вздумает зарезать меня, это тоже допустимо. Вы поняли?

— Нет, но я услышал. Могу я уточнить имя гостя, — морщась от странности вопроса, Егор выговорил то, что полагал важным. — Куки — сокращённое от...

— Куки — это все, что я мог выговорить, когда весил пуд и не осиливал пережёвывание манной каши, — князь наконец осознанно потащил Якова в дом. — Егор, вы знаете наизусть дело об отравлении моего отца, убийстве дяди и прочих преждевременных смертях в роду Ин Тарри. У вас материалы дознания по инциденту свихнувшейся живки, которая сожгла мое имя, чтобы я умер... Не сработало, вы спрашивали много раз, почему. Потому что Куки. Это настоящий ответ. А его имя... он просил и требовал звать его по урожденному, но для меня он Куки. Таково мое суеверие. Егор, я недопустимо откровенен сегодня. Но ладно же, понадеюсь, лишнее не попадет в отчет... Моя мать купила дар кукушонка у его отца. Её заветное желание понятно: пока я жив, она блистает, хотя прежде была приживалкой. Брак сиделки и умирающего... я понимаю подпись на том договоре, как результат шантажа, где я был главным аргументом, увы. Мерзко, как почти все в мире людей, охочих до денег.

Князь остановился и резко развернулся. Поднял руку, по-прежнему сжимающую запястье послушного Якова. Встряхнул, уставился на свои пальцы. Попробовал их разжать по одному, раздраженно бормоча: — Я был последний в роду, один в целом мире. Один на идиотской куче денег, титулов и сказочек о древней крови... Я был мертвый, но очнулся. Тогда сбылось мое желание! Куки — мой брат. Он есть, я в мире больше не один.

— Мики, пошли. Не разжимаются и не надо, — Яков все же погладил золотистые волосы, для этого пришлось встать на цыпочки. Он сразу ощутил себя совсем ребенком и окончательно — дома. — Я уложу тебя и посижу рядом. Расскажу про север и своего учителя. Если не засну, то расскажу. А если засну, поболтаем завтра.

— Завтра, — голос Мики стал жалобным, и это было совсем странно для такого роскошного ангела княжеских кровей. — Точно не сгинешь?

— Обещаю. За эти годы я обидел много хороших людей, увы. Я шустрый. Так сказал один умный старик. Мне и до него говорили много раз, но, может быть, я наконец услышал. Я постараюсь не шустрить. Хочешь, пожарим мясо в любом камине на выбор. Хочешь, оденусь как тебе раньше нравилось и сяду за рояль. Только не болей.

Князь ссутулился и побрел темными коридорами, отмахиваясь от попыток слуг включить свет, подать домашний костюм, воду, успокоительные капли... Егор крался тенью, отставая шагов на пять. Он замер на пороге спальни, хмурясь и наблюдая невиданное: князь заползает под одеяло одетым, кое-как сняв туфли. Бормочет, жалуется, зевает и по-прежнему не отпускает руку чужака. Наконец, затихает и засыпает...

Для Якова было занятно наблюдать душевные метания управляющего: нельзя стоять на пороге, нарушая личное пространство хозяина — и невозможно уйти. Князь сам впустил чужака и разрешил ему... все! Но это ведь немыслимо! Зачем тогда нанята многочисленная охрана, обеспечивающая покой человека, к которому премьер-министр не всегда может записаться на прием? Егор чуть не скалился, рассматривая одежду чужака — арестантскую! Ведь точно, арестантскую, пусть она и прикрыта чем-то, достойным пугала.

— Он крайне редко допускает общение на 'ты' и по имени, — сказал Яков, обернувшись, и прямо глядя на управляющего. — Егор, вы скорее всего надежный человек и стоите доверия. Могу представить, насколько вам хочется меня... стереть. Как грязь. Неуместную грязь, — Яков поправил одеяло и начал неловко, левой рукой, расстегивать шейную брошь на шелковом платке князя, заменяющем бабочку. Справился, бросил брошь на дальнюю подушку, скомкал платок и уронил на пол. Снова осторожно погладил спящего по волосам, все таким же густым и упругим, какими они помнились руке. — Егор, он хорошо кушает? У Мики с детства нет аппетита. Заставить его есть мясо в достаточных количествах... как я исхитрялся, не представляете.

— Он ест мало, но достаточно. Он следит за собой, — нехотя сообщил Егор.

— Никто прямо не угрожает ему? Я просматривал газеты, но так, издали, разве поймешь... Вроде в последние два года нет больших бед. Верно?

— Вы ведь не ждете отчета? — управляющий наконец обозлился. — Кому полагается, исполняют свою работу. Угроз нет. Кроме вас, конечно же. И, вы правы, я был бы рад вас устранить.

— Не слишком старайтесь, а то моя шустрость ответно проснется. Опасное качество. Егор, для начала выправьте мне документы. По тихому, на урожденное имя. Прежние я утопил в болоте, сбежав от Мики. Мне было пятнадцать, я желал стать свободным и начудил такого... в общем, не советую выяснять, это расстроит Мики. Давайте так: утром я сам запишу для вас имя, дату и место рождения. Этого довольно? Мне бы не хотелось ввязывать в дело отца, так что я придумаю отчество.

— Я уточню мнение князя. Но все же мне вас звать... Куки? Шофер указал еще два имени, Яков и Ян.

— Яков и Ян в прошлом. Звать меня Куки может лишь князь. Имя для документов — Яркут. Оно редкое, северное, его мне оставила кровная мать, и иного наследства от неё нет. Я даже не знаю её имя... Мики не звал меня Яркутом, зная, что мне больно думать о маме. По той же причине не упоминалось отчество. Я решил, что отца у меня нет. Мики добрый. Для князя он непростительно, смертельно добрый и хрупкий человек. Мне по детской простоте в голову не приходило, что фамилия Ин Тарри стоит в одном ряду с Найзерами и Дюбо. Вот только в тех семьях людей — как крыс в подполе. И они ровно так же зубасты, склонны рвать и прятать... А Мики один. На всю прорву обязательств, связей и интересов.

— На что в этой прорве претендуете вы? — сухо уточнил Егор.

— Сложно сказать. Мне придется закрыть прежние дела и оборвать связи. Из-за Мики они теперь неуместны. Придется жить в белую, чтобы появляться здесь и не вызывать лишних вопросов. Егор, на что годен человек, способный убить, украсть и втереться в доверие? Я говорю о законных занятиях, исключая жандармерию, суд и чиновную службу.

— Однако же и запросы у вас, — усмехнулся управляющий. — Мне стоит откланяться, голова болит. Я полагал, все будет проще, когда мне панически сообщили, что князь принимает порошки известного свойства, что он заинтересован в мужчинах самым пикантным образом, что объявился его личный вор... Все это решалось бы страхом или же деньгами.

— Егор, — Яков, а вернее Яркут, указал взглядом на свою руку, по-прежнему зажатую в тисках пальцев князя. — Это не разрешимо никак. Я бегал, сколько мог. Когда я ушел, Мики было девятнадцать... теперь ему тридцать два. За эти годы я повзрослел и смирился. Мики — моя душевная боль, я — ваша головная. Вам кажется, что мне приглянулось место управляющего? Нет, пустое. Я не служу в этом доме, я слаб в учете денег, а равно и в мягких формах дознания. Мики доверяет вам, а при его уме и чутье ошибки исключаются. Но, если он ошибся, — Яркут прямо глянул на управляющего, — я перережу вам горло. Не сомневайтесь, я доберусь и успею. Спокойной ночи.

— Это угроза? — Егор презрительно вздернул бровь.

— Я не угрожаю тем, кого решил убить. Это дружеское предупреждение. Добавлю к нему совет. Не копайтесь в моем прошлом, Мики не простит. Он милейший человек, но работать с информацией умеет, как никто иной. И знаете... при всем воспитании Мики, как враг он смертельно опасен.

— Пустая бравада и дешевые угрозы. Мне сообщили, вы скрываетесь от полиции, — прошептал Егор, багровея шеей.

— В столице скрываться легче легкого, уж всяко не стоит для этого лезть в дом Ин Тарри и вызывать всеобщее внимание. Меня перестанут искать завтра, если уже не перестали. Те, кто проверял меня, не хотят огласки. Те, кто выручил меня, засунув в арестантский вагон, уже поплатились, увы, — Яркут грустно кивнул своим мыслям. — Надеюсь, для них все ограничилось денежными потерями. Так или иначе, я кукушонок. Можете выяснить по своим каналам, что это значит. Если в самом общем виде... Егор, не враждуйте со мной, не помогайте мне, не замечайте меня. Я вполне безопасен, если не доводить дело до края.

Князь потянул руку Яркута под щеку. Судорожно вздохнул и повернулся на бок, поджимая ноги. Пришлось устраиваться так, чтобы не разбудить Микаэле. Егор следил, скрипел зубами, но молчал. Так же молча он ушел, и дверь прикрыл без стука.