Голубая луна (Черная луна 2)

Светелка, предназначенная Герде, — просторная комната с печью, облицованной цветной изразцовой плиткой, — находилась в деревянном тереме на втором этаже. В покоях стояла просторная кровать под балдахином, вдоль стен расставлены несколько резных сундуков, в которых уже были разложены ее вещи, столик с зеркалом, заменявший трюмо, и еще один небольшой круглый стол с парой стульев находился в свободном пространстве между дверью и кроватью. На стенах висели шкуры зверей: бурого и белого медведей, рыси и волка. Еще одна медвежья шкура была брошена на пол вместо прикроватного коврика, а пол в передней части комнаты покрывал восточный коротковорсный ковер. На столе — шандал на три свечи, кувшин с вином и кубок, на туалетном столике — еще две свечи и на прикроватной полке — одна. Так что в опочивальне было достаточно светло, и это Герде понравилось, поскольку полностью соответствовало ее планам. Планы же эти были просты, но невероятно важны для нее. Этой ночью Герда решила стать женщиной.

Откладывать потерю девственности на неопределенное "потом", ей расхотелось. А тут и случай представился такой, что лучше не придумаешь. Мужчина ей нравится, хотя, возможно и даже скорее всего, она в него не влюблена. Но любовь у нее в жизни то ли еще будет, то ли нет, а желание есть. Тело буквально кричит во весь голос, требуя близости, нежности и страсти. И "суженый, ряженый", официально объявленный ее женихом, вот он здесь — всего в нескольких метрах от Герды, в опочивальне за толстой бревенчатой стеной. Поэтому Герда не стала медлить. Раздевшись и устроившись в постели, она отослала служанок. Дождалась, когда в коридоре второго этажа затихнут голоса и шаги, и, убедившись, — магия великая вещь! — что сейчас кроме них с Иваном в этой части терема никого больше нет, встала с кровати, зажгла одним своим внутренним жаром все свечи разом, скинула рубаху и, оставшись нагой, позвала жениха. Магия зова на такой короткой дистанции сработала не хуже, чем если бы Герда разговаривала с мужчиной, стоя с ним лицом к лицу: не прошло и пары минут, как скрипнула на петлях тяжелая дверь, и в хоромы Герды вошел одетый в одни порты князь Полоцкий Иван...

Эти дни, проведенные в малом детинце князя Ивана, оказались для Герды чем-то совершенно невероятным. Тут и зимняя охота на вепря — с копьем на матерого секача, — и огненные фейерверки, которые она запускала в чистом поле ночной порой, и бесконечные пиры, и гонки на тройках. А еще баня, из которой можно выскочить голой и рухнуть всем телом прямо в снег, долгие разговоры с Иваном обо все и не о чем, скачки верхом по заснеженным "полям и весям" и учебные схватки с дружинниками и самим князем Иваном, когда на деревяшках, а когда и с боевой сталью в руке.

Когда вышла в круг в первый раз, незнакомые с такой Гердой дружинники Ивана, — да и он сам, если честно, — были сильно удивлены. Озадачены странным желанием принцессы и смущены ее странным нарядом. Еще бы! В этих краях никто и никогда не видел сверский "ночной наряд", а Герда еще и усугубила, надев китайскую кольчужную рубаху и ногайские шлем и поножи. Правда драться с ней боевым оружием желающих не нашлось, так что катану пришлось отложить в сторону и взять в руки деревянный меч. Вот тут и выяснилось, что фехтует она, как говорят в Гардарике, знатно и спуску никому не дает. У мужчин, разумеется, есть преимущества: рост, длина рук и ног, масса и мышечная сила, но зато Герда оказалась быстрее любого из дружинников, заставив попотеть и самого князя Полоцкого. А кроме того, ее техника фехтования была виртуозна и заточена как раз под ее рост и вес. Другое дело, что деревянный меч пришлось подкоротить и обстрогать, чтобы он стал похож на катану или абордажный меч. И вот тогда она им всем показала, где раки зимуют. Так что вскоре они все-таки перешли с деревяшек на сталь, и благодаря этому Герда почти неделю упражнялась в бое с катаной в руке. Увы, здесь не было никого, кто мог бы обучить ее приемам фехтования этим странным мечом, но Герда решила, что будет использовать технику абордажного боя, и, как ни странно, дело пошло.

В общем, это были чудесные дни. И это, не говоря уже о том, что секс с мужчиной оказался гораздо лучше секса с женщиной. Во всяком случае, для Герды, да еще и с таким партнером, как князь Иван. Правду сказать, Герде это дело так понравилось, что, если бы не стыд перед окружающими, она бы вообще не покидала постель. Впрочем, человеческая плоть слаба, так что и ей, и Ивану временами требовался отдых. Ну, они и отдыхали, чередуя любовь с охотой, прогулками верхом и долгими беседами, однако, при первой же возможности, снова бросались в бой.

"Господи! — подумала она, проснувшись как-то ночью, лежа на Иване, спавшем по такому случаю на спине. — И это после всех моих неприятностей! Стоило, значит, страдать. Было для чего терпеть".

— Да, да! — покивала, появляясь рядом с кроватью, Другая Герда. — Per Aspera Ad Adultera...

2.

В Новгород вернулись за три дня до бала. И эти дни были ничуть не хуже тех, что птицей пролетели в замке князя Полоцкого, но, в конце концов, они тоже прошли. И настал "тот самый вечер".

"Возможно, — думала Герда, собираясь на бал в великокняжеском тереме, — Иван не случайно увидел меня в тот вечер. Судьба? Или это Неистовая богиня ворожила мне в тот вечер?"

Однако так все с ней в тот день и случилось. Увидел и остановил карету, хотя вполне мог проехать мимо. Не проехал, и потом напропалую флиртовал с ней весь вечер и половину ночи. Смеялся, острил, говорил комплименты и кружил в вальсе, но ни разу — ни словом, ни жестом, — не нарушил дистанции, которую обыкновенно называют уважением. Он был галантен, но не переходил черты, за которой ухаживание превращается в назойливость или грубость. И, наверное, нужны были годы и горький опыт разочарований, чтобы, в конце концов, оказаться здесь, в Новгороде, стать его невестой, а заодно уж и его любовницей.

Была ли Герда в него влюблена? Скорее всего, нет. Но у нее имелись серьезные опасения по поводу того, способна ли она вообще кого-нибудь полюбить. Ведь, если разобраться, де Валена она тоже, скорее всего, не любила. Потому что, если бы, и в самом деле, полюбила, не стала бы ждать какой-то особенной ночи и каких-то особенных обстоятельств. Многие женщины на ее месте, — и Герда знала это наверняка, — не стали бы ждать и пригласили Эмиля к себе в каюту или в гостиничную комнатку. Так что, нет, не любовь. Симпатия? Однозначно. Томление плоти? Непременно. Но все то же самое есть у нее и теперь. Князь Иван молод и хорош собой, галантен, образован, богат и занимает видное положение в большом и сильном государстве. А еще он ее любит, и это самое ценное его качество, потому что его чувства не только сильны, они в гораздо меньшей степени эгоистичны, чем у многих других мужчин в подобной ситуации. У Герды — так сложилось, — было с кем сравнивать: принц Максимилиан и граф де Вален оба два тоже по-своему любили Герду, но они любили ее "для себя", принимая ее интересы только постольку, поскольку они вписывались в их планы.

Князь Иван оказался другим, и он смог доказать это и тем, как сделал ей предложение, и тем, как говорил с отцом. И продолжал доказывать это каждым своим поступком чего бы это ни касалось. Вот и сейчас, перед балом, в тайне от Герды, он поднял на ноги всех, кого только возможно, и ей сшили совершенно невероятное платье всего за какие-то жалкие восемь дней. Синее, как и то платье, в котором Герда появилась в день их первого знакомства, изысканное, изумительно подходящее к ее внешности и росту, и, судя по всему, страшно дорогое. Шелка трех разных оттенков синего, украшенные золотым шитьем, белоснежными кружевами и крошечными драгоценными камешками, синей шпинелью, аквамарином и бирюзой. Оставалось только дивиться тому, как удалось создать такой шедевр за такое короткое время, и уж совсем невероятным казалось то, что князь Иван добыл для нее такие великолепные драгоценности в тон платья и ее глаз: ожерелье из сапфиров и бриллиантов, золотая ажурная диадема, украшенная голубыми бриллиантами и синими топазами, серьги с большими сапфирами и браслет, парный ожерелью. И, хотя у нее самой хватало драгоценностей, она не стала с ним спорить и с благодарностью приняла с таким вкусом подобранный подарок. Надела она по случаю первого появления перед публикой и помолвочное кольцо с резным изумрудом, которое подарил ей Иван в Эриноре пятнадцать месяцев назад. Свой перстень с резным сапфиром надела, впрочем, тоже, как и пару древних имперских перстней: один с розовым сапфиром в обрамлении рубинов и красных бриллиантов и другой — с вишнево-синим аметистом в обрамлении голубых бриллиантов.

И вот Герда стоит перед зеркалом во дворце Великого князя Гардарики и готовиться выйти в зал в сопровождении князя Ивана. Высокая, она стала еще выше, поднявшись на четырехдюймовые каблуки. Волосы, убранные в элегантную прическу, схваченную спереди диадемой и жемчужными заколками сзади и по бокам, кажутся, в зависимости от освещения, то серебряными, то пепельными, то платиновыми, а вот кожа, напротив, несмотря на зиму, выглядит золотистой, словно бы, Герда могла сейчас где-нибудь загореть. И еще глаза. Герда определенно знала, что глаза у нее всегда были голубыми. Потом они потемнели, а сейчас стали кобальтово-синими. В платье, которое создали для нее лучшие мастера Новгорода, и в невероятно красивых драгоценностях, Герда выглядела настоящей принцессой, что бы там не думал по этому поводу ее трижды проклятый король-отец.

Кончиками пальцев Герда коснулась безупречной пепельной "короны", в которую была уложена ее снова отросшая и значительно "потолстевшая" коса, золотой диадемы, гладкой кожи лба на линии волос. Всмотрелась в глубокую синь своих глаз, улыбнулась, бросив беглый взгляд на свое роскошное платье и мимолетно вспомнив ту давнюю Герду, что собиралась на бал в королевском замке Эринора. Та девушка была юна и хороша собой, а эта женщина выглядела зрелой красавицей.

"Я красавица!" — сказала она себе и, отойдя от зеркала, повернулась к князю Ивану:

— Я готова!

— Вашу руку, сударыня!

А в следующее мгновение глашатай впервые на памяти Герды произнес вслух — выкрикнул сильным тренированным голосом — ее титул:

— Ее королевское высочество Герардина герцогиня Эван-Эрнхеймская принцесса Эринорская!

Это был странный момент. По всем признакам триумф, но отчего, тогда, Герда почувствовала смятение, нерешительность, едва ли не досаду? На мгновение ей показалось, что "это платье ей не по росту", и что по дороге из "вчера" в "сегодня" она потеряла способность радоваться, гордиться и красоваться. И тогда, она испугалась и отчаянно захотела, чтобы на ее месте оказалась сейчас та Герда, какой она была четыре года назад. Та шестнадцатилетняя девушка, которая обманом пробралась на королевский бал в Эриноре и, к слову сказать, появившаяся в королевском дворце, держа пальцы на сгибе локтя все того же князя Ивана. Вот та Герда определенно знала, что в такой момент надо чувствовать, и как в нем — в этом сказочном мгновении, — следует себя вести. Однако, нынешняя Герда, испытавшая за прошедшие четыре года столько, что кому-то другому хватило бы на три жизни, всего этого, кажется, не знала или забыла. Она понимала, разумеется, — умом, но увы все еще не душой, — кем является на самом деле. Но осознавала ли? Принимала ли, как неотъемлемую часть себя самой? У нее не было ответа на этот странный вопрос. Однако и времени на размышление у нее не было тоже, потому что глашатай выкликнул уже их с Иваном имена, Герда вошла в Большой Яшмовый зал великокняжеского терема, и только в это длинное-короткое мгновение исчезли сомнения, и к ней пришло, наконец, подлинное "ощущение" момента. Сразу вдруг. Как подарок. Как озарение. Как чертова "эврика" свихнувшегося в домашнем бассейне Архимеда. Но, что бы там ни было, к гостям Великого князя вышла уже не просто красивая, великолепно одетая молодая женщина, к ним вышла настоящая принцесса крови.

Судя по реакции присутствующих, — а здесь собрался весь цвет новгородской аристократии, не считая множества титулованных иностранцев, — интрига удалась. До последнего момента никто в городе не знал, что за женщина поселилась в Полоцком подворье. Кто она такая, и что ее связывает с князем Иваном? Кое-кто встречал ее тут и там то с Дарьей, то с Иваном, то с обоими вместе, — на приватных раутах, в опере или на охоте, — но большинство не знали о ней ничего определенного, а кое-кто ни разу не слышал даже ее имени. И, разумеется, никто не предполагал, что эта неизвестно откуда возникшая вблизи престола женщина, носившая не самый громкий титул далекой Горанды, появится на балу в великокняжеском дворце вместе с князем Иваном. Так что, да: сюрприз, приготовленный князем Полоцким, удался на славу. И в тот момент, когда Иван и Герда шли к возвышению, на котором восседал на троне князь Новгородский Дмитрий, — через весь впечатляющих размеров зал, по проходу, образованному двумя шпалерами гостей, — все взгляды были устремлены на нее. Недоуменные, завистливые, раздраженные, любопытствующие... Никто ничего не знал наверняка, и это заставляло людей нервничать. Даже Каро, которой через какое-то непродолжительное время предстояло стать Великой княгиней Новгородской, даже она, — одна из немногих здесь, кто был лично знаком с Гердой, — явным образом оробела. Смятение усилилось еще больше, когда, достигнув трона и удостоившись благосклонной улыбки венценосца, князь Иван повернулся к гостям и заговорил, легко перекрывая шум, возникавший по временам среди собравшихся в зале гостей:

— Дамы и господа, разрешите представить вам мою невесту герцогиню Эван-Эрнхеймскую дочь короля Георга Эринорского! Некоторое время назад принцесса Герардина ответила на мое предложение руки и сердца согласием, и мы предполагаем совершить таинства бракосочетания одновременно с моим отцом Великим князем Новгородским Дмитрием и его невестой принцессой Шарлоттой.

Вот теперь все и открылось, и значит, сюрприз Ивана удался. Он не только привел в великокняжеский терем незнакомую большинству присутствующих красивую женщину, носящую, к тому же очень громкий титул. Он — в присутствии своего венценосного отца — объявил об их с Гердой помолвке, назвав ее своей невестой. А уж это была всем новостям новость, и, разумеется, она вызвала среди гостей великого князя нешуточное возбуждение. И среди тех, кто смотрел сейчас на Герду во все глаза, были три человека, которых, если бы Герда могла выбирать, она бы обязательно пригласила на свой первый официальный выход. Правда, причины для этого во всех трех случаях были бы разные. Шарлотту Герда хотела видеть, потому что за все годы ее странствий, Каро стала единственной, к кому она испытывала чувство искренней симпатии. А вот присутствие графа де Валена должно было обозначить ее триумф. Этого самовлюбленного говнюка Герда хотела унизить, и видеть сейчас кислую мину на его лице было для нее лучшей вирой за то унижение, которое она испытала, получив от него однажды сто золотых "прожиточного минимума". Однако особенно приятно ей было увидеть вылезающие из орбит глаза генерала-адмирала Мунка. Что тут поделаешь! Герда была злопамятна и мстительна, и теперь это стало по-настоящему частью ее души. Этого сукина сына она измучит и унизит до последней возможности, дожмет до дна, а потом без всякой жалости пошлет к праотцам.