Еретик. Книга 2

— Не возьму в толк, что тебе непонятно? — нахмурилась Элиза.

«Всё!» — обиженно подумал Гийом, резко качнув головой.

— Черт с ним, с пониманием, я смирился. Но почему вы, черт вас дери, согласны лишь в том, с чем сложно согласиться мне?!

На этот вопрос у Элизы ответа не было, да она и не стремилась его отыскать. С тех пор как почти полгода назад состоялся ее первый и единственный продолжительный разговор с наставником Гийома, она старалась как можно меньше думать об этом человеке. Старания шли прахом в те моменты, когда Гийом все же заводил о нем речь — то есть, почти всегда, когда приходил.

Терпеливо вздохнув, Элиза постаралась не поддаваться раздражающим мрачным мыслям, появлявшимся у нее, когда она вспоминала тот разговор.

* * *

Кантелё, Франция

Год 1352 от Рождества Христова.

С того момента, как слуга не вовремя появился в спальне юного графа и вынудил Элизу бежать из особняка, прошло около двух недель. Все это время девушка не находила себе места и надеялась, что Гийом придет повидать ее, хотя она опасалась, что прежнего влечения он к ней уже не испытает.

Гийом и вправду пришел. В первый же миг встречи Элиза поняла, что ее мрачные предчувствия оправдались, и даже не сумела скрыть своей печали.

Гийом держался непринужденно, рассказывал истории о фехтовальных занятиях… и о своем новом учителе. Элиза была неприятно удивлена тем, насколько ему пришелся по духу этот человек. В еще большее неистовство ее приводила перемена, произошедшая с Гийомом после появления нового наставника. Он не говорил с ней о том, что между ними произошло… и чего не произошло. Почти не прикасался к ней — лишь легонько обнимал при встрече, а затем старался держаться на расстоянии, а если и случайно касался ее руки, вздрагивал и спешил отпрянуть.

Притом Элиза чувствовала: его влечение не ушло, он все еще желал ее. Слишком хорошо она помнила жадный блеск его глаз, который невозможно было с чем-то спутать. Она видела этот блеск до сих пор, но Гийом не давал своему вожделению волю, хотя прежде сдержанности за ним не водилось. Переменилась и его манера общения: из речи начал пропадать приказной тон, как слушатель он стал внимательнее и вдумчивее, а во взгляде все чаще мелькала странная голодная тоска. Все это казалось Элизе странным, но когда она попыталась расспросить об этом Гийома, он отказался отвечать. Лишь досадливо поморщился и сказал, что хочет кое в чем разобраться. Рассказывать, в чем именно, он не стал. Но дело было в Анселе, в этом не возникало сомнений. Этот человек умудрился сделать или сказать нечто такое, что слишком сильно повлияло на Гийома.

Из-за той власти, что он заполучил, из-за того, как быстро у него вышло переманить несговорчивого юного графа на свою сторону Элиза невольно испытывала к Анселю де Кутту не только злобу, но и любопытство. Поэтому когда Гийом предложил познакомить их, Элиза отнеслась к этому предложению с воодушевлением. И пусть ей было немного не по себе появляться вблизи графского дома после того, как слуга обличительно называл ее ведьмой, отступаться она не собиралась. При этом одна мысль о том, чтобы явиться в особняк похожей на простую служанку, вызывала в Элизе негодование, и она приняла решение, которого никак от себя не ожидала.

«Ведьма, значит?» — мстительно думала она, глядя на свое отражение в тазу с водой. — «Приворожила, значит? Что ж, будет вам ведьма!»

Мать и сестра застали Элизу приглаживающей волосы. На ней было платье цвета красного вина, открывавшее шею и почти оголявшее плечи. Присобранное до талии, а затем струящееся длинной юбкой до пола, оно подчеркивало стройную фигурку. Простолюдинам не дозволялось носить яркие цвета, но одна подобная вещь в семье язычниц все же хранилась. Старый подарок, уж и не вспомнить, чей — одна из тайн жизни Фелис.

Красный цвет Элиза считала цветом любви и страсти. Вполне подходящий цвет, чтобы затмить собой этого выскочку Анселя де Кутта. Глаза девушка подвела угольком, что придало им выразительность и яркость. Вдетые в уши серьги и браслеты на руках задорно звенели от каждого ее движения, а на шее, там, где большинство людей носили нательный крест, угрожающе болтался звериный клык на веревочке. С любовью расчесанные волосы блестели и благоухали травами после того, как Элиза щедро промыла их маслами и проточной водой, и теперь кроме бусинок в них были вплетены еще и длинные темные птичьи перья.

Самодовольно улыбнувшись, она повернулась к матери и сестре:

— Мне идет? — спросила она.

— Ты очень красивая, — восхищенно сказала Рени. Фелис приподняла бровь.

— И куда это ты собралась такая наряженная? К своему графу, поди?

— Почти, — Элиза направилась к выходу. — И он не «мой», матушка.

— Конечно, — кивнула Фелис, снисходительно и одобрительно вздохнув. — Смотри, не попадайся на глаза всем подряд. Ты как никогда оправдываешь то, как они нас кличут. Мало ли что взбредет в голову случайным свидетелям твоего, — она помедлила, подбирая слово, — выступления.

— Не попадусь, — обнадежила Элиза. — Меня мало кто увидит, обещаю.

Идя по дороге до особняка, девушка с наслаждением подставляла веснушчатое лицо приветливому ветерку, играющему в волосах и звенящему в украшениях. При мысли о том, какое лицо будет у Гийома, когда он увидит ее, губы Элизы растягивались в мечтательной улыбке.

Прошмыгнув сквозь рощу в сад, разбитый за особняком, она огляделась по сторонам, высматривая графа и его загадочного учителя.

— Элиза! — Гийом выступил ей навстречу, широко улыбнувшись, и тут же окинул ее ошеломленным восхищенным взглядом, потеряв дар речи. Глаза его хищно блеснули, однако он тут же отвел взгляд, пытаясь подавить вспыхнувшие чувства.

— Здравствуй, — приветливо улыбаясь, Элиза приблизилась к нему как ни в чем не бывало. — Я вовремя?

— Да. — Гийом вздохнул и повернулся в сторону деревьев. — Мы тоже только пришли.

Когда они приблизились к небольшой рощице, где стояли простые каменные скамьи, им навстречу вышел худой мужчина в черной одежде. При виде Элизы его обыкновенно невозмутимое лицо вытянулось от удивления. Ансель, разумеется, помнил, как его ученик описывал свою подругу. Однако он не ожидал, что определение «ведьма и язычница» будет столь красноречивым.

Со смесью любопытства и легкой опаски Ансель оглядывал диковатую юную красавицу, резко вздернувшую подбородок при виде него. Он не знал, обоснованы его ли чувства, но ощутил легкую волну неприязни, исходящую от Элизы, и гадал, в чем может быть причина. Посмотрев на Гийома, Ансель оценил взгляд, которым ученик окидывал свою юную подругу. Без сомнения, в день их с графом знакомства именно эту девушку Гийому пришлось прогнать. Теперь Ансель понимал, чем была вызвана нетерпеливая злоба ученика. Понимал он и то, что за влечением Гийома к Элизе стоит не только похоть: отчего-то юный граф всерьез ценил то, как эта особа мыслила. Он прислушивался к ее мнению на удивление чутко, хотя в ее положении не каждая девушка могла бы похвастаться тем, что стала авторитетом для юноши знатных кровей.

Понимая, что молчание затягивается, Ансель приветливо кивнул:

— Мадемуазель Элиза, я полагаю? — спокойным, от природы немного глуховатым бархатным голосом обратился он. — Наслышан.

— Взаимно, месье де Кутт, — промурлыкала Элиза. Гийом расплылся в улыбке, как будто не расслышал легкую угрозу, сквозившую в интонациях девушки.

«Это будет непросто», — сокрушенно подумал Ансель, однако попытался не выказать своей досады и жестом пригласил своего ученика и его подругу присесть.

Заняв место на каменных скамьях, нагретых солнцем, Гийом выжидающе переводил восторженные взгляды с Анселя на Элизу и обратно, будто те были двумя бродячими артистами, готовящими сложное представление, а он — их полным надежды зрителем. Они же в ответ глядели на него с легким недоумением, не понимая, что именно вызвало в нем такое воодушевление. Похоже, среди присутствующих эта встреча казалась отличной затеей лишь ему одному — остальные понимали, что ничего путного из нее не выйдет.

— Что ж, — Ансель кашлянул, попытавшись изобразить на лице непринужденную улыбку, — тайное собрание еретиков можно считать открытым?

Он говорил тихо, а в голосе его прозвучала легкая заговорщицкая нотка. Как это ни странно, Элиза сочла его вступительное слово неплохой шуткой, и невольно хихикнула. Ансель бросил на нее быстрый взгляд — слегка виноватый и явно ищущий мира. Губы тронула теплая дружественная улыбка. Элиза вдруг поняла, что в помыслах этого человека нет ничего дурного, и невольно укорила себя за предвзятое отношение. Она не смогла не ответить ему улыбкой и слегка склонила голову, безмолвно предлагая заключить хотя бы временное перемирие. В его глазах читалась явная благодарность за это.

«Такой… добрый. И, похоже, очень чуткий. Может, я зря думала о нем плохо?» — спросила себя Элиза. И первое время это впечатление сохранялось.

Разговор начался просто и непринужденно. Элиза честно прислушивалась к тому, что пытается донести до нее Ансель де Кутт, но чем дальше она вникала в суть сказанного, тем больше хмурилась. Его слова вызывали в ней невольное отторжение. Она не знала, какое слово подобрать, чтобы описать то, как воспринимала его взгляды, кроме слова «ересь».

Дождавшись паузы в монологе Анселя, Элиза решительно возразила ему:

— Этот мир — не преграда, не повод, не условность! Как бы вы ни пришли к такому выводу, он неверен! — Она заговорила со всем жаром, на который была способна, обжигая Анселя взглядом. — Просто посмотрите вокруг! О каком безграничном блаженстве души вы говорите? Душа — она здесь. В этом мире, в земле, в животных, в людях! — Элиза бросила короткий взгляд на Гийома. — В том, что люди создают своими руками, в их мечтах и в их способности воплощать эти мечты в жизнь. Вы говорите о Боге, но ведь Бог и создал все это и одарил людей способностью преумножать данное им, порождать жизнь, развиваться, испытывать чувства. И радость, и любовь. Он даровал нам саму способность любить. — На этот раз она удержалась от того, чтобы взглянуть на графа, зато уловила боковым зрением его взгляд в свою сторону.

Ансель слушал ее, не перебивая, лишь внимательно наблюдая за тем, как ведьма и его ученик поглядывают друг на друга.

— Бог одарил нас всем этим, и нужно уметь ценить его дар! Зачем от него отказываться? Этот мир… — Элиза окинула взглядом окружавшую их рощу, любовно провела рукой по теплой, покрытой небольшим слоем мха каменной скамье и прислушалась к птичьим трелям, доносящимся из крон деревьев. Наконец, вновь посмотрев на Гийома, чьи светлые глаза будто бы продолжали сверкать даже в тени, Элиза завершила свой монолог: — Этот мир прекрасен. Не вижу, во имя чего бы от него отказываться!

Ансель кивнул. Некоторое время он молчал.

Элиза в своем поведении оказалась полной противоположностью Гийому. Если граф, несмотря на вздорный нрав и манеру грубо спорить, все же прислушивался к чужому мнению и был изменчив в своих помыслах, то Элиза поначалу казалась смиренной и кроткой, а при первом же столкновении показывала себя поразительно упрямой и явно не собиралась менять свое мнение.

Слова Анселя, казалось, настолько претили ей, что она нехотя признавала даже те положения, в которых их с оппонентом мнение совпадало — будто бы эти совпадения оскорбляли ее.

— Мы просто не знаем ничего другого, пока находимся здесь, — спокойно сказал Ансель. — Нам, можно сказать, не с чем сравнивать, поэтому то, о чем ты говоришь, кажется пределом духовной радости.

— Предела духовной радости, — передразнивающим тоном возразила Элиза, — можно искать непрерывно! Лично мне вполне хватает той духовной радости, которую дает мне этот прекрасный мир. Я люблю его! — Она покачала головой. — А если вам отчего-то здесь плохо, так нужно постараться приложить усилия и улучшить это, а не прикрываться «наивысшей духовной радостью, которой здесь не достичь»! Да, я согласна, что жизнь — не бесконечное блаженство. Но разве знали бы мы цену этому блаженству, если б не испытывали иногда трудности? Если присмотреться, в них тоже есть своя ценность.

Гийом вновь взглянул на нее, слегка нахмурившись. Он был согласен. Согласен с Элизой. Однако же и то, что говорил Ансель, отзывалось в его мыслях, и он не мог просто отвергнуть это.

— Мы не выбираем, рождаться нам или нет. — Ансель не стал возражать, а решил развить свою мысль с иной стороны. — Это просто происходит. Причем, рождению предшествуют муки. Не это ли признак того, что эти радости — лишь призрак, тень того, что люди заслуживают на самом деле, того, что заложено в их природе, и что они стараются забыть, оказавшись на земле?

— Муки — плата за жизнь. — Элиза вздернула подбородок, снова заговорив с жаром, которому позавидовал бы почти любой проповедник. — Плата за удовольствие и радости. Я считаю эту плату заслуженной. И ведь кроме мук новая жизнь несет в себе счастье! Речь не только о новой человеческой жизни. Разве вы не радуетесь, когда весной распускаются цветы, когда все оживает после зимних холодов и весело встречает солнечный свет? А если в этот мир приходит живое существо… — Элиза воодушевленно повернулась к юному графу. — Вот! Гийом!

Юноша вскинул голову в ответ на ее обращение. Он заранее знал, что ее образ мысли покажется ему верным, поэтому воззрился на нее почти умоляюще. Разделяя мнение Элизы, он чувствовал, что предает Анселя.

«Не впутывай меня в этот спор! Пожалуйста», — думал он. И думал так громко, что, казалось, его мысли действительно были слышны всем присутствующим. Он даже хотел сказать это вслух, однако такое поведение показалось ему слабостью и трусостью, поэтому, напустив на себя свою привычную, несколько дерзкую манеру держаться, он вопрошающе кивнул:

— Что?

Элиза, услышав в его голосе знакомые нотки, мягко улыбнулась. Такого Гийома она помнила. Теплота, с которой она смотрела на него, казалась ему почти невыносимой.

— Помнишь, как одна собака из твоей своры ощенилась в первый раз? Помнишь? Я помню твое лицо тогда! Что ты чувствовал?

«Опять эти вопросы! Что я чувствовал? Откуда берутся чувства? Почему они оба так хотят, чтобы я постоянно об этом думал?»

Однако вопрос Элизы все же заставил его погрузиться в воспоминания. Возбужденный собачий лай, кормчие, деловито обсуждающие достоинства нового выводка, воркующие над щенками девушки. Гийом тогда взял на руки одного щенка, не обращая внимания на ворчливое рычание его матери. Совсем еще кроха, он, тоненько тявкнув на своего хозяина, попытался легонько укусить его за палец.