— Хватит и немецкого. Мне нужен писарь, как ты понимаешь. Или даже секретарь. И раз уж наш француз настолько плох, то придётся тебе малость повозиться с чернилами вместо него. Завтра с утра подходи к моему дому. С зелёными ставнями — в самом начале этой улицы. Письменные принадлежности не забудь. И оденься поприличней.

Огорошив меня потоком новостей, Фон Лаутербах, резко разворачивается на каблуках и, не оборачиваясь, удаляется. А я провожаю твёрдо шагающую фигуру командира прищуренным взглядом до тех пор, пока она не скрывается за поворотом и лишь затем облегчаю свой разум возмущённый тихим ругательством. Кажется, моя ночная пирушка только что со звоном накрылась блестящим медным тазом.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -

* Эпидемии чумы

Глава 17

В истории с новым назначением, несмотря на очевидные минусы, было, тем не менее, минимум одно положительное обстоятельство — мне удалось отлично выспаться. После общения с гауптманом я волевым решением отказался от похода в пивную и героически завалился спать. В отдельной комнате и на чистой простыне! Впервые за очень и очень долгое время... Казалось бы, мелочь, но на войне почему-то очень быстро начинаешь ценить такие вот тривиальные удобства. Так что утро я встречал отдохнувшим, до безобразия бодрым и в целом готовым к исполнению своих новых обязанностей. Правда, запаса оптимизма хватило ненадолго.

Первая трудность на новой должности поджидала меня ещё до выхода из дома. Памятуя наставление командира "одеться поприличней" и не считая свой собственный гардероб хоть сколько-то соответствующим такому громкому определению, я, недолго думая, решил позаимствовать кое-какое шмотьё из запасов нашего франтоватого француза. Ему-то оно сейчас всё равно без надобности, и раз уж я всё равно топчусь на его полянке... Вот тут-то и выяснилось одно очевидное, но от того не менее досадное обстоятельство.

Дело в том, что мы с Галландом, мягко говоря, отличались комплекцией. И если в плечах его парадный камзол сел на меня почти идеально, то про рукава, едва достававшие до середины предплечья, этого сказать было уже никак нельзя. Полы камзола также оказались минимум на ладонь выше, чем требовалось, так что в целом довольно элегантный наряд смотрелся на моей долговязой фигуре немногим лучше, чем на вешалке. В довершение всего, меня абсолютно не устраивала перспектива натягивать чулки, так что я ограничился короткими штанами, которые заправил в начищенные ещё с вечера сапоги. А чтобы хоть как-то замаскировать недостаточную длину рукавов, закатал их почти до локтей. Образ дополняли перевязь со скьявоной, заткнутый за пояс пистолет, кинжал за голенищем и надвинутая на глаза шляпа без пера.

Оглядев себя со всех сторон, я вынужденно признал, что новый наряд выглядит довольно... своеобразно. Но деваться было некуда, так что, подхватив резной пенал с письменными принадлежностями и сумку с бумагами, я, вздохнув, покинул гостеприимный пекарский кров и поплёлся к ратуше. Стараясь не обращать внимания на иронично-недоумённые взгляды встречных прохожих, которых по мере продвижения к центру города становилось всё больше и больше, я за каких-то четверть часа без особых приключений добрался до цели моего маленького путешествия. Всё-таки Баутцен был совсем небольшим городком.

Правда, у входа в ратушу всё же возникла небольшая заминка, связанная с тем, что стоявшая там пара часовых поначалу не сильно-то хотела меня пропускать. Недостаточно лощёный внешний вид сыграл со мной злую шутку, вызвав у мающихся от безделья солдат законные сомнения в необходимости допускать столь подозрительную личность в святая-святых — штаб-квартиру коменданта. В итоге на препирательства со скучающими стражами я потратил почти столько же времени, сколько и на всю дорогу до ратуши. Конец вялой перепалке положил никто иной, как герр Юлиус собственной персоной, заявившийся для исполнения своих служебных обязанностей заместителя командующего гарнизоном. Гауптман мигом разрешил спор в мою пользу, наорав на часовых и пообещав им близкое знакомство с плетью, если они впредь не научатся отличать праздношатающихся проходимцев от доверенных лиц высшего командного состава.

В итоге я таки утвердился на своём законном месте, которое располагалось за обширным столом в приёмной бургомистра, занимаемой ныне комендантом Баутцена. Впрочем, сам комендант пока отсутствовал — не то продолжал давить подушку, не то шлялся где-то по своим комендантским делам. Так что до самого обеда я внезапно оказался самым важным человеком в городе, конечно не считая многоуважаемого герра гауптмана. А может и считая — тут как посмотреть. Ведь всех являвшихся с докладами, либо на приём встречал именно я и лишь потом допускал их до священной особы заместителя коменданта, либо записывал и передавал доставленные сведения. Ну, или не пропускал, соответственно...

Такое положение вещей открывало довольно заманчивые перспективы, которые надо было срочно обдумать, но вот этого-то мне как раз и не дали. К обеду заявился комендант со своими штатными прихлебателями, а меня фон Лаутербах, недолго думая, послал подальше, поручив своего рода инспекцию. Следовало обойти все квартирующие в Баутцене части и составить список имеющегося личного состава и вооружения. Пока — со слов командиров, но не трудно было догадаться, что официальный смотр, на котором будет необходимо предъявить всё заявленное имущество и персонал, не за горами.

Кстати говоря, в нашу собственную роту, которая шла в перечне первой, я по указке гауптмана, недрогнувшей рукой вписал 180 годных к строевой службе солдат с полным вооружением. Хотя на деле у нас даже с больными, неспособными стоять на ногах (и лишь господь ведает, когда они смогут встать в строй и смогут ли вообще), набиралось всего 127 человек, включая офицеров. На мой недоумённый взгляд гауптман, слегка пожав плечами, пояснил:

— Нам в поход не завтра выступать. Подтянутся отставшие, может и новых рекрутов навербуем... Всех подходящих будем записывать в нашу роту — так и наберём полный состав. А довольствие и жалование, если повезёт, нам уже сейчас на 180 человек положат... Смекаешь?

Ещё бы не смекнуть! Да и остальные гауптманы наверняка тоже не пальцем деланные. И будь я проклят, если герр Юлиус не сшибёт с них за это свою долю. А там, глядишь, и мне чего перепадёт...

Губы сами собой расползлись в самодовольной ухмылке — новая должность уже не выглядела такой уж обременительной, на ходу обрастая всё более и более заманчивыми возможностями.

Глава 18

— И как успехи?

На суровом лице Отто, когда он задаёт этот простой, в общем-то, вопрос играет хитроватая улыбка. Я неопределённо пожимаю плечами.

— Смотря с чем сравнивать.

После этих слов взгляды всех присутствующих скрестились на сумке с письменными принадлежностями, которая за время пребывания в Баутцене стала уже практически неотъемлемой частью моего гардероба, без которой я чувствовал себя почти столь же неуютно, как в те редкие моменты, когда оставался безоружным. Вздохнув, я запускаю руку внутрь и, немного порывшись в холщовых недрах, вываливаю на тщательно отскоблённые доски стола жменю весело звякнувших монет.

— Неплохо!

Рыжий Хорст, отмечающий сегодня с нами окончание тяжелого трудового дня в трактире "У Йорга", завистливо цокает языком. Отто реагирует куда более сдержано.

— Это сегодняшний улов?

— Угу. Включая подачку от ротного за труды. Ну и там ещё по мелочи... Одного отставшего записал в новую роту сразу гефрайтером, рейтару из вчерашнего пополнения задним числом вписал в ведомость коня, которого он третьего дня украл... Ерунда в общем.

— Мда, не густо.

Отто провожает скептическим взглядом жалкую горстку монет, когда я небрежным жестом смахиваю их с края стола обратно в сумку, и, растягивая слова, задумчиво добавляет:

— Хотя-я-я... нам-то и того не достаётся.

— Ну чего пристал к парню? Он в писарях-то без году неделя — научится ещё! Да и сейчас-то, как по мне, неплохо справляется. Верно, Андре?

Хорст жизнерадостно хлопает меня по плечу, весело скалясь из-под рыжих усов, на которых медленно тают остатки пивной пены. Отто на это замечание только добродушно ухмыляется.

— Может, возьмёшь пару уроков крючкотворства у француза? Кстати, как он?

Я непроизвольно кривлюсь. Галланд мне конечно друг, но после его выздоровления с тёплым местечком писаря при штабе придётся попрощаться — здравствуй строй и моё почётное место на правом фланге шеренги мушкетёров. Давно не виделись, как говорится.

— Нормально, поправляется. Уже встаёт понемногу. Не весь, правда. И то когда на дочек булочника поглядывает.

Хорст и Отто весело ржут, глядя на мою кислую рожу.

— А что такой мрачный? Виды на них имел, что ли?

— Не, они не в моём вкусе.

— А кто в твоём? Та костлявая маркитантка, как её там, Марта?

— Мартина.

Я делаю морду кирпичом и невозмутимо добавляю:

— И я заходил к ней по делу — чернила покупал.

— Ну да, ну да... зайти к бабе на ночь глядя за чернилами — это ж самое оно. А что на час задержался, так просто выбирал долго. У неё ж тех чернил, небось, видимо-невидимо...

— А ты что, под дверью караулил что ли?

— Да ну, зачем? Земля и так слухами полнится. Да и то сказать, парень ты видный, при деньгах опять же... Чего б и не заглянуть к одинокой женщине?

Я презрительно фыркаю:

— Много ты понимаешь!

— А то!

Хорст самодовольно ухмыляется, залихватски подкручивая усы.

— Мне ещё ни одна баба не отказала! И не откажет. Верно, малышка?

Последняя фраза Хорста сопровождается смачным шлепком по заднице пробегающей мимо подавальщицы. Девушка, задорно взвизгнув, разражается в ответ экспрессивной тирадой, для убедительности грозно замахиваясь на рыжего дебошира пустым подносом. Унтер, довольно ухмыляясь, шутливо прикрывает голову руками и подавальщица, громко фыркнув, гордо разворачивается и удаляется восвояси, бормоча что-то себе под нос и подозрительно поглядывая в нашу сторону. Хорст, проводив взглядом удаляющуюся девушку, поворачивается к нам с Отто и делится результатом своих наблюдений:

— По-моему, я ей понравился.

— С чего ты взял?

— А ты видал, как она на меня смотрела?

Я скептично хмыкаю и высказываю наиболее логичное с моей точки зрения предположение:

— Как на говно?

— Ха! Говори что хочешь, но эта малютка уже почти что моя!

Я в очередной раз хмыкаю. Оптимизм рыжего конечно впечатляет, но...

— Неважно, что говорю я, главное, что сказала она...

— А ты что понимаешь ихнюю тарабарщину?!

Хорст даже не скрывает своего удивления. Что, в общем-то, вполне объяснимо. Большинство местных вроде и понимают по-немецки хотя бы с пятого на десятое, но между собой предпочитают общаться по-своему. Однако я, как ни странно, их говор вполне себе воспринимаю...

— Ну да, есть немного.

— И что же она сказала?

— Чтоб у тебя руки отсохли, рыжий козёл! Ещё она определённо предложила тебе пощупать свою собственную жопу. Ну и там ещё что-то было, но это я уже не разобрал.

— Мда? А ты уверен?

Хорст выглядит изрядно озадаченным, как будто такой поворот действительно является для него чем-то неожиданным. Я только руками развожу:

— Извини, камрад, но ошибка исключена.

— Эх-х... А откуда ты вообще знаешь этот говорок? Бывал тут раньше?

Приходится пожимать плечами.

— Понятия не имею. Может и бывал. А может, и нет. Я же моравец — помнишь? Во всяком случае, Отто так считает.

— И что с того?

— А то, что Моравия не так уж и далеко. К тому же Лаузиц, как и Моравия, входят в Чешское королевство. Смекаешь?

— Вон оно что... Слу-у-у-ушай!

Унтер, отодвинув пустую кружку, наклоняется ко мне через стол и, понизив голос, заговорщицки шепчет:

— А можешь сказать той красотке...

— Сам скажи — она по-немецки явно понимает.

— Не, это всё не то! Она-то может и понимает, зато если сказать по-ихнему...

— Ну и что такого нового ты хочешь ей сказать? Что пощупал свою задницу, как она советовала, и её попка понравилась тебе больше?

— Ну-у-у... тоже вариант, в принципе. А ты бы что сделал, Отто?

— А у меня жена есть. И она не любит, когда я других баб за задницу щупаю. А уж если я ещё и начну сравнить их прелести с её...

Хорст сочувственно похлопывает фельдфебеля по могучему плечу.

— Прости, камрад, не подумал. Наши холостяцкие забавы уже не для тебя.

— Да не очень-то и хотелось...

— Что, правда?

— Правда. Эльза уж всяко получше всех этих немытых шлюх. К тому же моя жена всегда со мной, а трактирные девки и маркитантки имеют поганую привычку исчезать, когда они больше всего нужны. И сдаётся мне, скоро как раз такой момент и настанет. Так что развлекайтесь, пока время ещё есть.

Последние слова Отто заставляют меня резко помрачнеть. Эх, не хотел я портить первую приличную пьянку на этой неделе, но раз уж зашёл такой разговор...

— Кстати, на счёт этого...

Глава 19

Собеседники синхронно поворачиваются в мою сторону, награждая меня одинаково-недоверчивыми взглядами. И я, вдохнув поглубже, начинаю свой невесёлый рассказ.

— Слыхал я утром краем уха один разговор... В общем, вчера комендант получил новые предписания из штаб-квартиры Тилли или ещё откуда и сегодня господа офицеры их обсуждали за не очень плотно прикрытой дверью... Короче, насколько я понял, всем тыловым гарнизонам велено собрать солдат, годных к полевой службе и срочно слать их в расположение главной армии. Видать у Тилли со шведами не заладилось, вот и требует подкреплений.

Хорст от таких новостей начинает нервно подёргивать кончик рыжего уса, более-менее гладко выбритый Отто ограничивается тем, что недовольно кривит морду. Ну, я в принципе и не рассчитывал на вопли радости по случаю предстоящего выступления, так что...

— Спорили до обеда, но в итоге решили, что комендант остаётся на месте почитай с одним секретарём да парой денщиков. Все кто могут шагать и держать в руках мушкет или пику войдут в сводный полк и отправятся на подмогу фельдмаршалу. Ну и мы, стало быть, тоже.

— Про деньги что-то говорили?

Если бы хозяйственный фельдфебель не задал этот вопрос, то мир бы, наверное, перевернулся и рухнул в тартарары. Но чуда не произошло, так что мы ещё немного побарахтаемся.

— А то как же! Считай половину времени только за них родимых и говорили. Правда так ни до чего и не договорились. Комендант божился, что Тилли, уходя, выгреб всё до последнего пфеннига, так что никаких подорожных мы не получим. Может на месте что-то выдадут... но это не точно.

Отто в ответ понимающе хмыкает. Собственно в такие чудеса как выплата жалования тут давно уже никто не верит, посему вопрос про деньги был задан скорее для проформы.

— Погоди, так это что ж получается? Если комендант остаётся, то наш старина Юлиус станет командиром полка?